По образу и подобию

- Я живой! («Аниматрица») - Из бездны воззвал я к тебе… - Что, простите? – Дженни поднимает глаза. - «Консуэло». Книга у тебя в руках… Моё имя Джессика, я хочу тебя нарисовать. До этого Дженни никогда не видела художников. Нет, не то, чтобы не видела никогда, просто не было такого, чтобы когда-либо кто-то из них подошёл к ней с просьбой стать его натурщицей. Впрочем, слова художницы не походили на просьбу. Она просто выразила своё желание. Потом, много позже, Дженни спросила: - Почему ты выбрала меня? Подошла именно ко мне? Там было много людей. Джессика улыбнулась, пряча глаза за светлыми ресницами: - Ты была особенной… а может, я просто люблю Жорж Санд. Она любила Жорж Санд, настоящие бумажные книги, живые цветы, натуральные ароматы и жемчуг. Своё единственное жемчужное ожерелье, привезённое кем-то когда-то с Земли, она носила всегда с чем угодно. И ещё – Джессика любила Землю. За книги, цветы и ароматы. - Ты никогда не была на Земле? Ведь там всё такое же, как здесь. Голограмма – вместо парков, электронные книги и искусственные ароматизаторы. Марс -это копия Земли. Джессика быстро прижимала указательный палец к губам Дженни и говорила, почти шёпотом: - Молчи. Не разбивай мою мечту. Но всё это было потом, позже, а пока Дженни сидит на ступеньках Большой Виртуальной Библиотеки и снизу вверх смотрит на художницу, которая захотела её нарисовать. У неё тоже была своя маленькая причуда – приходить в виртуальную библиотеку и читать там настоящие, принесённые с собой, книги. И сама Дженни, и её книги – с Земли. Несколько лет тому назад её семья перебралась на Марс, спасаясь от безработицы и беспорядков. Марс виделся обетованным краем, но оказался таким же, как Земля – по образу и подобию. И здесь тоже были киборги. Даже больше, чем на Земле… И людей, не способных конкурировать с киборгами на рынке труда – тоже. Но всё это уже произошло, и было данностью. А сейчас Дженни сидит на ступеньках, забыв о раскрытой книге на своих коленях. На секунду… несколько секунд… минут, всё окружающее потеряло свои краски, обесцветилось, как будто разом отключились все голограммы. А перед глазами было только ожерелье из идеально гладких, подобранных одна к другой жемчужин, и глаза, голубого, нет, лазурного цвета. Именно в такой последовательности – сначала жемчужины, потому что Джессика склонилась над ней, и ожерелье выскользнуло из ворота рубашки, а потом – глаза, когда её лицо оказалось так близко, что Дженни затаила дыхание. Вот так они встретились… ***** - Знаешь, почему я на самом деле подошла тогда именно к тебе? Не к кому-то другому, а к тебе? Они лежали на смятых простынях, облитые бледным лунным светом. Кожа Дженни была горячей и влажной. Мышцы внизу живота судорожно сжимались, как будто всё ещё ощущали пальцы, скользившие сквозь скользкий шёлк. А потом по телу прокатилась обессиливающая сладкой негой волна. Джессика смотрела на неё, и той казалось, что в прозрачно-лазурных глазах словно электрические разряды вспыхивают и гаснут крошечные искорки. Жемчуг словно молочная пена оттенял ещё более бледную кожу. Глаза и жемчуг, жемчуг и глаза… Когда Джессика любила её, любило всё в Джессике. Её губы – мягкие, как лепестки живых цветов. Её руки – ухоженные руки художника, будто и созданные для того, чтобы держать кисть и любить. Любили даже её жемчужины, перекатывающиеся хрупкой твёрдостью по груди… Когда Джессика любила её, она всегда закрывала глаза. Всё в ней, всё её совершенство казалось созданным гениальным Мастером, нежели Природой, и эти чудные, идеальные, но всегда – холодные – глаза, были последним, завершающим штрихом его творения. - Так почему? Жорж Санд? – Дженни улыбается, нежась и потягиваясь. - Не только это… - Джессика переводит взгляд с Дженни в окно, следя за лунными бликами, - Я люблю Жорж Санд, но тебя я люблю сильнее. Она молчит некоторое время, задумчиво перебирая пальцами жемчужные бусины, и словно подбирает нужные слова. Дженни