Открывая глаза

Мое имя Вилфрид. Вы можете называть меня Вил. Когда я закрываю глаза, я вижу пустую темноту, ощущаю злобные взгляды демонов, которые так и норовят избавиться от меня. Когда я открываю глаза, злобные взгляды никуда не исчезают, они остаются и так же хотят избавиться от меня. Но когда я оборачиваюсь, сверлящего взгляда уже нет. В детстве, когда родители были еще живы, мама говорила, что когда очень страшно, то нужно сильно-сильно зажмуриться, а когда откроешь глаза — уже ничего не будет. В детстве это работало, но сейчас уже нет. Мои проблемы и страхи никуда не уходят. Мои проблемы — это безразличие людей ко мне, а мои страхи — это только одиночество, которое преследует меня. Наверно, вы скажете, что я меланхолик, но это не так. Просто я привык быть один, а если ты один, то есть ли смысл шутить или веселиться с самим собой? Я тоже считаю, что нет. Но все эти проблемы начались еще в детстве. Мне, как и любому другому ребенку, было страшно одному в пустом и зловещем, как виделось для меня, доме. Я был пугливым ребенком, боялся собственной тени ночью, но весело бегал под солнцем. На то время у меня было немного страхов, единственное чего я действительно боялся — монстра, который живет у меня под кроватью и иногда перебирается в мой шкаф. Иногда, темной ночью, я слышал, как вся моя комната оживает, кто-то играет с моими игрушками, скрипит шкаф, и к ноге, которая свисает с кровати, подкрадывается страшный, омерзительный, скользкий монстр. Я подтягивал ногу обратно под одеяло и, только когда комната вновь «засыпала», я спокойно отправлялся в царство Морфея. На утро, после таких ночей, мои игрушки находились не там, где я их оставлял, но я знал, что все это самовнушение, мне самому хотелось верить в мою страшную историю, чтобы мама пожалела меня и сказала, что мне просто послышалось или привиделось. Бывало, когда я рассказывал обо всем родителям, они не верили в существование этих самых монстров, но я четко знал, что я при своем уме и был уверен в их реальности. Это покажется смешным, но я, бродя по дому в поисках приключений на свой зад, всегда находил их. И, когда, наконец, встречался лицом к лицу с темнотой, я бежал, как ужаленный осами, в свою комнату, а если в моем «убежище против монстров» было темно, я бежал со всех ног к кровати и, залезая под одеяло, сильно жмурился. Все что угодно, на любой скорости, лишь бы темнота не достала меня. Что-то перевернулось в моей жизни после смерти родителей. Представьте себе, что вам отрезают палец за пальцем, а вы неспособны даже закричать, у вас есть силы только для того, чтобы не потерять сознание и терпеть последующую и помнить предыдущую боль — вот так я чувствовал себя все то время. Мир уже не был заполнен красками радуги, а птицы не пели так сладко, как раньше. Прежние занятия, ранее любимые мной, те, что приносили простое, детское счастье, больше не радовали сердце. Мир опустел для меня, в нем остались лишь мои радостные и не очень воспоминания, и я, опустошенный теми же воспоминаниями, которые были для меня как омут. Еще не зная о трагедии, я сидел под своим синтепоновым, теплым и крепким, одеялом, которое защищало меня от последующих ударов темноты, ждал родителей, которые вот-вот должны были вернуться, открыть входную дверь, подняться по лестнице к моей комнате, открыть дверь в нее и сказать, что они вернулись и я могу больше не бояться. Ждал, что мама придет, успокоит меня и скажет, что все это мое воображение. Ждал всю ночь, но так и не дождался. Я заснул, а на утро их все было, спустя некоторое время мне сообщили о смерти моих родителей. Для меня, восьмилетнего ребенка, это было концом света. Все, что у меня было — это мои родители. После их смерти, я чувствовал лишь боль, болело не тело, а