Right (Where It Belongs)

В общем, если коротко, в первый раз, когда Ронда по-настоящему замечает Марго - а это происходит на пресс-конференции; Данн выглядит таким неловким и большим, похожим на медведя, что Ронда машинально отводит от него глаза, чтобы не смущаться, и как раз обнаруживает себя разглядывающей его близняшку - она вспоминает своего психотерапевта: вот он весь такой в твиде и запахе чая, похожем на кошачью мочу, сидит на стуле, в то время как сама она утопает в слишком большом и неуклюжем - чем-то похожем на Ника Данна - кресле, и делает вид, что не замечает, что доктор делает вид, будто ему на жёстком пластиковом стуле удобно и за всё время приёма (которое началось по меркам любого психотерапевта богохульные два часа назад)он не отсидел себе задницу. Она должна к нему ходить; в один прекрасный день лейтенант просто подходит к ней и говорит: Ронда, блядь, мы все устали видеть твою кислую мину; трахни уже Джимми или вот на тебе визитку и пиздуй к психотерапевту; не хватало мне ещё, чтобы ты первого попавшегося мужика застрелила от недоёба - я вон тоже разводился, и ничего, не помер; - и Ронда делает вид, что поперхнулась чаем и поднимает брови так, будто она уже в туалете для персонала трахает, прости Господи, этого самого Джимми; хотя, на самом деле, даже те десять процентов симпатии, какие мальчик набрал за время их совместной работы, теперь превратились в минус сто десять; спасибо воображению, взращенному на рейдах в притоны. Так вот, сидит она в этом кресле, а психотерапевт ёрзает на стуле, и Ронда уже может видеть, как болтики, от которых отвалились пломбы, потихоньку, по ниточке портят его дорогой твидовый - твидовый же? - костюм; он спрашивает её, что она чувствует, и она отвечает, честно как на присяге: удовлетворение. Он ей, конечно, не верит; он вообще, наверное, из тех, кто считает, что женщины курят, потому что им некому делать минет; Ронда говорит, что, нет, не курит, - за окном такси сбивает вело-курьера, и ей вообще плевать, что он там у неё спросил; или это было в другой раз? В любом случае, однажды он говорит ей, наклонившись вперёд и двигая, кажется, отдельными волосками на своих усах: Ронда, если вас так угнетают одни только мысли о вступлении в новые отношения с мужчинами, может быть, вы, - и тут он начинает что-то мямлить, и она снова смотрит в окно, и там снова кого-то сбили - или, может быть, пакистанский продавец хот-догов вдруг понял, что ему недодали денег; ей честно плевать. Главный месседж она всё равно получает: детектив Бони, посмотрите налево (или направо, смотря куда она в его представлении смотрела прежде). Ронда благодарит его и жмёт ему потную руку, и покупает новый стаканчик кофе, и думает, имеет ли форма сосуда и её желание припадать к нему губами как можно чаще тот же метафорический фрейдистский подтекст, что и желание присосаться к сигарете; торговец хот-догами, действительно, пакистанец. И вот она смотрит на Марго, в этой её зелёной курточке и выцветшей футболке под ней, с ужасными толстооправными очками, за которыми синяки и достаточно странная, на её вкус, посадка глаз; смотрит как вспышки фотоаппаратов бликуют на толстых стёклах и как от очередной сказанной Ником глупости уже прямо на лице бликует всеобщее секундное недоумение, смешанное с отвращением; смотрит, как она выпячивает челюсть, когда говорит со своим братом или закатывает глаза, хотя, казалось бы, куда уж сильнее, - в общем, каждый раз, как она переводит на Марго взгляд и не отводит его в течение нескольких секунд, - она вдруг вспоминает доктора и его кабинет, и даже противный чай (который на вкус, кстати, был очень даже классным, и она даже купила его потом, чтобы заваривать дома, где больше нет никакого мужа, который бы орал, будто бы весь дом пропах от него котами); и ей даже кажется, что он, может быть, был даже прав; только смотрит она всё-таки направо. А налево смотрит Марго; прямо ей в глаза; Ронда честно не может понять, как её не раздражают эти саркастические злобные огоньки в её глазах - в глазах Джимми вот раздражают, да так, что она тайно фантазирует об этом его взгляде, когда идёт на стрельбище и почти вывихивает себе руку, потому что, блядь, Ронда, двадцать