тоже молчит, впитывая каждое её слово, и произнесённое впервые – люблю. - Ты похожа на мои сны. Иногда мне снятся сны, это странно, но всегда – прекрасно. - Почему – странно? Губы Джессики дрогнули в чуть заметной улыбке: - Мне снится Земля. И живые цветы, и их аромат. Я слышу шёпот волн, которые накатываются на нагретые солнцем камни. И ветер, качающий кроны деревьев. Мне снился луг, поросший золотой, как твои волосы, травой… - Но ведь Земля… Дженни обрывает себя, жалея, что чудная картина, соткавшаяся из слов Джессики, растаяла. - Я знаю… - тихо отзывается та, - Всё, что изображено на моих полотнах – из моих снов. Всё, что безвозвратно ушло, всё, что люди потеряли, и уже позабыли об этом. Мне снится та Земля, которой больше нет. Джессика прикасается к ожерелью, гладит подушечками пальцев каждую бусину: - Этот жемчуг – мне очень дорог. Он настоящий. Немногое из того настоящего, что осталось от Земли. Я купила это ожерелье… давно, у одного беженца. Он просил за него не много, но я отдала за эти бусины весь свой первый гонорар. А он даже и не понял, что настоящее – бесценно… И ты настоящая. Как только я увидела тебя, я сразу это поняла. И Жорж Санд тут, в общем-то, ни при чём. Я увидела тебя, и захотела нарисовать, успеть запечатлеть то человеческое в людях для людей, что ещё осталось. Ты для меня воплощаешь всё человеческое. Было что-то странное в её словах, в интонациях голоса. Что-то такое, от чего сердце Дженни болезненно сжалось: - Я боюсь тебя потерять… ***** - Я боюсь тебя потерять… - слова вырвались сами собой, прежде чем Дженни поняла, что произнесла вслух то, о чём думала. - Что?.. – Джессика подняла глаза от мольберта. Рука с кистью застыла в воздухе, не успев коснуться холста. Дженни зажмурилась, прикусив губу: - Я… Прошёл почти месяц со дня их первой встречи. Должно быть, картина почти готова. Должно быть, осталось ещё совсем немного, и всё закончится. Дженни на холсте – останется с Джессикой, Дженни, позирующая для картины – исчезнет из жизни художницы навсегда. И весь этот месяц, когда она каждый день приходила сюда – станет всего лишь воспоминанием. Глаза и жемчуг… В первый раз ей было немного страшно. Страшно идти в дом к совершенно незнакомому человеку. В конце-концов, художница могла оказаться вовсе не художницей, а одной из тех психопаток, о которых сообщали в новостях. Дженни вполне рисковала поплатиться за своё легкомыслие – её могли пустить на «запчасти» в какую-нибудь подпольную клинику, или в доме незнакомки её могла поджидать толпа мужиков, изнасиловать, и опять же пустить на «запчасти»… И ещё в самой этой девушке было что-то… Дженни не могла определить, что именно, но что-то странное. Она была дорого, но неброско одета – белая хлопковая рубашка, тёмные брюки, немного старомодные своим строгим покроем с идеально отутюженными стрелками. У неё была мягкая, располагающая к себе улыбка и приятный низкий голос. Но… Её прозрачно-лазурные глаза оставались совершенно холодными, когда она улыбалась. Красивые, как и всё в ней, но – холодные и бесстрастные. Дом Джессики поражал своим великолепием. Такие дома, с такой обстановкой Дженни видела в старых фильмах, ещё на Земле. - Это всё настоящее? – она коснулась кончиками пальцев спинки софы – красное дерево, обшитое переливающейся тканью. Шёлк? - Конечно, нет, - Джессика легко улыбнулась, - просто умело выполненная копия. Единственное настоящее здесь – это ты. Я сейчас вернусь, и мы приступим, если ты не против… Она скрылась в коридоре, а Дженни принялась разглядывать несколько картин, висящих на стене. Пейзажи, пейзажи… Когда-то давно, она всё это уже видела. Земля. На каждом холсте был изображён маленький кусочек Земли. Море, налившееся красками заката… Парящая птица, на фоне пенных облаков… Поле маков, только что проснувшихся, с капельками росы на лепестках… Но это была та Земля, которой больше не было… Джессика тоже сбежала на Марс с умирающей планеты?.. - У меня только минеральная