***
Айзеку исполняется восемнадцать, и рядом с ним - у Лейхи так и не поворачивается язык сказать про Питера, что "он у него есть", - мужчина со сложной судьбой и характером, с раздвинутыми рамками нормальности, с широким взглядом на вещи. Но даже ему Айзек не показывает себя - другого. Айзеку страшно - как никогда страшно - оказаться без поддержки, без понимания, без Питера и его язвительной насмешливости, плещущейся в голубых радужках. Айзек, переезжая к Питеру, выкидывает почти все женские вещи, кроме тех, что ему особенно нравятся. И снова прячет в одном из ящиков стола, понимая, что Хейл туда никогда не заглянет. Косметичку убирает поближе и иногда, когда знает, что Питер задержится на работе допоздна, раскладывает по столу баночки, тюбики, флакончики, стаскивает с себя футболку, ставит на стол большое зеркало и включает своих любимых финских виолончелистов, растворяясь в ощущениях, в запахах - жаль, что нельзя пользоваться любимыми духами, - в звуках. Тональный крем горчит в запахе, а крышка открывается туго, с щелчком, и субстанция вечно пачкает пальцы, а иногда и стол. Но ложится идеально, ровно, скрадывая мелкие недостатки кожи. Уже это вызывает нежную улыбку. Айзек нравится себе только в двух случаях - когда смотрит на себя в зеркало после того, как все содержимое косметички будет использовано по назначению, и когда Питер смотрит на него с тем темным, жадным огнем во взгляде, от которого у Айзека подгибаются ноги. Хотелось бы Айзеку, чтобы эти два момента когда-нибудь сошлись в одной точке в его жизни. У пудры сладковатый запах. А вот с бровями проблем всегда больше всего, даже больше, чем со стрелками на веках, тем более, что из-за долгого отсутствия практики руки уже не двигаются автоматически, как бывало раньше. Но и с этим Айзек справляется, вырисовывая идеальную линию с легким изгибом. "Дымчатые глаза" всегда придавали взгляду томность и беззащитность, но Айзек уже успел позабыть, насколько эффектно это выглядит. Длинные, густо накрашенные ресницы медленно опускаются - Айзек завороженно рассматривает себя, замирая, не сразу соображая, что кое-чего еще не хватает. Темное бордо очерчивает губы, идеально ровно, идеально красиво, влажный блеск ложится как последний штрих, и Айзек удовлетворенно откидывается на спинку стула, рассматривая себя. Непослушные кудри лежат совсем не так, как хотелось бы, но на это совершенно нет времени - как нет его и на то, чтобы переодеться. Питер вернется меньше чем через полтора часа, обнимет почти небрежно, устало рыкнет что-нибудь про окружающих его идиотов, поцелует в висок, прижавшись на мгновение дольше, чем нужно, чтобы решить, что ему нет дела до встречающего его юноши. Айзеку хорошо с ним. Слишком хорошо, чтобы рисковать. Питер бывает нежен, бывает груб, бывает страстен или отстранен, но Айзеку всегда легко подстроиться, всегда легко угадывать желания мужчины. Питер любит глубокий минет, он доминантен, спокоен и уверен в себе; Айзеку не стыдно признать, что ему нравится стоять на коленях, нравится брать в рот, нравится быть покорным и послушным. И получать за это похвалу и ласку. Ладонь мягко, но ощутимо давит на затылок, и член входит глубже в горло, растягивая узкие, гладкие стенки, такие влажные и горячие, такие тугие, что Питер почти задыхается от ощущений, медленно двигая бедрами, с тихим гортанным рыком запрокидывая голову, когда губы смыкаются на возбужденном стволе, а то, что не входит в рот, Айзек ласкает пальцами, иногда опуская ладонь к тяжелым, слегка ноющим яйцам, обласкивая и оглаживая, не переставая двигать головой, прослеживая юрким языком рельеф вздувшихся пульсирующих венок и лаская мягкими губами чувствительную гладкость крупной темно-розовой головки. Айзек поднимает глаза, сталкиваясь с потемневшим, затуманившимся взглядом Питера; Айзеку хочется быть здесь же, но в тонком кружеве белья, хочется смотреть на него идеально накрашенными глазами, хочется быть красивым для этого невероятно красивого мужчины. Питер придерживает член у основания, вытаскивая изо рта Айзека, мягко ударяет головкой по припухшим губам, и Айзека пробирает сладкой долгой дрожью, тело выгибает предвкушающей судорогой, и член в ладони пульсирует почти невыносимо. Айзек любит, когда Питер кончает ему в рот или в задницу, но больше всего он любит, когда Питер кончает на едва приоткрытые губы, размазывая густую сперму по тонкой коже, любит слизывать семя с губ и с кончика члена, дразня ласковыми прикосновениями. Горячая вязкая влага стекает по губам, и Айзеку больше ничего не нужно, чтобы кончить.***
