Соломинка

Джон Ватсон появился в шестнадцать. *** Лондонские пасмурные будни текли однообразным серым ручьем. Шерлок плыл по течению, пачкаясь в грязи. Иногда ему хотелось выбраться, и он тянул свои худые, несуразно длинные руки вверх, пытаясь отстать от липкой серой жижи. Но она обхватывала рукава черной клейкой кашей, возвращая его подростковое тело обратно, в жизнь. В такие моменты Холмс думал о том, что протянет ему сухую соломинку, через которую он начнет дышать полной грудью. Что-то, что дало бы его мозгу работать на полную или вырубать его насовсем, чтобы больше не выть от тоски и скуки, что поглощала его, словно зыбучие пески. Его черная река текла, поглощая разум в скуку, и Холмс тонул, понимая, что это — реальность, все сущее, все происходящее, и выбросить его отсюда ничего не сможет. В своей гениальной голове Шерлок так и не нашел ответа. Тонкие пальцы отстукивали время до конца урока, барабаня по деревянному краю парты. Холмс ненавидел учебу в колледже, а особенно он ненавидел астрономию. Пока грузная учительница с влажной, морщинистой кожей рассказывала об устройстве солнечной системы, он просчитывал, разведется она со своим мужем до обеда или после. Иногда Шерлока бесило, что он оскорбительно просто может узнать о ней все, заглянуть ей в душу и под юбку, хотя даже не помнит ее имени. В такие моменты юноша громко фыркал, недовольно бегая глазами по кабинету, пытаясь сфокусировать взгляд на чем-то более интересном. Но, увы, кроме макета солнечной системы, кучи сваленных запыленных книг в углу и кучки грязно-серых сверстников он ничего не находил, от чего злился еще больше. Он часто злился на всех без разбору: на учителей, однокурсников, родителей, Майкрофта, себя, свой мозг, опять на Майкрофта. Вообще, для подростковой угловатости и несуразности Шерлок нашел отдушину в лице старшего брата, которого он ненавидел с каким-то горьким азартом. Старший Холмс был примером подражания для младшего, пока тот, к двадцати годам, как говорил Шерлок, "не смирился". Не смирился с жизнью в этом отвратительном ручье. Холмс брыкался и отчаянно не понимал, почему брат выбрал политику и так яро втягивал его самого в это, ныряя глубже и глубже. Все разговоры на эту тему сводились к одному и тому же спору, а когда Майкрофт начинал говорить о подростковом максимализме, то Шерлок просто разворачивался и уходил. Он тянет руки к свету, но чувствует, как падает на дно. *** Шерлоку казалось, что ему скучно дышать. Холмс молча шел из колледжа, пытаясь делать это как можно медленней. Он знал, что мать уже убрала из его комнаты все эксперименты, неизвестно каким образом утилизировав все химикаты, и что ему, собственно, делать дома совершенно нечего. Часы показывали 18:43, а значит, Майкрофт уже приехал. Холмс шел, шаркая подошвой о смесь опавших листьев и грязи. Его дыхание было немного сбивчивым, а глаза смотрели куда-то на асфальт, устало рассматривая свои ботинки. Бледные шершавые руки мяли рукава пальто, иногда растирая выбившиеся ниточки. Холодный лондонский пейзаж постепенно угасал, где-то уже начинали пылать фонари. Шерлоку понадобилось семь минут тридцать пять секунд, чтобы сложить два и два и понять, что домой он возвращаться не намерен. Юноша резко остановился, загребая землистую кашицу ботинками, развернулся на каблуках и зашагал в неизвестном направлении, навстречу оживающим фонарям и умирающему дню. Конечно, он мог узнать, куда он идет — в его голове всегда была подробная карта Лондона, которую сейчас он стремительно игнорировал. Его пальцы покалывало от такой вольности и туманности происходящего, будто он делал что-то противозаконное. Вообще Шерлок, несмотря на свой эгоистичный и неконтролируемый нрав, никогда не сбегал. Он никогда не приходил невовремя со школы, не засиживался после уроков в библиотеке, не уходил куда-то без ведома. Холмс