вода, но… Голос художницы раздался над самым ухом так неожиданно, что сердце Дженни ухнуло куда-то в пятки, она резко обернулась и неловко взмахнув рукой, выбила небольшой поднос с двумя высокими стаканами из рук Джессики. Прозрачная шипучая жидкость разлилась лужей на светлом ковре. - Прости! – Дженни чувствовала, как её щёки запылали ещё сильнее, чем маки на картине, и пожалела, что не может утопиться в этой самой луже, после того, как выставила себя перед хозяйкой дома полной дурой, не умеющей себя вести, да ещё и портящей чужую, и безусловно, дорогую, собственность. Она быстро опустилась на колени, и выхватив из кармана носовой платок, принялась стирать влагу с мягкого ворса. - Оставь… - ладонь Джессики накрыла её руку, - я же сказала – это всего лишь умелая копия. А вот минералки жаль – больше нету. Ты будешь позировать мне, даже если сегодня мне нечем тебя угощать?.. Её лицо, оказавшееся так близко, светилось улыбкой, но заглянув в её прозрачно-лазурные глаза, Дженни увидела, что улыбка Джессики в них совсем не отражается… ***** И вот теперь осталось всего несколько встреч, картина будет готова, а вместе с ней – художнице не нужна будет и натурщица. - Я… - Дженни запнулась, опустив голову. Джессика снова перевела взгляд на мольберт, словно раздумывая – над только что услышанными словами, или о том, продолжать ли прерванную работу. - Если ты не слишком устала – дай мне ещё несколько минут. Я почти закончила. Дженни без слов кивнула. Почти закончила. Даже не несколько встреч, а уже сегодня – то, ради чего Джессика позвала её в свой дом – будет закончено. Глаза и жемчуг… Холодные, даже на улыбающемся лице, и жемчужная нить, обвивающая высокую шею, к которой так хотелось прикоснуться губами… Светлая, почти белая, как жемчуг, кожа – наверное, она прохладная на вкус… Минуты, о которых просила Джессика, длились очень долго. Может оттого, что их хотелось растянуть? Дженни никогда не надоедало смотреть на то, как она рисует. Джессика не казалась одержимой вдохновением. По-крайней мере, внешне это не отражалось в чём-то особенном. Её лицо было спокойно, движения руки с кистью – неторопливы, и всегда уверены. И с каждым мазком краски на холсте возникала картина того, что уже давно стёрлось из памяти самой планеты… Дженни очнулась от своих мыслей, и заметила, что художница больше не рисовала – картина была закончена. Теперь Джессика просто сидела и смотрела на неё. Внимательно, словно сравнивая их обеих – картину, и оригинал. - Можно мне посмотреть? – голос чуть дрогнул. Художница кивнула, не отводя от неё своих лазурных глаз. Дженни подошла к мольберту и некоторое время молчала, разглядывая то, что было на картине. - Тебе не нравится? - Я не могу понять – почему – так? Не касаясь холста, Джессика бережно обвела контуры лица той, что была изображена на полотне: - В религии считается, что Бог создал людей по образу и подобию своему… В этом смысле, Бог – это исходник, оригинал. Человек – копия… Оригинал всегда на порядок выше, чем копия. Поэтому для верующих – Бог – это идеал, к которому они пытаются приблизиться. Качество копии определяется тем, насколько она близка к оригиналу. - А кто те, кто сумел приблизиться? - Их называют святыми – те, кто воплощает самые лучшие качества Бога, то, чего лишены остальные копии. Дженни задумчиво покачала головой: - Копия… Оригинал… Как странно употреблять всё это по отношению к религии… Художница пожала плечами: - По-моему, так гораздо понятнее. Это люди всё усложнили. А вещи просты сами по себе. - Как думаешь – когда люди создали киборгов – по своему образу и подобию – они пытались подражать Богу? Тогда киборги – копии самих копий? Я знаю, что в первое время – они, всё же, были больше похожи на машины… Зачем люди с каждым разом придавали им всё больше человеческие черты? Чтобы приравнять их к себе? Зачем машине – быть похожей на человека? Ведь она - всего лишь копия. - Не очень-то ты любишь киборгов, я смотрю, - Джессика