Айзек, наверное, никогда не узнает, как Питер понял. Может, все-таки искал что-то в его столе. Может, Айзек не слишком тщательно стер остатки тонального крема с кожи. Правда в том, что обычно практически бесшумно передвигающийся Питер однажды вернулся раньше, чем предполагалось, и застал своего мальчика разглядывающим себя в зеркале. Айзеку безусловно шел стиль ар деко. Питер тихо двинулся обратно, неслышно прикрывая за собой входную дверь и прикидывая, где в такой поздний час можно найти магазины нижнего белья. Питер так же уверен, что Айзеку пойдет бледно-голубое кружево. Айзек тихо сглатывает, отводя взгляд от скользнувшего из коробки на руки прохладного шелка. Айзеку страшно до спазмов, до невозможности произнести хоть слово, и пальцы нервно сжимают тонкое кружево, сминая. - Ты хочешь, чтобы я надел это? - Айзек все еще боится поднять глаза на мужчину, боится увидеть в нем что-то, чего не сможет перенести. Насмешку, отвращение, издевку. Айзек не строит иллюзий - Питер может быть отвратительно жесток. - Хочу, - Питер внимательно следит за мальчиком. - И не только это. Часы мерно отбивают восемь утра, и Айзек вздрагивает, все же поднимая взгляд на Хейла. - Мне нужно идти, - мужчина поднимается из-за стола, подходя к Айзеку, кладет ладонь на взъерошенные со сна кудряшки, поглаживая. - Вечером пойдем в "Маленькую сову", будь готов, - короткий кивок в сторону нежной лазури кружева. - И, я не знаю, что у тебя есть, а чего не хватает, поэтому разберись с этим сам, - рядом с кофейной чашкой ложится банковская карта, а Питер задумывается на секунду. - Каблук не выше двух с половиной дюймов. Айзек ошарашено и испугано выдыхает, провожая Питера взглядом. Легкие сводит иррациональным страхом и абсолютно искренним непониманием. Что Айзек всегда осознавал прекрасно, так это то, что в его странностях нет ничего нормального. Он сам - ненормальный. Извращенец. И то, что он себе нравится таким, дела не меняет. Но лучше не пытаться ослушаться Питера. Айзек достает свое любимое платье: стиль двадцатых годов прошлого века, с его тягой к андрогинности, именно то, что нужно Айзеку. Черный цвет идеален, а серебро узоров добавляет изыска простому покрою. С остальным Айзеку приходится промучиться весь день, почти до самого вечера. Питер приходит немного раньше обычного, но сразу уходит в душ, давая юноше время. У Айзека трясутся руки, когда он застегивает на себе тонкий лиф, плотно прилегающий к коже, провокационно укрывающий кружевом темно-бежевые острые соски. Жемчужного оттенка чулки с широкой кружевной резинкой облегают гладкие ноги, скрадывая излишнюю рельефность икр. Платье садится идеально, широкий ворот открывает тонкие ключицы, манящие и хрупкие: Айзек не выдерживает и сам проводит кончиками пальцев по ним, а затем вниз, по груди, к напряженным соскам, касаясь через два слоя ткани, а затем снова вверх, по ключицам к шее, благодаря природу за нерезко выраженный кадык. Пара тонких серебряных колец, оставшихся от матери, украшают пальцы, тонкая нитка жемчуга ложится на шею - сюда бы длинную жемчужную нить в несколько слоев, но Айзек не решился заходить в ювелирный. Питер негромко стучится в запертую дверь, когда Айзек старательно вырисовывает карандашом контур губ. - Можно? - голос звучит странно, будто этот человек умеет волноваться. Айзек невольно улыбается, смазывая ровный контур. - Минут десять... пятнадцать, может, подожди. Хорошо? - Конечно, - кажется, мужчина тихо фыркает, отходя от двери. Айзек старательно докрашивает губы, встает на невысокие каблуки, придирчиво оглядывая себя в зеркале, неуверенно