просчитал все существующие дороги от дома до любой точки Лондона в семь лет, посему запетлять или потеряться он не мог. А сейчас он шел. Он шел куда-то, черт знает куда, поэтому в серых глазах заблестел пьяный азарт. Завернув за первый попавшийся угол, Шерлок попал на улицу с немного обшарпанными домами и темными вывесками. Парень шел, не озираясь, смотря вперед немигающим взглядом, отчего пару раз врезался в фонарные столбы. Шуршащие подолы пальто иногда возвращали младшего Холмса к реальности, но ненадолго. Его редко выбрасывало к жизни, в основном Шерлок думал о том, что все равно придется возвращаться домой, отчего каждый раз пытался прибавить шаг, все больше петляя и сворачивая. Он лез в дерби сознания, но никак не мог объяснить то, что сейчас делает. Шел он долго, пока коленки не стали предательски ныть. Уже совсем стемнело, даже некоторые окна погасли. Холмс шел по какому-то отвратительному району, до ужаса грязному и старому. Ему на встречу больше не попадались прохожие, здесь было пугающе тихо. В какой-то момент Шерлок остановился, пытаясь выровнять дыхание и осмотреться. Он устал, причем очень сильно. Холмс никогда не ходил на такие расстояния, да он вообще редко куда-либо выбирался. Парень, тяжело дыша, сел на первую попавшую скамейку. Вокруг было темно, и черное, падающее небо освещала лишь луна. В грязном лондонском бытие сложно было найти звезды, посему полумесяц одиноко висел над городом. Мрачный вид старых домов придавал холодных красок в картину, и Холмс зябко поежился. Вдруг меж зданий стал протискиваться человек. Это был мужчина в старой одежде черных тонов, с порванными заплатами и пыльными разводами. Его сальные волосы торчали из-под шапки, а недельная щетина грозилась перерасти в бороду. С небольшого расстояния Шерлок смог рассмотреть ожоги меж пальцев, пустые рыбьи глаза и усталые, взбухшие вены, которые выглядывали из задравшегося рукава куртки. Холмс даже немного удивился такой стойкости организма, что с таким землянистым лицом и мертвыми ветвями вен на руках этот мужчина еще жил. Мужчина прошел по дороге несколько шагов, а потом свернул за угол. Шерлок проводил его взглядом, а после недолго всматривался в кирпичную кладку, за которой скрылся незнакомец. Он был в поле зрения Холмса меньше минуты. Зачем он пошел за ним? Мужчина никак не отреагировал на преследующего его кудрявого юношу. Казалось, он вообще ни на что не реагировал. Наверное, он проходил эту дорогу сотни раз, потому что его движения выглядели какими-то механическими. Прямо двадцать метров, поворот налево, пройти пятнадцать метров, еще раз налево, тридцать пять по дороге, протиснуться между домами. Шерлок понимал, что с таким видом он мог идти только в одно место, но все равно следовал за ним чуть ли не вприпрыжку. Наконец, спустя семь минут петляний, мужчина привел Холмса в точку назначения. Это был старый заброшенный дом с отваливающейся штукатуркой и крошащимся фундаментом. Здание выглядело как бывшая больница — большие выбитые окна, массивная дверь, белый след на стене, как от таблички или вывески. Не то, чтобы он ожидал увидеть персидский дворец — притон как притон, ничего необычного. Внутри здание было выкрашено в спокойные, выцветавшие тона. Брошенная каталка и пара валяющихся шприцов подтвердили догадку Холмса о том, что это все же бывшая больница. Хотя шприцы, скорее, намекали о другом. Пройдя пару метров по коридору, юноша обнаружил пару тел, лежащих в палате. Резко остановившись, Шерлок немигающим взглядом смотрел на лежащих в лохмотьях людей. Задохнувшись от сковывающего легкие страха, Шерлок шагнул на встречу им, топча ботинками опавшую штукатурку. На треск под ногами парня одно из тел издало гортанный стон, который эхом раздался по зданию. Холмс резко выдохнул. Живые. Тем временем попутчик Шерлока уже поднялся на другой