Желанная

Его грудь вздымалась вверх, он хрипел и тяжело дышал, что-то говорил в полусонном бреду, закатывал глаза. Он был смертельно болен, болеет неизлечимой болезнью, о которой даже страшно упоминать вслух . Его чело всё покрылось мелкими капельками пота, руки, уже совсем обезсилено, сжимали кончиками пальцев покрывало на своем старечем теле. Около него сидела девушка. Она горько плакала, проглатывала свои слёзы, ведь не хотела, чтобы старик последние дни в своей жизни запомнил слёзы дочки, которой он очень дорог, ведь он единственный родной ей человек. Она только судорожно всматривалась, дышит ли её отец или Иссус забрал его душу в райские сады. Мирославе не хотелось, чтобы отец оставлял ее одну в этом мире. Она не понимала, как она сможет существовать без него? Кто пожалеет её, кому она сможет рассказать о том, что её мучит, о чём она горюет, по ком ноет сердечко? Девочка лет тринадцати все так же сидела на коленях возле кровати болезненного, поглаживала его дрожащую руку от холода и высокой температуры. Локоны её русых шелковистых волос спали по плечам, несколько завитков упало на постель собственного отца. Раздался тихий стон мужчины, он изогнулся в агонии, нервно поднялся с набитой подушки и начал кашлять. Этот кашель был сухим, что аж возле печени дерёт, но сил вовсе не оставалось, того Мирослава быстро вытащила платочек и сложила в руку папе, а потом придержала его за плечи. -- Мирослава.. . Дочка.. – прошептал мужчина, подзывая её к себе пальцем и очень-очень тяжело выдохнул, ахнул, скукожился и искривился, начал стонать. -- Папочка! – взволновано прошептала Мирослава и села на край постели, схватила его за руку, уже еле-еле сдерживала слёзы, что уже обжигали ее веки. -- Умру я. Останешься одна-одинёшенька, как перст. Мирослава. Агнешка не твоя мать, она мачеха, не оставит тебя жить здесь. Выгонит. Я же знаю, как она тебя, милая моя доченька, не любит, - шепчет отец, он тоже не хочет покидать этот мир и оставлять на съедение врагам и просто нехорошим людям свою единственную родною кровь. -- Да что Вы? Мы ещё повоюем! Вы будете со мной!- отрицательно кивает головой девушка, старается внушить это не папе, а себе. Ведь она хорошо знала характер своей мачехи и то, что как только отец умрет, Мирославу ждёт что-то страшное. -- Тсс!- перебивает её отец, ведь он не может громко говорить, уже совсем слаб стал, он словно в бреду, не понимает долго ли, коротко ли продлится его жизнь. – Агнешка не станет смотреть. Как пить дать, выгонит тебя. Куда пойдёшь? Я прав, ты это сама понимаешь. Если так случится – не перечь этой ведьме. Собирай свои вещи и иди. Иди во Львов, в Кракове тебе больше жизни не будет. Там живёт тётка твоей покойной матери. А твоя мама уже ждёт меня. Наконец – то мы вновь увидимся. Иди. Иди спать! -- Хорошо, – сквозь ком в горле произнесла Мирослава, по её бледной щеке сбегает тяжелая слезинка. Она только одобрительно кивала головой, дабы не расстраивать отца. Она встала и отошла от отца прямо к большей скрипящей деревянной двери, переступила прогнилый и покоробленный порог, оглянулась, а потом всё таки ушла . Хотя сон не шёл к велела ей жить Агнешка, её мачеха. Мать Мирославы скончалась во время тяжелых родов. Во-первых, её матери на время родов было только шестнадцать лет, а отцу уже больше тридцати. Их история была более чем примитивная. Отец Мирославы был из дворянского рода, ведь его сестра была приближённая к самому польскому монарху – королю Яну-Казимиру - проще говоря, она была его любовницей. Мать же Мирославы была простой девушкой из семьи, где глава семейства торговал в лавке мясника. Это был обычный брак по расчёту для пятнадцателетней девушки, а брак по любви для взрослого богатого и сформированного мужчины, который был просто без ума от этой скромницы. Делал всё, что хотела жёнушка, подчинялся ей, но она бросила его, но подарила доченьку, которую Гацлав назвал точно так же, как любимую – Мирославой. Но вскоре, когда малышке исполнилось девять лет, её отец женился на злобной и уже не молодой