проходится пару раз по комнате, останавливается, проводя ладонями вдоль тела, поворачиваясь то одним, то другим боком. - Входи, - Айзек слышит, как Хейл снова подходит к двери, и невольно зажмуривается, когда ручка двери проворачивается, а дверь открывается. Айзеку страшно открыть глаза, он прислушивается к тихому шуршанию - что-то ложится на стоящую у двери тумбочку, потом можно различить пару шагов вперед - это Питер подходит близко, почти вплотную, наверняка придирчиво оглядывает стоящего перед ним Айзека, и Лейхи старается не забывать дышать. - Открой глаза, - Питер тоже не может удержаться от прикосновения к ключицам и это немного успокаивает Айзека. - Ты нравишься себе таким? Серьезный вопрос, сопровождающийся кивком в сторону зеркала. Айзек послушно оборачивается, рассматривая свое отражение - миловидная девушка, стильная, в чем-то, наверное, даже красивая. В одной руке маленький клатч, вторая судорожно нервно сжимается в воздухе. У девушки несчастная улыбка, испуганная, а глаза огромные, невозможно отвести взгляд. Айзек кивает, потому что это правда - он себе нравится. И сейчас он видит в зеркале Питера, и ему нравится это еще больше. Так картинка выглядит законченной и правильной. - Это хорошо, - Хейл мягко обнимает Айзека, скользя ладонью по укрывающей тело ткани. - Потому что мне ты таким тоже нравишься. - И тебе не... не противно? - Айзек аккуратно наклоняет голову, опасаясь, что от резких движений лак, фиксирующий прическу, со своей задачей не справится. Хейл качает головой, проводя раскрытой ладонью по бедру Айзека, медленно приподнимая юбку и скользя настойчивыми горячими пальцами вверх, к кружеву чулков, полоске голой кожи и кружеву белья, тихо, хрипло вздыхая. - Пойдем, - горячие губы прижимаются к шее повыше нитки бус, и Айзек довольно мычит, улыбаясь. - Ты прекрасен. Лейхи подчиняется сильным рукам, оборачиваясь, и тихонько стонет в аккуратный, ласковый поцелуй. - Подумал, что об этом ты забудешь, - Питер отстраняется, сдергивая с тумбочки и накидывая на плечи Айзека палантин из черного блестящего меха. - Как мне тебя называть? - Я не знаю, - Айзек перехватывает ладонь Питера, сжимая в своей, еще не до конца веря, что все самое страшное, или почти все, уже позади, не веря, что Питер смог бы так легко принять его странности, не веря, что он действительно может нравиться ему таким. - Я не думаю... - И не думай, - Питер удовлетворенно улыбается, обнимая юношу за талию. - Ты готов? Айзек кивает. Конечно не готов. Маленький фешенебельный ресторанчик, который Лейхи действительно любил больше прочих, сейчас казался слишком сильным испытанием для нервов.***
Сладкое вино дурманит голову, и Айзек, уже давно расслабившийся, освоившийся, смеется в ответ на какую-то шутливую фразу Питера, дробно стуча каблуками, вскидывая вверх руки и оборачиваясь вокруг своей оси. Айзек любил танцевать, но смущался сам и не хотел смущать окружающих, а сегодня причин для этого не было. Почему бы милой девушке половину вечера не протанцевать с красивым мужчиной? Хейл, закрыв входную дверь, ловит мальчишку за талию, мягко толкая к стене, и сам прижимается к нему, накрывая сладкие от помады губы жадным поцелуем. Питер всегда был терпелив, но сейчас даже его терпение на исходе - Айзек предвкушающе дрожит, кусает сочные сладкие губы, глядя на Питера сумасшедшими глазами, его тонкие пальцы беспорядочно скользят по груди мужчины, скорее случайно, чем намеренно расстегивая мелкие пуговицы на сорочке. Питеру еще хватает выдержки для того, чтобы довести любовника до спальни, захлопнуть дверь и с рыком вжать в деревянную поверхность застонавшего, выгнувшегося мальчика, запуская обе ладони под юбку, сжимая крепкие округлые ягодицы, обтянутые кружевом шорт, зацеловывая тонкие ключицы, шею, горячие, искусанные губы. Медленный разворот, как в танце, вот только широкие мужские ладони бесстыдно мнут упругие ягодицы, а язык хозяйничает во рту, заставляя стонать в поцелуй, прижиматься теснее. Три шага спиной вперед - Айзек обвивает руками шею Питера, боится споткнуться, - и Хейл