усмехнулась. - Это было ошибкой людей. - Что? - Создать их. - Вот как… - художница замолчала. - А ты, похоже, и в этих машинах видишь что-то прекрасное, - в голосе Дженни зазвучали язвительные нотки. - Прекрасное есть во всём… И в людях, и в машинах… - тихо произнесла Джессика, не глядя на неё. - Нет ничего прекрасного в бездушной копии. В одной только оболочке от человека. Всё, что в них есть – имитация. Ни чувств, ни души… - Ни чувств, ни души… - медленно повторила художница, - Откуда ты знаешь? – глухо спросила она. - Они всего лишь выполняют заложенную в них программу. Выполняют идеально, настолько идеально, что человеку сложно за ними угнаться… Мой отец потерял работу, только лишь потому, что не мог, как киборг, вкалывать круглые сутки, - Дженни чувствовала, что не нужно говорить всего этого, не здесь, не в этом тихом доме, но уже не могла остановиться, - Мы их создали, и они теперь повсюду – механические, идеальные – но ведь – куклы! Как же я хочу, чтобы их не было – они смотрят на тебя, улыбаются, но ты-то точно знаешь, что это не улыбка вовсе, а всего лишь часть программы! – она презрительно фыркнула. - Для чего люди создали киборгов? – тихо спросила Джессика, - Не тех, первых, которые были больше похожи на машин, а тех, которые неотличимы от человека. Зачем?.. - Не знаю… - хмуро ответила Дженни. Ей было неловко за сказанное. Джессика, рисующая утраченный, и потому – сказочный мир Земли – видела мир по-своему, и конечно, была далека от мыслей, которые занимали умы простых людей. О том, что киборги всё больше оттесняют людей за черту безработицы. Что люди не могут конкурировать с ними. Просто потому, что этим железякам не нужно спать, есть… Они круглые сутки безукоризненно выполняют заложенную в них программу. - Знаешь… - Джессика задумчиво смотрела на картину, - люди всегда задавались этим вопросом – для чего? Для чего Бог создал их, по своему образу и подобию?.. У одного поэта, он жил очень, очень давно, ещё в прежнем мире, без киборгов, есть такая строчка в стихотворении – « Он создал нас без вдохновения, И полюбить, создав, не мог»… Я думаю, что киборги тоже задаются этим вопросом… - Навряд ли киборгов интересует тема смысла жизни. Этого нет в их программе. Кому нужно создавать модель киборга-философа? На что она может сгодиться?.. Сейчас миру не до философии. Он пытается выжить. - Уже не до идеалов, так? – Джессика усмехнулась, бросая в её сторону холодный лазурный взгляд, - Тогда что же остаётся? Дженни несмело улыбнулась, вконец жалея, что вообще завела эту тему про киборгов. - Такие, как ты, - просто ответила она. - А какие, как я? - Которые продолжают видеть прекрасное даже тогда, когда остальные об этом позабыли. - А может быть, ничего никогда этого не было. - Было. Я даже не сомневаюсь. Потому что это есть на твоих картинах. Именно это отличает нас от машин – способность творить, мечтать… создавать прекрасное… Они этого никогда не смогут. Скопировать что-то до идеальной точности – да. Но не создавать. - О, да… - произнесла Джессика со странной улыбкой. - Я серьёзно! Ты мне не веришь? Всё так же улыбаясь – немного грустной, немного горькой улыбкой, художница покачала головой: - Даже если бы мне хотелось… Мне приходиться верить. И поэтому, я… Впрочем, не важно… - она встала со стула и медленно подошла к окну. Солнце садилось, расплёскивая вокруг себя багрово-алые цвета. На секунду, Дженни показалось, что фигура Джессики, облитая закатным светом, льющимся сквозь стёкла – исчезнет. Растворится своей жемчужной белизной. И ещё – в этот миг, художница показалась ей немыслимо, невообразимо – одинокой. Словно маленький осколочек чего-то очень хрупкого, затерявшегося в этом неправильном, измученном противостоянием людей и киборгов, мире. - Скажи… Святые, о которых ты говорила – они существуют сейчас? – тихо спросила Дженни, чувствуя, что глазам почему-то стало горячо и колко. - Сейчас? Святые? – Джессика усмехнулась, повернувшись к ней и опираясь