вдове-дворянке, у которой было двое собственных детей – Анелия и Владка. Именно с этого момента началось самое ужасное, что только может быть для падчерицы. Хотя в этой истории была одна загвоздка – отец постоянно стоял горой за свою любимую дочь, приструневал новую пассию. Но как только слёг, как Агнешка начала строить козни Славе. С этими мыслями Мирослава и уснула. Она сладко спала, пока во сне ей послышался нежный женский голос, который звал её, говорил бежать отсюда, предупреждал об опасности, которая её поджидала впереди. Резко Мирослава проснулась от холодной воды, которая полилась на её постель с графина. Она резко спрыгнула с кровати, увидела пред собой Владку и Анелию, которые во всю смеялись с девочки. Ранее они себе такого не позволяли, ведь боялись её папы. А теперь они безнаказанно хохотали, пока Мирослава выжимала мокрое покрывало от воды. -- Владка! Чтобы тебе руки отсохли! Зачем ты так?- сквозь зубы, всё занимаясь не хитрым делом, произнесла Мирослава и косо глянула на сестёр, что ещё смеялись над ней. -- Ой, наша Госпожа обиделась. Ну, давай, говори папочке. Скоро он скопытится, посмотрим, что ты потом делать станешь. Думаю, ты сильно расстроишься, хотя как по мне, то он так долго прожил, а так маме хоть наследство останется! – проговорила Владка и глянула на Анелию, а потом обе в унисон засмеялись. -- Как ты смеешь!- воскликнула Мирослава, а потом ухватила мокрое покрывало, скрутила его и начала со всей дури бить девочек куда только попало. Если кто-то когда-то получал мокрым полотенцем, но должен знать, как это больно. Мирослава всё замахивалась, мокрые края приставали к голым рукам и плечам, оставляя там красные пятна. Она лупила и лупила их, пока обе с криками не скрылись за дверью. Слава начала плакать. Горькие слёзы отчаянья покотились по бледным губам. -- Вы думаете, что после кончины Вашего мужа Вам останется его имущество, Госпожа… Простите, запамятовал Ваше имя?- спросил Господин Бжеслав, имевший юридическое образование, что теперь служит в городском суде. Бжеслав был другом семьи, иногда советовал Конецпольским (а именно такую фамилию носит Мирослава, ну теперь и её мачеха с дочками)некие права, чтобы всё было по магденбурком праве. -- О, Господин Бжеслав, не волнуйтесь. Просто Агнешка. А почему, собственно не смогу? – отсербнул глоток чая, спросила Агнешка. -- Просто, Госпожа, это вовсе против законов. Если же Ваш муж, пусть Господь его милует, умрет, то всё состояние перейдет не к Вам, а к его родной дочке. Простите, но уж это правда. – промолвил Бжеслав, потом тоже отсербнул глоточек чая. - О, мой дорогой Гацлав! На кого же он меня покидает. Господи, я уже не переживу! Я же похоронила своего первого мужа, а теперь и Гацлав. Почему я такая безталанная? – начинает наиграно плакать Агнешка, будто бы Гацлав уже умер и она стоит над его гробом. Женщина хочет показать себя примерной женой, что любит и переживает за мужа. Хотя, такого не было. Всё, что было нужно этой змеюке от дворянина – это его статус, земли и деньги. Она наиграно вытаскивает белой шелковый платочек, мол утирает жгучие и болезненные слёзы. Тяжело вздыхает, кивает головой, ведь хочет показать, что она та, кто не заслуживает такой судьбы. - Что Вы, Госпожа Агнешка. Не горюйте, может все ещё обойдётся! Вы только молитесь. Может на Вас грех какой? Пойдите к священнику, исповедайтесь, вымолите прощенье. Господь видит, как Вы искренне любите Гацлава. - Ах, Господин Бжеслав. Как же мне не горевать? Как же мне не плакать? Как посмотрю на бедную Мирославу: измученную, заплаканную. Останется полной сироткой. Меня за мать не считает, не принимает меня, не слушает, не уважает, всё на зло мне делает. Говорит, что её отца в могилу свела, что только денег их хочу. Дочерям моим хамит, каждый день с ними ссориться, высказывает всё, что только думает. А уже взрослая. Как зайду к Гацлаву, так говорит, чтобы не бросала его дочь. Да как бы я могла бросить её? Сердцем прикипела, всю душу в неё, в Анелию и Владку, вкладываю, хочу пожалеть. Она мне дочкой