Город и тонет, и горит

      — Вы расскажете о том, что видели и чувствовали там, сэр? Мы понимаем, это сложно для вас, но все же. Я думаю, вы могли бы помочь многим.       — Помочь чем, простите? Я не лучший пример для подражания. Если вы ищете героя, то вы зашли не в тот дом, — мужчина пожимает плечами. Нет, он впустил журналиста к себе в дом не просто так. Он сам хочет поведать свою историю. Ему хочется рассказать хоть кому-нибудь, потому что он молчит об этом уже десять лет. Он не хочет, чтобы люди видели в нем пример для подражания, потому что он не сделал и половины того, что мог сделать тогда. Он понимает это слишком хорошо.       — Мы ищем не героя, а человека, который мог бы рассказать нам, что такое потеря.       Мужчина кивает в ответ.       — Так расскажите же нам, что произошло седьмого июля десять лет назад.       — На улице стояла невыносимая жара. Растения гибли, дождя не было уже несколько недель. Солнце пекло так, будто старалось выжечь все живое на нашей земле. Наша деревня в тот момент походила на настоящий костер. Мы до сих пор не знаем, из-за кого или из-за чего это произошло, но этот костер вспыхнул. Огонь поглотил всю деревню за несколько часов. И я был там, когда это произошло. Я видел свою деревню, утопающую в огне, видел дома, под натиском огня валящиеся на землю. Видел людей, лежащих на земле и корчащихся от боли, умирающих, бегущих в панике. Я видел, как плавилась кожа на их руках и лицах. Знаете, сэр, я, кажется, до сих пор слышу их крики. Слышу, как они плачут, как молят Бога о помощи. Но понимаете, Всевышнего нет. Нет никого там, на небесах, а если есть... Почему он не помог нам?       Мужчина закатывает рукава своей легкой кофты. Он делает это, чтобы показать, что он был совсем не наблюдателем. Он стоял там, он видел это, он участвовал. В тот день он испытал все на себе. Шрамы теперь «украшают» его руки, ноги, живот, лицо.       — Каждый день, стоя перед зеркалом, я смотрю на себя. Эти шрамы... Они будто возвращают меня назад на десять лет. И я, стоя перед зеркалом в ванной, вижу в отражении вовсе не себя. Я вижу деревню и людей. Я помню, как стоял там, смотрел и не мог помочь им. Не мог помочь своей жене, своим детям и внукам. Я даже не мог пошевелиться. Не мог сдвинуться с места.       Голос стихает. Парень видит, как по щекам мужчины катятся слезы, но молчит. Он будто не имеет права подать голос, не смеет разорвать тишину, не решается как-то подбодрить мужчину, попытаться придать ему сил для того, чтобы закончить свой рассказ.       В доме становится совсем тихо. Не смеет и звука подать даже неугомонный рыжий кот. Ни звука. Когда тишина уже совсем стала затягиваться, журналист уже было решил спросить, нужен ли перерыв, или, может, пожилой человек желает закончить на этом, но хозяин дома сам подает голос.       — Население нашей деревни составляло не более двух тысяч человек. Огонь оставил после себя только угли и кости. Спаслась всего сотня человек из двух тысяч. Я оставил в той деревне жену, троих детей и пятерых внуков, и я даже не имею возможности похоронить их. Никто из спасшейся сотни не имеет.       — Расскажите, как вы сами смогли спастись?       — Если бы не наша соседка, я был бы погребен там заживо так же, как и все остальные. Она вернула меня в реальность тогда. Пробегая мимо, она остановилась, начала дергать меня за рукав, пыталась тащить за руку к машине. Я очнулся только тогда, когда она начала хлестать меня по щекам. А до этого я все смотрел, как полыхал мой же дом. Моя жена была там, когда это случилось. Мои дети были там вместе с моими внуками. Седьмое июля — день рождения моей жены. Все собрались в одном доме и так и остались в нем. Я думал об этом, и это пугало меня еще больше. Я трус. Я знаю, что не заслуживаю звания чертова героя и никогда не заслужу, но не корите меня за это. Я расплачиваюсь за свою ошибку до сих пор, — мужчина вновь замолкает, вытирая слезы рукавом своей рубашки. Хватит. Больше он не может. Слишком много для одного человека. Слишком много даже для сотни. — Если вы не возражаете, я закончу на этом.       Журналист шел к машине и постоянно оборачивался. Возможно, рассказ мужчины оставил в его душе какой-то след, какой-то повод для размышлений, хотя был нацелен совсем не на это. Просто человек устал молчать.