скорее.. душа? По утрам я с трудом открывал глаза, просыпался поздно, и лежал весь день в кровати. Я даже не мог думать ни о чем кроме как о происшествии, все время отрицал смерть самых дорогих мне людей. Я не замечал, как проходят дни, мог часами лежать в кровати, не ощущая голода и жажды. … И еще немного о моем страхе. Еще до того, как меня забрали в приют, я перестал бояться темноты. Не могу объяснить почему, нет, скорее не хочу. Наоборот, я проводил очень много времени в ней. Я полюбил ее, если можно так выразиться. В темноте был только я и мое воображения, я мог придумать что угодно, кого угодно, но уже не помнил свои родителей. Чтобы жить дальше я вычеркнул их из моей жизни, а когда пытался вспомнить их, то лица были размыты, а голоса неестественные. И даже когда было светло, я везде мог найти тень и погрузиться в нее. Просто закрыть глаза и быть там, во мраке, где больше не было никого. Я понял, если никто не окружает тебя, то ты не сможешь кого-то потерять. Спустя неделю после смерти родителей меня забрали в детдом. Приходило много людей, чтобы усыновить меня, но так и не забирали, уж больно угрюмым был я, меня это не расстраивало, наоборот радовало, ведь так я больше ни к кому не привяжусь и не потеряю со временем. Если честно, я и не думал, что у меня появится опекун, и был действительно рад, когда миловидная женщина заметила, что я не странный, угрюмый малыш, а просто одинокий. Мою опекуншу звали Мисс Блейк, она англичанка по национальности, добрая леди. Хоть и пожилая, но полна жизнерадостности и оптимизма. Никому не было дела до меня, кроме мисс Блейк. Время шло, а отношение людей ко мне не менялось. Так прошли шесть лет моей жизни. Мне было четырнадцать, когда я встретил Гретель. Она перевелась ко мне в класс весной, это был конец учебного года, девчонка была веселой и такой же оптимистичной, как моя опекунша. Первое мое вспоминание о ней — это ее звонкий смех, который раздался, как только она вошла в класс. Помню ее в тот день. На плечи девушки падали русые волосы, которые немного завивались на концах, а ореховые глаза источали радость. Под ее глазами были еле видны синяки. Я подумал, что, может, из-за волнения она не спала всю ночь, я читал, что, когда переводишься в новую школу или переезжаешь в другой город, сильно волнуешься и не можешь уснуть. В ее улыбке не было и намека на злобу, а глаза были сильно взволнованы. Ее клетчатое платье развевалось, и оголяло ее стройные ноги, красная клетка была ей к лицу. Учитель не представил новую ученицу, она назвала свое имя и, словно бабочка, порхнула в сторону последних парт. Девушка села на свободное место рядом со мной и, как только она приблизилась ко мне, чтобы познакомиться, от нее повеяло ароматом сладких духом, запах был почти невесомым, но настолько приятным и родным… — Я — Гретель. — девушка произнесла это с улыбкой, возможно, в тот момент, для нее это было лишь знакомство, но для меня это было словно праздником, ведь меня не проигнорировали, слова Гретель врезались в мою память, они запомнились мне на всю жизнь. — Я — Вилфрид, но для тебя просто Вил. — я улыбнулся в ответ. Наша дружба была крепкой, но другие дети нас не замечали, будто мы были прозрачными. У меня было такое чувство, словно меня действительно не существует, что я лишь плод воображения, но я не знал кто тот безумец, который меня придумал. Мне нравилось дружить с Гретель. Поскольку мы жили далеко друг от друга, Гретель приезжала ко мне, на остановку возле моего дома и мы вместе шли в школу, которая была как раз близко расположена. Наши дни, проведенные вместе с ней, были веселыми, пусть и начинались одинаково, но заканчивались всегда по-разному. Мы приходили в школу, отсиживали уроки и, собирая книги, договаривались куда