стала. О, Гацлав, о, моя душа. Как же больно. Невыносимо. А если он покинет нас, я с ней не справлюсь. Что же мне делать? Бедная моя головушка! Бжеслав наливает в граненый стограммовый стакан немного водки из графина, протягивает её Агнешке, сам присаживается напротив в мягкое кресло, сожалеющее смотрит на эту безутешную почти дважды вдову и, знаете, он верит ей. Она очень горюет. Бжеслав не знает, что сказать в таком случает. Он ранее не сталкивался с такими делами, ведь семьи у него небыло. Да и молод он был. Если Агнешке было лет тридцать, то Бжеславу всего двадцать три года. - Не рыдайте. Просто выпейте, может Вам легче станет, может Мирослава ещё одумается?- произносит адвокатишка и снизывает плечами. - Я её знаю. Только… Только Гацлав умрёт, как она нас выгонит. Вы же говорите, что у нас ничего не останется. Что мне делать? Куда я с дочками пойду? Горе мне! Горе! Горе!- произносит «вдовушка», хотя стакан с водкой ставит обратно на туалетный столик. - Госпожа Агнешка, успокойтесь. В такую грустную минуту каждый на взводе. Но Вам стоит думать чистой головой, думать о завтрашнем дне, о будущем, о жизни. Если Мирослава выйдет замуж, а это случится рано или поздно, Вам будет полагаться часть имущества её отца и Вашего мужа. Она поумнеет, она всё же вспомнит, как Вы любили её, как заботились о ней!- говорит Бжеслав и тяжело вздыхает, печально отводит глаза. - Надеюсь!- ослабленным голосом отвечает Агнешка, убирает несколько локонов в лица, вытирает последнюю слезу, что покотилась по щеке.- Господин Бжеслав, простите, я уже пойду. Там муж мой один. Хочу с ним побыть. Простите меня за мою слабость. - Не стоит извиняться, Госпожа Агнешка. Я Вас понимаю. Позвольте, я Вас провожу?- спрашивает адвокатишка и приподнимается с кресла и протягивает руку «вдовушке», чтобы помочь ей привстать с диванчика. Агнешка одобрительно кивает головой и протягивает свою тощую руку, одетую в белую плетёную перчатку, Бжеславу. Она привстает с диванчика и её длинная тень падает на белоснежную стену. Силуэт женщины направился по деревянному полу в передпокой, а за ней вышел Бжеслав. «Вдовушка» была одета далеко не в траурное платье, а в темно-бордовом платье с яркими бело-молочными вставками, в шляпке с перьями фазана. Если описывать внешность этой особы, то можно составить отчетливый портрет. Агнешка была высокой, примерно метр семьдесят, тощая, но не оттого, что она плохо питается, а оттого, что всё семейство «вдовушки» имело худощавую статуру. Такие же тонкие руки, немного широковата в плечах, с длиной шеей, небольшой грудью, но полными бедрами. Что косается лица, то оно было вытянутое, скуластое, с втянутыми щеками, глубоко посажеными серыми глазами, густыми ресницами. Волосы у Агнешки были светло-светло русыми, почти что белыми, редкими, ломкими, но длинными. Она обычно делала себе высокую причёску, заложивала её большим гребенем с камнями, выпускала два локона на лицо, от чего казалась ещё выше. Кучер приоткрыл дверцу кареты и подал руку даме, чтобы она вскарапкалась на извозку и не упала. Агнешка была всегда за то, чтобы к ней относились как к жене магната. Одним словом, «вдовушка» приняла помощь и уселась на бархатное седенье. Она отворила занавеску и легко склонила голову в знак благодарности пред Бжеславом. А тот, в свою очередь, легко склонился, прижав правую руку к сердцу. - Куда ехать, Госпожа Агнешка? Домой? – спросил кучер у Госпожи, когда они на несколько метров отъехали от дома адвоката. - Нет! Едем к поместью Господина Болеслава, и поторопись! Не хочу добраться к нему ночью!- ответила «вдовушка» и откинулась на спинку сиденья, а на её лице вырисовалась хитрая ухмылочка. - Доктор, не томите, скажите, как себя чувствует папа?- взволновано произносит Мирослава, когда доктор вышел из комнаты больного. - Где я могу вымыть руки?