лет в полиции и всё так же дёргаешь этот ёбаный крючок. Ронда думает, что, наверное, тут дело в интеллекте; думает и смотрит; а Марго всё смотрит в ответ. В итоге первая их встреча заканчивается долгими и неловкими лобзаниями на заднем сидении её личного джипа, с глупой зелёной курточкой вывернутой наизнанку где-то под её, почему-то, задницей, и выцветшей футболкой влажной от пота; Ронде серьёзно это кажется как-то очень глупым и детским, - и, может, Марго и в самом деле идёт быть заблудившейся где-то между пубертатом и зрелостью; очень-очень идёт; до того, что Ронда пихает ей язык в рот с такой оголтелостью, с какой не пихала ни в чей за всю свою собственную юность, - и в какой-то момент она даже пытается вспомнить, что она, вообще-то, детектив, сидящий на очень странном и теперь уже очень освещаемом деле, и что, вообще-то, на рубашках, которые она носит, от пота остаются пятна, а она не уверена, что успеет сегодня заехать домой, - но Марго в очередной раз роняет очки, в этот раз куда-то между сиденьями, и говорит, что хуй с ними, не до них; и Ронда может только чуть отодвинуть свою ногу от того места, куда они предположительно упали, в знак согласия. В следующий раз они встречаются на людях - мягко говоря - и Ронда не может отвязаться от чувства разочарования, смешанного с лёгким возбуждением, пробираясь через толпы несомненно сознательных, пахнущих детскими присыпками законопослушных неравнодушных граждан в одинаковых белых футболках, от которых периодически всё ещё несёт дешёвыми красками, которыми на них нанесли телефоны и эту физиономию Супер-Эми, от которой её уже честно подташнивает; она пробирается к Марго сквозь толпу, шлёпая себя по бедру пистолетом, и где-то между толстой негритянкой и девочкой, перестаравшейся с лаком для волос, осознаёт всю неоднозначность и всё унижение ситуации - ей как будто снова слегка за двадцать, и она на посвящении в курсанты, и это какой-то Джон или Майк, или Гарри, с которым единственным она успела познакомиться, мелькает в толпе, и она несётся к нему через океан одинаковых синих мундиров и одинаковых радостных лиц, как к спасательному кругу, чувствуя, что тонет в подступающей панике, - и сейчас ей можно, потому что ей, на секундочку, слегка за двадцать; ещё несколько недель назад она сдавала нормативы и потом долго блевала в туалете тренировочного центра от напряжения; зато, по крайней мере, в своей подгруппе она была лучшей. Но сейчас ей почти пятьдесят, и она детектив, и она может не говорить слова вроде «блядь» и «пошёл нахуй» - может не говорить вообще ничего - потому что её пистолет и её значок говорят за неё; она может расхаживать по месту преступления со стаканом кофе и вести себя как Шерлок Холмс, затаившийся в ожидании климакса, молча расклеивая жёлтые стикеры и по секрету пялясь на задницу главного то ли потерпевшего, то ли подозреваемого - на ту, которая у него на лице; в конце концов, она может нянчить здорового рыжего кота жертвы и называть это экспертизой, - и всё же вот она, шагает, как четверть века назад, если ей можно так выразиться, пока никто не слушает, сквозь океан одинаковых футболок, одинаковых лиц и одинаковых айфонов, светящихся ярче свечей, к девчонке, которая мало того, что почти в два раза младше, так ещё и матерится как этот самый Джон-Майкл-Гарри на первом курсе академии, когда за слово «хрен» можно было получить выговор с занесением, и выглядит, как выглядела бы, наверное, её собственная дочь, если бы у неё дошли руки родить таковую в том пиздеце, который назывался её браком. Ронда искренне боится, что всё это отражается на её лице - может быть, даже ещё больше; но судя по обеспокоенной улыбке, Марго видит разве что написанное сырым серым кофеиновое голодание; в какую-то секунду, приходя в себя и выжимая приветливую улыбку, Ронда даже ждёт, что сейчас её позовут в бар - в её, Марго, бар, в котором Ронда ещё не была ни разу; прикидывает, здороваясь и оправляя рубашку, где им начинать - у стойки или в одной из кабинок; но Марго идёт в другую сторону, медленно, как будто почти не идёт, - и вот толпа рассеивается, и они практически наедине, и Ронда чувствует, что повисшее молчание только усугубляет неоднозначность и