этаж. Осознание того, что он потерял своего гида из виду, резко привело Холмса в чувство, и тогда тот, встрепенувшись, вышел из палаты и последовал вверх по стоявшей поодаль лестнице. Мужчину он нашел на третьем этаже, уже пытавшегося жгутом перетянуть себе руку. Третьей этаж представлял себе почти полностью разрушенные перегородки стен, дырявый пол и огромную кучу несоображающих тел. Наверное, именно поэтому его экскурсовод так спешил и не обращал ни на что внимание — опаздывал. Мужчина полу-лежал, прислонившись спиной к стене. Рядом с ним под оконной рамой сидел парень лет двадцати, с худыми впалыми скулами и плешью. Он, сузив глаза, пытался рассмотреть смятые деньги под падающий лунный свет. Его руки были неестественно длинными, а пальцы грязными, с забившийся землей под ногтями. Он был одет в растянутую футболку и рваные джинсы. Поверх плеч была накинута не по размерам зимняя куртка — кто-то расплатился за товар. Когда же парень убедился в подлинности банкнот, он засунул их в карман джинс, пару раз похлопав по нему. Он посмотрел на Шерлока через узкую щелочку глаз, медленно скользя взглядом по его одежде, особенно долго останавливаясь на школьной сумке. После чего он протянул руку, согнув ладонь под купюру. Холмс опешил и стал снова задыхаться. Ему показалось чем-то оскорбительным и до ужаса захватывающим сама мысль, что он может купить наркотики. Он смотрел на руку, смотрел своими горящими глазами, и вдруг осознал, что он сейчас делает. Он стоит перед барыгой в притоне, в Богом забытой части Лондона, глубокой ночью, смотрит на рано покрывшуюся морщинами руку, ждущую денег. Шерлок только сейчас осознал, что его ноги сильно ноют от длительной ходьбы, и что здесь омерзительно воняет. Мир свалился на голову Холмса, но он совершенно не понимал, что ему делать. Несоображающий, он чувствовал некую вину за то, что у него с собой денег. Он стал как-то театрально хлопать по карманам пальто, пытаясь каким-то образом найти там пару монет. И вдруг до него дошло — запонки. На свое шестнадцатилетние Холмс младший получил в подарок от своего старшего брата запонки — до дрожи дорогие, из платины, украшенные сапфирами и бриллиантами. Шерлок ненавидел их, как и ненавидел все, что связано с Майкрофтом, но мама заставляла их надевать на учебу. Пытаясь откупить себя от такой чести, Шерлок специально проливал на все рубашки с французскими манжетами реактивы. Холмс судорожно вскинул запястье, пытаясь одернуть рукав пальто и выправить рубашку. Сняв трясущимися руками одну запонку, он зажал ее между зубов, пока расправлялся с другой. Закончив, он аккуратно вложил их в руку парня, ожидая хоть каких-то действий. Он не знал куда деть свои конечности от какого-то странного волнения, что его оплату не оценят. Барыга посмотрел на поблескивающие камушки, покрутил их между пальцами и равнодушно положил в карман к смятым купюрам. Казалось, он вообще не осознавал, что ему только что предложили. Дал бы ему Шерлок посыпавшуюся штукатурку, то он бы также скептически осмотрел бы ее, а потом вложил в свой набитый карман. Парень, поерзав, попытался привстать, но ничего не получилось. Тогда он засунул себе руки в штаны и долго там елозил. Видимо, к своему товару он относился с большей осторожностью, чем к прибыли, поэтому хранил его в самом безопасном месте — в своем белье. Наконец он вытащил руку, зажав меж костяшек пальцев маленький прозрачный сверток с белым порошком, имеющий какой-то кремовый оттенок, который в лунном свете не разобрать. Протянув его Шерлоку, парень шмыгнул и опять заерзал, устраиваясь поудобней на бетонном полу. Холмс встал в ступор. Он только что купил героин. Он. Героин. Взяв дозу двумя пальцами, он, зачем-то сказав "спасибо", на ватных ногах вышел из здания, дыша редко и громко. Это — не сухая соломинка, это — чертово бревно, с которым он ляжет ко дну.