- вместо ответа на вопрос Мирославы, произносит доктор. – Подержите мой саквояж, мисс? - Я провожу Вас в ванную комнату, доктор. И, естественно , я подержу Ваш саквояж, только, умоляю, скажите, что с ним? Есть ли шансы? Доктор Ставицкий! – произносит Мира и легонечко кивает в ответ, а потом пропускает Доктора вперед по лестнице, ведь ванная комната расположена на нижнем этаже усадьбы. Ставицкий протягивает Мире свой докторский саквояж и скрывается за дверью ванной комнаты. Мирослава застыла от ожиданья. Эта минута казалась пыткой для маленькой Славы, хотя она уже догадывалась, что скажет ей доктор Ставицкий. Но. Вот уже открывается дверь и оттуда выходит доктор. Он только легонько встряхивает руками, а головой подал знак, что им нужно присесть, разговор будет не из лёгких. Мира покорно слушается, ступает следом за лекарем, присаживается на кресло, напротив Ставицкого и поставила его саквояж на туалетный столик. Доктор выдохнул, облакотился локтями о перила кресла, переплел пальцы и начал: - Это будет трудно принять, мисс,- произнес Ставицкий, хотя в Кракове не обращались к девушкам «мисс», просто доктор учился за границей, где такое обращение было вполне нормально, - Ваш папа, как бы того не хотелось, уже одной ногой в могиле. Я этого скрывать не стану. Воспаление легких – не простая болезнь. Если не начать лечение вовремя, то результат будет плачевным. К сожалению, лечения Господина Гацлава уже не принесёт никакого результата. Я тут бессилен. - Сколько? – сквозь слёзы произносит Мира, закрывает руками глаза, но она не может сдержаться, боль застилает ей ум. - Максимум два дня, мисс Мирослава, максимум два. Хотя он бы и столько не прожил без лекарства, которое я привез из-за границы. Что же, мисс, я уже пойду. Если что случится, пришлите ко мне кучера. Ставицкий раскланялся, взял свой саквояж и вышел за дверь . Мире не хотелось терять отца. Она не выдержала. Горькие слёзы котились по её щекам. - Мирослава… - послышался голос со второго этажа. Это её звал папа. Мирослава ни секунды не думала, она быстро вытерла слёзы, натянула улыбку и быстро бросилась к папе. Её шаги сначало послышались на лестнице, потом по коридоре, потом приоткрыла двери и заглянула внутрь. В постеле всё так же лежал отец, его глаза были открыты. - Вы звали меня, папа? – тихо спросила Мирослава и подошла к Гацлаву, присела возле него на колени и, коснувшись рукой его холодной руки, ужаснулась, - Вы ж совсем замерзли! Хотите чаю Вам принесу? немного согреетесь? - Я какраз об этом тебя попросить хотел, - слабо отвечает Гацлав, словно в бреду,- Какая ж ты у меня красивая. «Сотни будут упадать за темноволосой дочерью, но ни один не будет достоен её руки и сердца. Только тот, к кому воспылает любовью, тот и станет против неё. Только того, кого возненавидит её сердце поначалу, в итоге станет самым дорогим ей человеком. Этому счастью не будет границ. Но пусть опасается. Сотни ворон будут летать вокруг. Каждая будет клевать». Это говорила твоя бабка мне во сне. Вещий сон с четверга. Не забывай этого. Мирослава слушала всё это как во сне. Это просто не вкладывалось в голове, но девочка списывала эти слова на бред и болезнь. Она чмокнула его в чело, а потом вышла, чтобы сделать отцу чай. В то же время к дому Господина Болеслава подъехала повозка, оттуда вышла Ашнешка. Она направилась по ступенькам к дверям и постучалась. Двери отворил дворецкий, он кивнул, что Господин Болеслав её уже ожидает. Дворецкий проводил Агнешку к гостиной, где уже её ждали. -- Болеслав. Здравствуй, дорогой, - радостно произносит Агнешка и проходит ближе к Болеславу, с улыбкой протягивает ему свою тонкую руку. -- Госпожа Агнешка! – воскликнул Болеслав, легонечко склонился, а следом взял в свои руки её руку, прислонил к внешней сторонке руки свои губы, чмокнул, а потом жестом руки показал на кресло, - Какими судьбами Вы заехали ко мне, тётя? - Разве ты не знаешь?