***
Мне было двадцать три и вместе с бутылкой ликёра я шагал по светящимся улицам Джерси. В незашторенных окнах виднелись лица счастливых людей в кругу семьи: их теплые улыбки, горящие любовью глаза. Глаза единственного человека, который любил меня, — потухли. Как бы прискорбно не обстояли дела, я все равно накрыл на стол и украсил дом. Скудно, но накрыл. Мне просто хотелось, чтобы она знала — ее давно единственный сын не сдался. И в этот новогодний вечер я все шел и шел, проходил десятки домов, но один дом не был украшен, в окнах не горел свет, а на ступеньках сидел молодой парнишка. В темноте трудно было его разглядеть. Он сидел низко склонив голову, ежился от холода и обнимал себя руками, пытаясь хоть как-то согреться. Давно сидит, наверное, подумалось мне тогда. Уж не знаю, какой черт меня тогда дернул, но я решил подойти к нему — одинокому замерзшему подростку; вместе с моим старым другом — бутылкой спиртного. — Эй, парень, ты чего тут? — Тебе какое дело? — Огрызнулся малый, даже не поднимая на меня глаз. — Иди, куда шел. Да встречай Новый Год как полагается — с семьей, а не бутылкой дряного пойла. — Мне есть дело. Вижу же, что сидишь тут совсем один, мерзнешь. Знаешь, я бы пошел, правда пошел, но ее больше нет. После моей последней фразы он наконец поднял глаза. Свет уличного фонаря освещал его лицо, опухшие, заплаканные глаза. На вид ему было не больше семнадцати-восемнадцати. «Ребенок еще совсем», — подумалось мне тогда. — У меня тоже, — сказал он, но даже на расстоянии десяти шагов это походило на шепот, — точнее есть, но... Не важно. Не хочу говорить об этом непонятно с кем, с первым встречным. — Ну, что ж, раз непонятно кто... Я Джерард. — Фрэнк. Меня зовут Фрэнк. — Итак, Фрэнк, не говорить о семье твое право, но через два часа Новый Год, почему ты его не встречаешь? — Ты сказал, что могу не говорить о семье. Мне просто, по-сути, не с кем. Я так чертовски одинок, Джерард. Нужные слова никак не приходили на ум, просто стоял, как дурак, и смотрел на него. Может, кто-то умнее меня и нашли бы, что сказать, но только не я, в любом случае. Он не говорил о семье, а это, как я понял, и была причина одиночества. Все мы строем из себя одиночек, а в душе ищем спокойствия рядом с родными. — Не откажешь ли ты мне, Фрэнк, в компании? Я приглашаю тебя к себе. — Зачем тебе это? Мы совсем чужие люди, никто друг для друга: ты мне, я — тебе. — Ох, перестань, это вовсе не так, Фрэнки. Ты — друг по предновогоднему одиночеству. Ты, и бутылка этого отменного ликёра, или, как ты же и сказал, пойла. Не хочешь? — Они спились. — Что? — Родители. Они спились. Теперь у них Новый Год каждый день, а вместе с этим еще и Рождество, День Рождения, День благодарения и все праздники вместе. Теперь нужных слов я не мог подобрать потому, что я не знаю, что он чувствует. Просто не получалось даже на секунду представить себя на его месте. Моя семья никогда не обделяла вниманием. Даже после смерти отца и брата, мама не стала любить меня меньше, она все также продолжала заботиться и дарить любовь. Я не знал, что такое недостаток, а этот парень... Он еще совсем ребенок, но уже один в целом мире. Хотя, только не сегодня. — Так, все, вставай, Фрэнк. Дома у меня накрыт стол, и я просто физически не съем все сам. Раздели его со мной, пожалуйста. Просто два незнакомых человека скрасят одиночество друг друга этой ночью. — Боже, Джерард, слышал бы ты себя! — Он залился громким звонким смехом, а я все никак не мог понять — что его так рассмешило. — Ты будто шлюху снимаешь! Но все равно он встал с холодных ступень и подошел ко мне. Теперь, когда он был совсем-совсем рядом, появилась возможность лучше его разглядеть: светлые джинсы, коричневая куртка и огромный шарф, обманный вокруг шеи. — Только вот... — Что? В следующее мгновение он ничего не сказал, лишь выхватил бутылку спиртного и зашвырнул её куда-то в никуда.***