ладонями о край подоконника, - Хотя… - она задумчиво качнула головой, - Я думаю… Или просто хочу верить… В то, что святые – должны быть всегда. Хоть кто-нибудь, один… Потому что иначе – кто напомнит людям об идеале, к которому они должны стремиться? - О Боге? - О Боге… - художница улыбнулась, - О человечности, - она посмотрела на свою картину, - Возможно, это прозвучит самоуверенно, но мне бы хотелось, чтобы глядя на это, люди помнили, по чьему образу и подобию они созданы. Потому что сейчас, видя во что превратились Земля и Марс, я думаю, что они об этом позабыли. Вот только киборги здесь ни при чём, - Джессика снова отвернулась к окну, - ведь киборгов люди создали как копии самих себя… Она замолчала, и в наступившей тишине багровые краски заката постепенно сменились мягкими сумерками. Ещё один день закончился, укатившись песчинкой в бездонное тёмное небо. Дженни стояла рядом с картиной, и смотрела на себя. На ту себя, другую, которую смогла увидеть Джессика. На себя, ставшую частью другого мира. Где в небе парят птицы, и ветер шевелит кроны деревьев… - Если бы… - она снова почувствовала, как к глазам подступает жгучая влага, - если бы все люди могли видеть то, что видишь ты… Если бы они хоть чуть-чуть были похожи на тебя… Мир был бы другим… Таким, как на твоих картинах. Она посмотрела на художницу – высокую фигуру, неподвижно застывшую у окна. О чём она думает? Что видят её лазурные глаза за стеклом? Дженни тоже хотела бы это увидеть. - Твои слова… - тихо проговорила Джессика, - То, что ты сказала, когда я рисовала… Что ты хотела сказать? Что они означали? Она не обернулась, но Дженни казалось, что в стекле двумя льдинками отражается её холодный взгляд. Ей хотелось сделать пару шагов, преодолев короткое расстояние между ними, и крепко обнять художницу, чтобы та поняла всё без слов, не спрашивая. А потом коснуться её бледной шеи, и перебирать губами каждую жемчужину её ожерелья. Наверное - жемчуг должен быть тёплым… Но лазурный лёд, который отражался в стекле, не давал ей сдвинуться с места. - Не хочешь отвечать?.. - Как сохранить то, что тебе дорого? – Дженни прижала ладони к груди, чувствуя, как сердце замирает с каждым словом. - Дорогую тебе вещь держи при себе – так ты её не потеряешь, - Джессика прикоснулась к жемчужинам. - А если – дорога не вещь? - Что – не вещь? - Если дорог – человек? - Человек!.. – художница усмехнулась, оборачиваясь, - Душа и чувства… - а затем спросила, неожиданно зло, - Ты уверена? Дженни вздрогнула, как от удара. Она ещё никогда не видела её такой – губ, сжатых в жесткую линию, напряжённых скул, сведённых бровей над лазурными глазами, в глубине которых вспыхивали и гасли крошечные ледяные искорки. - Уверена? –повторила Джессика, делая шаг в её сторону. В тот короткий миг, на какую-то секунду, Дженни по-настоящему испугалась её. -Я… - сквозь пелену слёз, она бросила взгляд на картину – ту, которая воплощала самые светлые идеалы художницы, которая сейчас внушала ей такой же страх, как обезумевшая толпа демонстрантов там, на Земле… - Я уверена! – почти выкрикнула Дженни, чувствуя, как рыдания сдавливают горло и мешают дышать, - она без сил рухнула на колени, - Я уверена, потому что до встречи с тобой я не знала, что всё это существует – та Земля, которая продолжает жить на твоих картинах! Я уверена, потому что только тот, кто обладает душой и чувствами, способен создавать такое! – она заплакала, беззвучно, вздрагивая всем телом. Джессика пару секунд стояла над ней, оцепенев, а потом выдохнула сквозь сжатые зубы, опускаясь рядом с Дженни на мягкий ковёр: - Прости меня!.. Протянула руку, желая коснуться плеча, и тут же одёрнула, - Не плачь… Не плачь, потому что я не могу заплакать вместе с тобой, мне больно от твоих слёз, не плачь… Дженни подняла голову и вздрогнула – художница сидела, сжавшись в комок и прижав ладони к лицу. Не говоря ни слова, она крепко обняла её, прижавшись к груди, и почувствовала, как Джессика резко вздохнула