пойдем гулять. Мы могли пройтись по магазинам. Гретель покупала много одежды и себе, и мне. Ей нравилось закупаться одеждой, одевать меня, даже если я был этому не очень рад. Когда она впервые пришла ко мне в гости, она выбросила всю мою одежду. Она ей не нравилась, как она сказала. Вот что за человек? После выброса всего моего мусора, она повела меня по магазинам и накупила, причем за мой счет, кучу одежды для меня, да и не обделила себя тоже. С тех пор у меня большой выбор, что надеть, но, если быть честным, я и половины не одел из того, что накупила мне эта девушка. Вот уже год мы общаемся с Гретель. Она… она для меня словно воздух, вроде незаметная мелочь, а вроде и жить без него не можешь. Может, она действительно мой повод жить? Возможно. Или нет. При виде ее моя душа радуется. Как только вижу ее силуэт на горизонте, сразу улыбаюсь, ведь не могу сдержать этой глупой улыбки. Может, мне так кажется из-за того, что она была моей первой подругой после смерти родителей? Она мне просто нравится, она добрая, радостная и мне весело с ней, нет ни притворства, ни лжи, ничего, только чистое наслаждение от общения с ней. Просто обожаю ее, если я могу так выразиться. — Хей, о чем задумался? — спрашивает она. Ее русые волосы, заплетенные в высокий хвостик, кажись, так же, как и глаза, цвета ореха, блестят из-за тусклого света в коридоре школы. — Эй, у кого-то ступор? — она помахала ладонью перед моим лицом и приподняла вопросительно брови. — А? Извини, просто задумался. Она о чем-то рассказывала, пока я рассуждал о причинах такой моей привязанности к ней. Признаюсь, такое очень часто случается со мной. Иногда, задумаюсь и не слышу, не вижу весь мир, людей в нем. Время уплывает, может пройти час, но я буду в своих мыслях, в своем небольшом и уютном мире. Мне нравиться такое положение вещей. Бывает, что в реальном мире прошел час, но в моих мыслях прошла лишь минута. И наоборот, могу провести часы, дни в своем небольшом, совсем крохотном мире, а в реалии это лишь минута. Я могу перенестись куда угодно, бывает я на краю земли наблюдаю самый прекрасный закат в мире, бывает стою на вершине самой высокой горы в мире, в своих мыслях я непобедим, способен на все, что только пожелаю. — Ахах, значит я все это стенке рассказывала? — девушка скрестила руки на груди и изогнула бровь, сделав губки уточкой и обиженную мордашку. — Похоже на то. Будь добра, повтори, — я хлопнул в ладоши, тем самым сделав умоляющий жест. — Ладно, — Гретель вздохнула, — Завтра вечеринка у Ерса, пойдешь? Пошли, будет весело. — Умм, не знаю. — я скорчил лицо, изображая, что я глубоко задумался. Мне не хотелось идти туда. Я вообще не люблю шум, мне больше нравится проводить свое время в тишине и спокойствии, что дано мне редко, так как Гретель — моя противоположность — шумная и энергичная. — Нет, я не пойду. Хочу побыть немного дома. — Проснись, это все нереально — я испугался, вот так в лицо крикнуть что-то. При этом ее лицо было не как прежде — веселое, оно будто окаменело в гримасе холода, ее глаза были серьезны и, не моргая, она смотрела на меня секунд двадцать, после ее глаза наполнились слезами, но они быстро исчезли и она сказала — Понятно… — Что это было? — Ты о чем? — она улыбнулась, а в ее глазах снова появился тот веселый, азартный огонек. Я должен был сам разгадать, что только что произошло, но мне не было дела до этого На самом деле, у меня не было великого, прям жгучего желания сидеть дома. Но быть проигнорированным на этой самой вечеринке тоже нет желания. Мы сошлись на том, все же немного поспорив и поссорившись, что я никуда не пойду, что пусть Гретель пойдет сама и оторвется по полной. И после этого я, проводив ее до остановки, пошел домой. Уже дома, меня окутала грусть, безысходность. Мне