медленно отстраняется. Тяжелое дыхание выдает его возбуждение не хуже, чем заливший радужку зрачок. Айзек садится на оказавшуюся за спиной кровать, медленно задирая юбку, раздвигая длинные точеные ноги, давая мужчине подойти ближе, расстегивает последние пуговицы на сорочке, вытаскивает запонки, отклоняясь назад, складывая белое золото на столик у кровати. Аккуратно подточенные, покрытые прозрачным лаком ноготки подцепляют тугую пряжку ремня, расстегивая. Питер смотрит на Айзека сверху вниз, скидывая сорочку, опуская одну ладонь на макушку юноши, на мягкие золотистые кудряшки, поглаживая. Красивые голубые глаза в обрамлении длинных ресниц и темных теней смотрят немного обеспокоенно, розовый язык нервно проходится по влажным губам, и Питер, не выдержав, наклоняется к лицу Айзека, накрывая его губы своими. Платье легко соскальзывает с ладного тела, и Хейл укладывает Айзека на кровать, не обращая внимания на со стуком упавшие на пол туфли. Айзек несмело смотрит на мужчину из-под ресниц, скользит взглядом по обнаженному телу, жадно сглатывая, когда Хейл подается ближе, мягким движением разводя обтянутые чулками ноги в стороны, рассматривая Айзека. Бледно-голубое кружево подчеркивает хрупкость тела, аристократично-болезненную бледность кожи, превращая Айзека в изящную фарфоровую статуэтку, касаться которой можно только самыми кончиками пальцев. Питер хочет быть с мальчиком нежным. Хочет, чтобы тот тихо выстанывал его имя, плавно изгибаясь, чтобы просил ласки и ласкал в ответ. Пальцы соскальзывают по плоскому животу к паху, к натягивающему прозрачное кружево члену. Питер ведет пальцами по нему, к тугой мошонке, переводит ладонь на внутреннюю сторону бедра, на тонкую полоску не скрытой кружевом бледной кожи, сам склоняясь над Айзеком, свободной рукой чуть отодвигая в сторону шелк лифа и прижимаясь губами к кремовому соску, прикусывая острую вершинку, и тут же зализывая прикосновение зубов. Айзек изгибается и тихо, сладко стонет, тонкими пальцами беспорядочно скользя по бедру мужчины. Питер укладывает ладонь на его член, мягко сжимая, и продолжая обласкивать чувствительные соски, поочередно вбирая в рот, оглаживая сквозь кружево, посасывая, задевая ногтями, прикусывая, зализывая, доводя Айзека до помешательства, почти до предела одними только ласками. Питер отстраняется тяжело дыша, поправляет тонкие кружевные лямки на подрагивающих плечах, еще раз касаясь сквозь ткань призывно торчащих сосков - от этого Айзека снова выгибает, а ноги, кажется, раздвигаются еще шире, еще откровеннее, член натягивает кружево сильнее, прося ласки. Айзек послушно приподнимает таз, когда Питер его раздевает, и смущенно заливается краской, когда Хейл поправляет сбившиеся чулки, ласково оглаживая в нетерпении подрагивающие бедра. Еще больше Айзек краснеет, когда Питер с интересом проводит пальцами по гладкой коже паха, по поджавшимся яичкам к тугой сжатой дырочке, поглаживая абсолютно лишенную волосков кожу. Прикосновения ощущаются так остро, так чувственно и сладко, что Айзек уже только от этого мечется по кровати, одной рукой комкая простынь, второй накрывая свою грудь, теребя чувствительные соски. Айзек жадно вбирает в рот пальцы Питера, обильно смачивает слюной, посасывает, ласкает языком, предвкушая все четыре в себе. Это жарко и страстно, это божественно - чувствовать чужую, абсолютно сумасшедшую похоть и знать, что за похотью кроется забота, нежность, беспокойство. Знать, что за длинным слитным толчком по растянутым, но все еще достаточно тугим мышцам, будет время отдышаться и привыкнуть, несмотря на то, что по телу Питера проходит конвульсивная дрожь, сдерживаемое желание двигаться, не обращая внимания ни на что. Знать, что не будет никаких дурацких "девочка", "сучка" или чего-то в этом роде. Питер тихо рычит, размашисто двигаясь, и иногда в этом рыке проскальзывает имя Лейхи. Знать, что даже причиняемая боль будет приносить удовольствие. Засос на шее, до крови прикушенная губа, сжатая на бедре ладонь - Айзека трясет от всего этого, он хрипит, стонет, хнычет от удовольствия, подкидывает