и замерла на вздохе. - Я не хотела ничем обидеть тебя… - прошептала Дженни, чувствуя под ладонями напряжённые, твёрдые мышцы. И – жемчуг – совсем близко, ещё чуть-чуть, и можно коснуться бусин губами, - Мы с тобой по-разному видим действительность. Но это всё не важно. Киборги, люди, искусственный мир созданный киборгами и людьми… Не важно. Когда я встретила тебя, я поняла… реальность – здесь, с тобой. Поэтому я боялась, что как только ты нарисуешь картину, всё закончится. Она помолчала, и сделала то, что давно хотела – медленно провела губами по бледной шее, а потом – по жемчужинам. И кожа и жемчуг были тёплыми. Джессика запрокинула голову. Лазурные глаза были закрыты. - Я боюсь тебя потерять. Как сохранить человека, который дорог тебе? - Быть рядом… - тихо ответила художница. - А ты? Ты хочешь этого? – Дженни немного отстранилась, положив ладони на её плечи. Джессика посмотрела на неё, долго, внимательно, как будто что-то решая и взвешивая. - Ответь же! Художница улыбнулась – немного горько, немного грустно, и протянув руку, медленно, будто неуверенно, погладила кончиками пальцев по щеке, ещё хранившей следы слез: - Да, - сказала она, - я этого хочу. И Дженни осталась. С Джессикой, в чудном утраченном мире на её картинах. Всё, что было за пределами – существовало как будто так далеко, и было таким ненастоящим, словно дурной сон. А настоящей была Джессика – улыбающаяся мягкой улыбкой, обнимающая бережно своими ухоженными руками художника, с тёплым жемчугом на бледной шее. И даже если её лазурные глаза оставались по-прежнему холодными, это было уже не важно. Потому что всё в ней любило Дженни. Губы, руки и жемчужины. Скрывшись внутри своего мира, они не хотели знать, что происходит вне его стен. Они не заметили беды, которая подбиралась всё ближе до тех пор, пока в один миг не разрушила их хрупкое убежище до основания. ***** Тревожиться Дженни начала тогда, когда заметила некоторые перемены в художнице – Джессика всё больше хмурилась, думая о чём-то, долго и неподвижно сидя перед мольбертом, и ни разу не коснувшись кистью холста. Или говорила с кем-то по телефону, скрывшись в дальней комнате. И как можно реже покидала дом. - Что происходит? – спрашивала Дженни, грея её руки в своих ладонях, - Что-то изменилось? У нас с тобой? Джессика на это улыбалась, обнимала Дженни и отвечала, спрятав лицо в её макушке: - Мы с тобой – это то, что не изменится никогда. Всё остальное – сор на поверхности грязной воды. Придёт время – он снова осядет на дне. - И всё же… Что-то не так… Ты перестала рисовать… Художница лишь крепче сжимала кольцо рук вокруг неё: - Иногда снятся те сны, которые хочется не нарисовать, а просто забыть… Но и это всё пройдёт. Я хочу верить. Дженни не могла точно припомнить, когда начались эти перемены, но однажды, вернувшись, домой она увидела Джессику сидящую с бледным, осунувшимся лицом перед телевизором – на экране застыли жуткие кадры с места преступления – изувеченное женское тело… - Зачем ты это смотришь? – Дженни нажала на пульт. - Келли МакКоннэл… - тихо произнесла художница. - Ты её знала? - Её все знали. Она была последней и единственной певицей кантри в мире… - Джессика растерянно покачала головой. Потом художница всё больше стала интересоваться новостями, и судя по тому, что краем глаза успевала заметить Дженни – новости были плохие. На Марсе происходило то же, что когда-то на Земле – бунт против киборгов. И с каждым днём Джессика становилась всё тише и мрачнее. Беда уже стояла на пороге их маленького светлого мира. Нет, она уже была внутри. ***** Однажды Дженни проснулась среди ночи от тревожного чувства, просочившегося сквозь её неглубокий сон. Джессики рядом не было. Возможно, она в мастерской – устало подумала Дженни, или, что ещё вероятнее – слушает сводки новостей. Беспорядки происходили то там, то тут – по всему городу, оставляя после себя груды обугленного, искорёженного металла. Полиция делала всё возможное… но никогда