снова было больно, нет, не мне, сердцу. Мое сердце сжалось, будто кто-то держит его в руке и медленно и болезненно сжимает. Было чувство, будто я вот-вот должен умереть, оставалось дожить лишь последние секунды моей жизни, и вот, когда я должен был умереть, ничего не происходит. Ничего. Казалось, что тебе выстрелили прямо в сердце, а ты почувствовал всю эту боль, пережил ее, но так и не умер, корчась в агонии. Больше не выдержав, я достал водку и стакан. Я не алкоголик и вообще до этого ничего не пил, но на душе стало так паскудно, что потянуло на выпивку так сильно, будто всю жизнь то и делал, что выпивал, запивал свое горе обжигающей жидкостью. Все же налив себе воду с градусами, я начал рыскать по карманам в поиске телефона. Не отыскав его, я двинулся к рюкзаку и продолжил свои поиски. Найдя телефон, я начал набирать номер, который въелся в мозг до такой степени, что забыть его будет очень нелегко. Звоню. Не отвечает. Кладу трубку и жду пока абонент обратит внимание на пропущенный звонок. Около минуты я гипнотизировал телефон, но это не помогло. Я ждал, ждал, каждую секунду мне казалось, что он вот-вот зазвонит, но этого так и не происходило. И все же спустя еще нескольких мучительно долгих минут телефон зазвонил и на экране ярко высветилось «Гретель» — Алло? Вил, ты что-то хотел? — Да. Я скучаю, приходи на чай, будем пить горячую водку и петь во всю глотку. — Что? — Приходи выпить, видишь неймется, а повод найдется. Мне скучно. Мне не интересен этот мир, только сейчас я это осознаю. Единственное, что меня держит здесь — это Гретель. Именно она — луч света в этой буре, в моей жизни, беспросветной жопе, иначе это никак назвать нельзя, никто бы не посмел. Жизнь вокруг меня бушует, все вокруг меня живет, кто-то рождается, умирает, растет, а я так и остался маленьким испуганным мальчиком, который будет ждать родителей, но так и не дождется их возвращения. — Я умираю от скуки. — в моей голосе не было ни насмешки, ни грусти. Мои глаза остекленели, вся та пустота, что живет во мне, в каждом закоулку моего тело, сердца, души, мозга, во всем мне, она была видна в глазах. Я оглянулся назад и увидел мою совсем невеселую жизнь: то, как я взрослел, но оставался ребенком. Мне казалось, что я бессмертен, ведь время шло мучительно долго. Все вокруг менялось, а я оставался прежним, но я ошибся, я не вечен, как и все. — Сейчас буду, — краткий ответ. Неважно, где она сейчас, Гретель придет и поможет мне, где бы я не был, она найдет меня, я уверен. Она может гулять с кем угодно, забыть обо мне, но прийти, если я ее позову, это так приятно. Я встал и направился на балкон. Я жил на пятом этаже, поэтому увидать ничего не сумел. Я смотрю, как огонь пожирает мир. Я смотрю на этот конец света и умираю сам. В небе парили вороны. В народе говорят, что вороны — к несчастью, но глупости это все. Я наблюдал за полетом птицы. И как же, все-таки, прекрасны птицы: они вольно парят в небе и их ничто не держит в этом бренном мире. Вот бы и мне так. Взлететь. Спустя десять минут в моей квартире раздался звонок и, войдя на балкон, появилась Гретель. При ее появлении в воздухе повис дурманящий запах духов. Она просто молча вошла и села рядом, ничего не сказав, а я так и не повернулся к ней, дабы поздороваться. — Я ждал тебя, — с немного грустной и горькой улыбкой сказал я. Даже на языке появился горьковатый привкус. В руках я держал бутылку с градусной водой и, просто смотря на птиц, выпивал ее содержимое. Вот так и прошел час. За этот час я высушил ту бутылку и уже просто смотрел на плавно парящих в воздухе птиц. Я пил горячую, обжигающую горло водку, а она слушала, что я говорил ей. Попытался налить и ей, но она сказала, что не пьет. На меня, кажись, совсем не подействовал алкоголь. У