- с подозрением и иронией спросила Агнешка, а потом усмехнулась, забросив ногу на ногу, немного наклонившись вперед. - Я могу и ошибаться, тётя. Я не такой уж проницательный, как Вы думаете. Не томите, я весь во внимании,- произнёс Болеслав, а потом ответно наклонился к Агнешке, снизав плечами. Агнешка показала ровные белые зубы в улыбке, а потом привстала и медленно побрела по дорогому английскому ковру к трём или четырём канделябрам, чтобы потушить свечи. Затушив последнюю свечку, Агнешка подошла к высокому окну. Будучи у окна, Агнешка раздвинула шторы и впустила в комнату немного ночного света от полной Луны. - Что ты там стоишь, Болеслав, подойди ко мне… - нежно и ласково произнесла Агнешка и повернулась спиной к окну. В ночном свете её силуэт был идеален, томная грудь вздымалась в неистовом порыве. Мужчина начал ступать «по следам вдовы», подошёл вблизь. Он смотрел прямо ей в глаза, ведь они были одного роста. Болеслав коснулся рукой щеки Агнешки, она вздрогнула. Дыхание сбилось, их губы почти соприкоснулись, жаркое пламя вспыхнуло между ними. Она обхватила его за плечи, прислонилась к его груди. - Я по тебе скучал. Каждую секунду вспоминал тебя, те наши моменты. Я рад, что скоро мы сможем быть вместе, - прошептал Болеслав у самого уха Агнешки, она нервно оттолкнула его и повернулась к окну. «Вдовушка» закрыла руками глаза, тяжело выдохнула. - Нет. Не сможем. Болеслав, если ты хоть каплю меня любишь, если ты хочешь, чтобы я была счаслива, ты должен мне помочь, - болезненно прошептала Агнешка, закрыла рукой себе губы, чтобы не крикнуть от этого неприятного чувства. - Только пожелай и я весь мир тебе под ноги брошу! То, чего хочешь ты, хочу и я! – ответил Болеслав и взял её за руку, приподнес к своим устам и начал покрывать поцелуями запьястье, пьястье, предплечье. - Если так, - наконец-то промолвила «вдовушка»,- то ты должен жениться на Мирославе. Но… Ты не думай, я ничего не прошу. Просто возьми её в жёны, а потом… Потом отвези её куда-то, оставь или убей. Я не хочу её больше видеть в своём доме. А потом… Мы потом уедим, будем жить счасливо, как ты и хотел. Только прошу, сделай это для меня. - Если ты так хочешь, я это для тебя сделаю. Только бы ты улыбалась! – говорит Болеслав, он не видит в этом никакой проблемы. Он понимает, что Агнешка просто хочет избавиться от назойливой падчерицы, а для любимой женщины ему не жаль пойти и на преступление. Не смотря на то, что Болеслав был ещё не старым, он был лишь на несколько лет младше Агнешке и ему было только двадцать шесть, Болеслав был храбр, задорен, это была его первая настоящая любовь. - Я буду возвращаться. Не то заметят. Я благодарна тебе. Я люблю тебя! – тихо-тихо прошептала Агнешка и легонечко прикоснулась своими горячими и сухими губами к устам любовника, а потом поспешно удалилась, даже не соизволив дождаться, пока дворецкий проводит её вниз и откроет двери. Она залезла по железным кованым ступенькам в повозку и та двинулась вверх по улице, к дому, где жила Агнешка. Мирослава спускалась по лестнице вниз, дабы сделать отцу чашечку чая, смотря вниз. Она была более чем подавлена, в глазах не было той игривой улыбки и задоринки вечно веселой Славы. Отнюдь, препаскудное настроение. В неком бреду и погружена в свои мысли, Мирослава прошла на кухню. Она оглянулась, достала из серванта одну из чашек сервиза и бросила в неё несколько веточек чебреца, лимонника, сушёных ягод клубники и цедру. Невзначай с её дрожащих от переживания рук ускользнула серебряная ложка и с грохотом упала на пол. - Значит, домой спешит, ведьма! – проговорила про себя о мачехе Мирославе, а потом искривилась от самой только мысли об этой женщине. Потом стала на колени и потянулась рукой под стол, чтобы достать оттуда ту самую ложку, но было темно и света от канделябров катастрофически не хватало, потому она налапала под столом какую- ту вещь и, подумав, что это есть её пропажа, вытянула. В её руке заиграла при свете какая-то маленькая бутылочка, точнее пузырёк, в котором на дне было несколько капель непонятной жидкости. Мирослава удивилась, но не предала этому никакого особенного внимания. Точнее, девушка подумала, что этот пузырёк обронил сегодня лекарь, когда готовил своё снадобье. Мира немного постояла, а потом вспомнила, что отец ждёт свой чай. Налив горячей воды в чашку, Мирослава двинулась вперед и в один миг оцепенена. Она остановилась у окна…