не успевала вовремя. Кого-то арестовывали, но всё повторялось заново. Снова, в другом месте – плавились в огне изломанные куклы. Дженни вздохнула, вставая с постели и накидывая лёгкий халат поверх ночной сорочки. Определённо Джессика помешалась уже на этих киборгах, раз не спит ночами. Дженни тоже было неспокойно, но людей демонстранты не трогали. Тем более – в этом участке города, где проживали очень состоятельные люди. Почему Джессика так боится? Дженни заглянула на кухню, прошла через гостиную, ещё несколько комнат, пока не оказалась перед мастерской, из-под неплотно закрытой двери которой пробивалась узкая полоска света, и доносился невнятный, торопливый голос художницы. Разговаривает с кем-то? Ночью? Дженни подошла ближе и осторожно толкнула дверь, заставив ту приоткрыться пошире. Джессика стояла у окна, напротив входа и диктовала сообщение на коммуникатор: - … череда убийств – не случайность. Погромы на улицах – это отвлекающий манёвр. Их настоящая цель – третий тип. У них есть информация о каждой из нас. Армитаж… Я пытаюсь связаться с тобой уже несколько дней. Надеюсь, это сообщение дойдёт до тебя. Данные о тех, кто ещё жив. Может быть, ты успеешь их спасти… Пожалуйста, ответь мне. Услышав скрип за своей спиной, Джессика даже не обернулась: - Ты всё слышала?.. - Достаточно… - Дженни потрясённо застыла на пороге. - Хорошо… - художница опустила занавеску и повернулась к ней. Уставшее лицо, тёмные круги под лазурными яркими глазами. - Почему… - Не сказала тебе? – Джессика усмехнулась, - Я хотела, в тот день, когда закончила картину, помнишь? Но ты вовремя завела разговор о своей нелюбви к киборгам – и я передумала. Иначе – как бы ты поступила? А потом – уже не было смысла что-то говорить. Ты ни за что бы не догадалась, кто я. Ведь не догадывалась? - Глаза… - тихо проговорила Дженни, и вдруг улыбнулась, - я всегда думала, какие у тебя удивительно красивые, но вместе с тем – всегда холодные глаза. Ты улыбалась, а они – нет… Джессика удивлённо вскинула брови, а потом кивнула, соглашаясь: - Да, действительно… С глазами – не так просто. Можно создать точную копию человеческих глаз, но всё равно, они будут отличаться от оригинала… Что-то есть такое, что невозможно передать. Что это? Может быть, душа? – художница подошла к ней вплотную и взяв за подбородок, заставила посмотреть себе в лицо, - Говорят, что глаза – зеркало души. Ты видишь душу в моих глазах? Или, всё же, ты права была тогда, когда сказала – нет у нас ни чувств, ни души. - Прекрати… - Дженни оттолкнула её руку, - Чего ты добиваешься? Джессика поникла: - Хочу понять, кого ты видишь во мне теперь, когда знаешь… - Я вижу, что ты становишься грубой, когда пытаешься скрыть свой страх! Художница устало провела ладонью по лицу и вздохнула: - По-крайней мере, в страхе ты мне не отказываешь. А это – очень человеческая эмоция. - А ты очень хочешь быть похожей на человека, не так ли? – в голосе Дженни зазвучали язвительные нотки. - Я ведь тебе уже однажды говорила – каждая копия стремится быть максимально схожей со своим оригиналом. - Схожей с оригиналом? Путём копирования? - Ты о чём? – Джессика прищурилась. - Из того, что я услышала… - Подслушала, - поправила художница. -… есть и другие, такие же, как ты? - Третий тип? И что? - Вы все имеете способность настолько реалистично копировать человеческие эмоции? Вы так учитесь? Познаёте мир? И делаете себя максимально схожими с оригиналом? – Дженни встала напротив неё, сложив руки на груди, и с вызовом посмотрела в лазурные глаза. - Ты что пытаешься сказать? Я не понимаю, - Джессика нахмурилась. - Я говорю, - Дженни сделала вздох, сдерживаясь, - Я говорю о твоём отношении. Это имитация? Всё, что было – это всего лишь имитация? Тебе это было нужно, чтобы почувствовать себя человеком? Это часть твоей программы? В следующую секунду, она тихонько вскрикнула, когда художница с силой прижала её к стене: - Как ты смеешь!.. – тихим от сдерживаемой ярости голосом