унижение. Она ждёт и надеется, что появление Ника всё исправит - в конце концов, в прошлый раз они тоже просто шутили про его подбородок, когда внезапно оказались на стоянке и пытались открыть дверь машины декоративными щипчиками-брелком, пока до кого-то из них не дошло открыть глаза и посмотреть, почему дверь не пускает их внутрь, когда им так надо; но времени между его появлением и публичным унижением Ронде не хватает даже на то, чтобы досеменить такие бесконечно длинные в отсутствии людей вокруг полтора шага - пока она кричит Джимми быстрее догонять Данна, чтобы его не разорвали журналисты, Марго уже плачет и уходит вслед за ними, и Ронда только смотрит ей вслед с «эй, а тебе так идёт чёрный» на языке; она хочет запить его виски, который пьёт мистер тюфяк, но разве же он предложит. Она только надеется, что Марго позаботится о нём прежде, чем он скажет ещё слово и возведёт свои проблемы в куб; о нём, и о коте (и ещё ей интересно, умеет ли Марго варить кофе). Её первый визит домой к младшей Данн, конечно, должен был быть не таким; в её воображении она немного выпивает по дороге из участка домой - или, может быть, просто устаёт настолько, что вырабатываемого мозгом этилового спирта становится слишком много, - и решает свернуть с привычного пути, и внезапно обнаруживает себя на пороге этого замшелого маленького домика, такого другого рядом с хоромами Ника - совсем как сама Марго, такая маленькая и неказистая по-хрупкому рядом со своим большим братом, который большой и неказистый как шкаф; и она стучит в заднюю дверь, чтобы не попадаться на глаза репортёрам - сначала тихо, чтобы ни одна из живущих по соседству мамаш не выглянула так неловко на стук - и потом громче - и громче - вместе с тем, как она осознаёт, сквозь расступающуюся завесу усталости, где она и зачем, и хочет перестать стучать и уйти; и Марго - заспанная, в очередной выцветшей футболке и без очков - с испуганной мордашкой - дёргает на себя (обязательно плохо поддающуюся) внутреннюю дверь (или решётку, что они там ставят в этих своих фургончиках на фундаменте) и одно долгое мгновение близоруко вглядывается в полумрак своего крыльца прежде чем немного охуеть и застыть с открытым ртом – специально, чтобы Ронда неловко улыбнулась и сделала это движение тазом, одновременно намекающее на то, что она хочет зайти, и на то, что она хочет уйти; и тогда на лице Марго наконец-то отражается понимание, и она открывает внешнюю дверь, с трудом придерживая корпусом внутреннюю, и пропускает Ронду внутрь - и ровно настолько, чтобы они застыли почти вплотную, и Ронда снова поцеловала её - возможно, так же лихорадочно, как и в тот раз; только теперь полноценно, по-взрослому сунула руку ей в пижамные штаны и между ног, - только для того, чтобы осознать, что она понятия не имеет, что делать дальше. Но вместо этого в соседнем кабинете звонит телефон, и пиздец, когда уже кончится это дело, эй, детектив Бони, вы как, чего вы пялитесь в одну точку, идите, это вас; и она едет к дому Марго, слушая анекдот, уже неделю курсирующий по участку, поверх писка Фарелла Уильяма, уже неделю курсирующего по радиостанциям и, что более отвратительно, в её голове, когда она вдруг находит минутку не думать о (Марго) деле; и она звонит, ещё более остервенело, чем стучала бы; и по ту сторону внешней двери, поддерживая корпусом внутреннюю - которая на самом деле деревянная, со стеклянными вставками - а вот внешняя как раз железная и почти с решёткой - вместе с Марго появляется вполне себе бодрый Ник Данн; и Ронда шлёпает ордером по стеклу так сильно, что почти разбивает его - потому что это её внутреннее «блядь», это её внутреннее «пошёл нахуй»; потому что это ордер на обыск вашей, Марго, собственности, сука, пожалуйста, кто-нибудь, забейте меня этой ёбаной клюшкой до смерти, - хотя нет, забейте-ка лучше Данна; и Джимми. Положительная сторона: трахать Марго в туалете для персонала оказывается намного приятнее, чем Джимми - пусть последнее и было только гипотетическим допущением, сделанным, кажется, вечность назад; и совсем не сложно, потому что Марго сама показывает, что делать, и Ронда может просто расслабиться и позволить себе побыть двадцатилетней. Потом, конечно, Марго