меня ясный ум и меня держат мои ноги. Но появилось чувство, словно прошли десятки лет. — Идем за мной, — сказала Гретель. Она обронила это, словно весь этот час мы дружно беседовали о том, какой свитер мне подарить бабушке на новый год. На ее слова я ничего не ответил и молча следовал за ней. По ступенькам мы поднялись на последний этаж и вышли на крышу моего дома, мои ноги стали ватными, а со лба скатилась капля пота, Гретель же была непоколебима. Тут было настолько высоко, что мне казалось, будто протянув руку, я достану до неба. Мимо меня пронеслась птица и я испугался ее, как-никак, ведь не каждый день мимо меня птицы гоняют туда-сюда. Начинало темнеть. Засияли первые звезды. Я подошел к краю, чтобы быть как можно ближе к небу. Гретель подошла ко мне. — Извини… — за моей спиной послышался ее тихий, очень грустный голос. — За чт..? — я повернулся к ней, но не смог договорить, она толкнула меня, и я оказался за перегородкой. — Ты должен проснуться, это все нереально — сказала спокойно она. Ее глаза стали стеклянными и в них виднелась прежняя холодность, время замедлилось и с ее глаз покатились слезы, соленость которых я почувствовал на своих губах. Оказавшись в пропасти, моя короткая, скучная жизнь начала прокручиваться перед моими глазами, словно старая, заевшая кинопленка. И только сейчас я осознал происходящее: я падаю. Сильно жмурюсь, чтобы не видеть того красивого неба с парящими в нем птицами. Я лечу и страшусь открыть глаза, боясь, что, когда открою — умру. Лечу на быстрой скорости, приближаясь к земле. И, за секунду до столкновения с землей, я открыл глаза. И именно в этот момент понимаю, что Гретель не существует. Ее нет, не было и не будет, понимаю, что не я плод чьего-то дикого воображения, а именно она плод моего. Перед глазами проносится ее появление в школе, понимаю, что ее не представляла учительница не потому, что забыла или не хотела, а потому что ее просто не было, запах веющий от нее был лишь запахом цветов. Вспоминается вечеринка, где должна была она быть, вечеринка, которой не было, нет того же Эрса. Вспоминаю пустую квартиру, одинокого алкоголика, который высушил бутылку водки за час, но так и не опьянел. Вспоминаю, что нигде из моих воспоминаний нет Гретель. Ее не существует. Понимаю все, что происходило.Понимаю, что вся моя жизнь прожита зря, что я гребаный шизофреник. В последние секунды мое тело мягко прикасается к асфальту и я разбиваюсь о него. Но, по каким-то причинам, это не конец. Я открываю глаза и вижу больничную палату, сидящую у моей постели Гретель и Мис Блейк. Нет… Это не Гретель, это Иви… А вторая, пожилая женщина — моя бабушка. Как я докатился до того, чтобы не узнать их? — Доктор! Он очнулся! — кричит седоволосая женщина, из ее глаз моментально начинают литься слезы радости. — Вил! — Иви радостно вскрикивает, в ее глазах виднеется неподдельная радость. Кажется, теперь я все понял. Я с трудом поднялся и теперь не лежал, а сидел. Иви меня крепко обняла, ее примеру последовала бабушка. — Ты был в коме семь лет. СЕМЬ ЛЕТ! — Ахах, похоже, что все поменялось с того времени, как я в нее впал. — я почесал затылок, ведь был удивлен и немного озадачен, потому что Иви никогда прежде не кричала на меня. Она была моей лучшей подругой, мы даже встречались, ходили вместе за ручку. Ну, что еще могут делать восьмилетние дети, когда встречаются? Иви осталась такой же как и в моей коме, той Гретель. которую я знал эти семь лет. И моя бабуля тоже, правда, я не понимаю откуда я узнал как они выглядят, это же по сути нереально. Им я не рассказал, что пережил в той коме, посчитав, что так будет проще, я решил жить заново. Наконец я открыл глаза. Как и говорила мама, это всегда помогает. Открывая глаза, я осознал действительность.