бедра навстречу, насаживаясь на туго двигающийся член, и очень, очень хочет кончить прямо сейчас. Жаром опаляет все внутренности, выжигает все мысли, кожа плавится, Лейхи громко стонет, выгибаясь, и удивленно распахивает глаза, когда Питер отстраняется, вытаскивая член - Айзек чувствует, как его дырка жадно сжимается вокруг пустоты, Айзек хочет быть заполненным, Айзек любит быть заполненным, но мысли об этом вспыхивают и выгорают, когда Питер оборачивает ладонь вокруг болезненно стоящего члена, начиная надрачивать: быстро, немного грубо, с нажимом обводя головку большим пальцем. В легкие вместо воздуха заливается расплавленное серебро, переливчатое и прожигающее плоть. Закрытые было глаза вновь смотрят с испугом и непониманием, когда за мгновение до оргазма Хейл убирает руку - Айзек неверяще смотрит на свой член, выплескивающийся спермой без дополнительной стимуляции, подрагивающий. Это похоже на оргазм, почти он и есть, но чего-то не хватает, и Питер усмехается несчастному излому аккуратно вырисованных бровей. - Потерпи, - губы смыкаются на мочке уха, а ловкие сильные пальцы смазывают пульсирующую дырочку Айзека его собственной спермой. Лейхи послушно закидывает ногу на плечо мужчины, раскрываясь для него со стоном, вздрагивая от каждого нового размашистого толчка, жадно принимая Питера в себя, сжимая его член гладкими, горячими мышцами, лаская себя сквозь кружево лифа. Хейл улыбается немного сумасшедше, следя за тонкими пальцами, скользящими по полупрозрачной ткани, прижимается теснее, двигаясь более короткими и глубокими толчками, Айзек блаженно изгибается в подхвативших под спину руках, ритмично двигая бедрами, притираясь по-прежнему стоящим членом к влажному от пота и его собственной смазки торсу Питера. Хейл целует приоткрытые в стоне губы, кончая, продолжая двигаться по своей сперме, доводя Айзека до нового оргазма, до вспышек под веками, до горячей, искрящейся волны, прокатившейся по всему телу. Айзек судорожно вхлипывает несколько раз, вздрагивая, перед тем как отключиться, обмякнув на кровати. Хейл усмехается, чуть отстраняясь, проводя ладонями по изгибам тела, спускаясь пальцами между раскинутых ног, проникая кончиками пальцев по растянутым мышцам глубже, поглаживая, выцеловывая линию по кромке лифа на мерно вздымающейся груди. Мальчишка приходит в себя через пару дюжин минут, когда Питер, уже вернувшись из душа, лениво закуривает, расположившись в стоящем неподалеку от кровати кресле. Айзек кутается в тонкую простынь, которой его укрыл Питер, садится на постели, все еще неуверенно и несмело глядя на мужчину. Иногда эта неуверенность в себе Питера раздражала. Часто. Но Питер привык доводить начатое до конца, и, раз уж этот мальчишка вызывал в мужчине определенный набор чувств, котирующийся выше, чем привязанность, то Хейл был твердо намерен рано или поздно эту неуверенность из взгляда вытравить. От помады не осталось и следа, но кажущиеся огромными и абсолютно сапфировыми глаза гипнотизируют. Нежно-голубая бретелька сползла с одного плеча - красиво, небрежно, вызывает сладкое томление в паху. Над тонкой ниткой бус виднеется темное пятно засоса. Не слишком эстетично, зато очень собственнически. Питеру нравится. - Скажи что-нибудь, - тихо просит Айзек, комкая в руке простынь. Питер тушит сигарету, поднимаясь с кресла, и подходит к Айзеку садясь рядом. Проводит пальцами по шее, поглаживая. - Ты ведь знаешь, что жемчуга должно быть больше? Длинной нитью и в несколько рядов на шее. Айзек осторожно кивает, невольно поднося ладонь к шее. - Почему не купил? - Питер перехватывает длинные пальцы, мягко поглаживая. - Побоялся. Если тебе не понравится, то зачем... - Айзек наклоняет голову, тихонько, счастливо вздыхая, когда Питер подносит к губам его пальцы, целуя. - Можешь купить. И серьги. Айзек внезапно тихо всхлипывает, прижимаясь лбом к плечу Питера. Слезы текут по щекам, размывая подводку, а губы, дрожа, изгибаются в счастливой, полной облегчения улыбке. Хейл терпеливо гладит мальчика по спине, продолжая сжимать доверчиво вложенную в его руку ладонь.