Мы шли к моему дому и смеялись, наверное, на весь Джерси. Помню, в детстве, еще в Саммите, мы с братом и отцом часто так же гуляли и смеялись. Но после их смерти мы с матерью переехали в огромный Джерси, больше возможностей, знаете. Мне нравилось с этим парнем. Разговор был легким и непринужденным. Мы вели глупые споры, просто болтали ни о чем. В чем-то мы были согласны до мельчайших подробностей, а в чем-то не согласны. Он считал, что Дэвид Боуи известнее и популярнее Фрэдди Меркюри. Забавно, не правда ли? Мне нравилось с ним, он потрясающий. Оказывается, бесполезные шатания по городу с бутылкой завели меня довольно далеко, потому что дорога обратно заняла не меньше часа, примерно в одиннадцать с четвертью я открывал дверь квартиры. — Вау, — прошептал Фрэнк, зайдя в гостиную. В этом году я купил большую ель, будь мама жива, мы бы наряжали ее вместе... — Почему она не украшена? — М-м, не хотел просто. — Джи, давай нарядим ее! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, я не делал этого уже очень давно! — Ладно. В смысле, почему нет? Сейчас я достану игрушки...***
Оказывается, в его понимание, нарядить ель — это забросать меня серпантином, сделать парик из дождика, связать руки мишурой и надеть на уши шарики. — Итак, дамы и господа(точнее просто господа), я закончил! — Отлично, потому что у нас есть только пятнадцать минут до нового года, а мне нужно достать для тебя бокал и приборы. — Ох, я даже больше тебе скажу: в новый год, новое столетие и даже... В новое тысячилетие! — Фрэнк, сколько тебе лет? Откуда столько ребячества? — Восемнадцать. — Или восемь? — Все, хватит, иди за посудой! Быстро схватив приборы, я вернулся к Фрэнку, который в этот момент накладывал мне какой-то салат, который, как и остальные, добродушно приготовила для меня соседка. — Садись скорее, ну же, сейчас покажут как проходил Новый Год в других странах! Происходящее на экране интересовало меня ровно настолько, насколько есть вероятность снегопада в сорокаградусную жару. Все мое внимание целиком и полностью принадлежало в тот момент только субъекту, сидящему рядом, смотревшем на голубой экран. Он совсем ребенок. Его улыбка и глаза, излучающие свет, покорили меня еще тогда, когда я предложил провести совместную ночь. Окей, это действительно звучит пошло, но, Фрэнки, я бы никогда не причинил тебе вреда. — Десять!.. Девять!.. Восемь!.. — Похоже, я немного засмотрелся на него. — Ну, Джи, ты чего?! Обратный отсчет уже пошел! О чем ты вообще думаешь? «О тебе», — пронеслось у меня в голове, но мысль так и не озвучил, решив присоединиться к отсчету. — Три!.. Два!.. Оди-и-ин!.. С новым годом, десятилетием,столетием, тысячелетием! Я же сказал — как ребенок. Но потом он сделал то, чего я совсем не ожидал — поцеловал меня. На самом деле, просто чмокнул. Ну, знаете, эмоции, все такое... Но, увидев мое лицо, он сразу потух. Будто на маленькую свечку вылили ведро воды, будто бабочка задохнулась в банке. Он просто медленно встал и пошел в коридор, за курткой. Я, конечно, прекрасно понимал, что он намерен уйти, и вряд ли когда-нибудь вернется, поэтому я тихо произнес: «я буду ждать тебя, Фрэнки». Он услышал; я знаю, он услышал. И я все еще жду его. Вот уже двенадцать лет, я жду этого мальчишку с горящими глазами и безупречной улыбкой. Я все еще жду тебя, Фрэнки. Может быть на этот Новый Год все изменится?..