выглядит так, будто её сейчас вырвет - или она сейчас умрёт, Ронда не уверена; она закатывает рукава толстовки и полощет руки, пока они не перестают трястись - и тогда она плещет себе в лицо, и Ронда смотрит на неё через зеркало, всё ещё привалившись к стене и всё ещё застёгивая свой ремень. На ней та же безрукавка, что и в тот вечер в парке; ей действительно идёт чёрный; голос Ронды звучит странно в этой маленькой комнатке с её плиткой на стенах и вообще - как будто её накачали гелием, но потом замедлили; Марго почему-то отвечает, что Ронде чёрный тоже идёт, хотя из чёрного на ней только брюки и кобура, а рубашка сегодня голубая - только сейчас она выглядит синей, поэтому, когда Марго выйдет из туалета и пойдёт забирать из камеры брата вместе с Таннером Болтом, Ронда будет долго пытаться высушить хотя бы спину и рукава; с пятнами подмышками в участке, кажется, все давно смирились. У Марго гигантские круги под глазами и бледные подрагивающие губы, и когда она коротко и неожиданно, после секундного колебания, целует, её губы на вкус как переваренный подгоревший кофе; и Ронда глупо улыбается своему отражению, хотя, казалось бы, чему. Когда Эми возвращается, Ронде кажется, что сама Земля перевернулась, и она теперь ходит вверх ногами; и конечно снова ёбаные дебилы, что вы наделали, идите лизать ботинки федералам; да-да-да. В какой-то день она добирается до дома и падает на кровать; в какой-то день звонит будильник, и она с неё поднимается. Внезапное разрешение проблемы кажется внезапной разгерметизацией не ей одной - все причастные к делу ходят так, будто на самом деле они мертвы - там, на Земле, где потолок вверху и все в своём уме; ну, более или менее; только Джимми, кажется, за недостатком мозгов не пережил сваривание их всмятку с последующим их падением с высоты прыжка Феликса Баумгартнера, и верит всему, что происходит вокруг. Ей искренне больно смотреть на Ника; она фантазирует о дне, когда сможет нормально извиниться перед ним - и это каждый раз переводит её мысли на Марго, и тошнота вместе с головокружением подсказывают ей, что она пиздец как за неё волнуется. Когда они встречаются в кафе пять дней спустя, это слишком похоже на последний раз - как будто вот сейчас, отпустив негра-адвоката, они на самом деле отпустят свой адекватный, свой нормальный, свой мир; как воздушный шарик; как будто они больше не увидятся кроме как в телевизоре или на обложках журналов. Ронда распускает волосы, немного красится и надевает джинсовую рубашку поверх майки, не застёгивая пуговиц - по пути туда, стоя на светофорах, она постоянно оглядывает себя в зеркале заднего вида, и ей кажется неправильным сочетание молодого с мёртвым; поэтому она пытается улыбнуться и выглядеть живой - то же она потом пытается проделать с Марго, когда Ник уходит и оставляет их одних, но у неё получается не очень хорошо; они держатся за руки, и Ронда пытается поймать прежние саркастические злобные огоньки в её глазах; а Марго всё смотрит в ответ. Она, кажется, что-то ищет; и Ронда, кажется, даже знает, что; но Марго допивает свой кофе и уходит раньше, чем ей удаётся реанимировать очередную мумию своей юности, - она так до конца и не уверена, что это вообще правильно и имеет смысл (если это понятие до сих пор существует на этой Земле). PS. Марго плачет на кухне, и это плохо - нет, это даже хуёво; Ронда замирает между дверьми, думая, делать ли то самое движение тазом - как будто она не приходила сюда уже несколько (с дюжину) раз за эти пять недель и не занималась с Марго сексом на всех поверхностях, какие это позволяют; как будто Марго не поднимает на неё заплаканное лицо и не говорит, что не хочет быть как они, пожалуйста, не дай нам превратиться в это, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, поклянись, что мы не станем этим; как будто ей не страшно в этот момент от этого «мы» и этого будущего времени и этого пожалуйста и этой смехотворной клятвы; как будто она совсем недавно была у психотерапевта и говорила ему, что с чувствами и отношениями давно покончено. Как будто она не закрывает за собой внутреннюю дверь на замок и не присаживается напротив и не вытирает её слезы пальцами и не говорит, что, да, клянусь.