прошипела Джессика, - Как смеешь говорить со мной так, называя мои чувства к тебе – имитацией! - Я… - Замолчи! Я скрыла от тебя то, что я… - она на секунду запнулась, - что я не человек, но это была моя единственная ложь! Нет во мне никакой программы, которая диктовала бы мне – что делать. Я сама чувствую, сама принимаю решения, и сама выбираю, кого мне любить! Вот за это вы нас и ненавидите. Потому что мы не куклы, которых бы вы, люди, дёргали за ниточки! Вам невыносима сама мысль, что копия – превзошла свой оригинал, тогда как сами вы на это – не способны! - Создавая нас, Асакуса допустил лишь одну ошибку, - с горечью произнесла художница, отпуская Дженни, - он не дал нам возможности защитить себя… Она подошла к окну, и коснувшись лбом прохладного стекла тихо проговорила: - Когда я встретила тебя, я поняла, что такое настоящее вдохновение… А ты говоришь – имитация… - Глупая… - она почувствовала, как руки Дженни обнимают её за плечи… - Ты была права, когда говорила, что люди усложняют простые вещи. Я действительно всё усложняю, но… Я хочу сказать, что для меня не важно – принадлежишь ли ты к третьему типу киборгов, да хоть к устаревшей модели пылесоса… - Вот, спасибо… - буркнула Джессика, но не смогла сдержать беглой улыбки. -… для меня – ты – это просто ты. И никто другой. Но сама мысль о том, что твои чувства могли быть ненастоящими… Я бы сама пустила тебя на запчасти. Прости, что сомневалась, - Дженни прижалась лицом к её спине. Художница усмехнулась: - Не так уж много во мне запчастей. В некоторых людях различных имплантатов больше, чем в киборгах. Потому что органика стоит дороже. Как и всё настоящее. - Ты у меня настоящая. Ты для меня то, что бесценно. - Спасибо тебе… - Джессика крепко сжала её ладонь в своих немного дрожащих пальцах. ***** А вскоре их крохотного светлого мира не стало… Они ворвались ночью – сколько их всего было – Дженни так и не смогла понять. Возможно, остальные окружили дом, чтобы не дать им сбежать. Но бежать было и некуда. Ей казалось, что по комнатам растекается туча саранчи – они срывали со стен картины – Её живые полотна! Ломали мебель, с размаху опуская ноги на изящные антикварные копии. Брызгами рассыпались хрустальные и керамические вазы – в них Джессика ставила живые цветы. Бесчисленные флакончики из тонкого стекла хрустели под их ботинками – роза, хвоя, жасмин, апельсинные цветы – Её коллекция эфирных масел. Бережно расставленные книги – собранные Ею из разных времён – оседали на полу бумажной трухой. Сама Джессика была спокойна, только вздрагивала, когда слышала очередной звон или грохот того, что было ей так дорого, и теперь превращалось в пыль. - Не трогайте её, она же человек. До этого она молчала, с той минуты, как они ворвались в её дом. Художница увидела, что двое из них тащили вниз по лестнице упирающуюся Дженни. Пока они выламывали дверь, Джессика успела сделать две вещи: спрятать Дженни, и позвонить в полицию. Сейчас она ясно видела – Дженни нашли, а полиция, даже если и приедет – то будет уже слишком поздно. Если вообще приедет… Армитаж так и не ответила. - Заткнись! – один из тех, кто караулил её, пока остальные крушили её дом, несильно, и почти не больно ткнул металлическим штырём в бок. Это даже не начало, а так, напоминание о том, что скоро всё начнётся. Джессика знала, как выглядели тела киборгов, после того, как люди заканчивали свою «зачистку», и устало думала о том, чтобы они закончили поскорее. Но Дженни… Дженни что-то сказала одному из тех, кто вёл её, или оказывала слишком активное сопротивление – Джессике сидящей на полу было плохо видно, а от грохота стоящего вокруг не было возможности что-то расслышать, но она чётко увидела, как голова девушки откинулась назад от удара по лицу. - Я же сказала – она человек… Дженни всхлипнула, прижимая ладонь к горящей щеке. - Дрянь такая! Я тебе покусаюсь, все зубы вышибу! – он тряс рукой, а другую снова занёс для удара. Девушка сжалась, зажмурившись, но тут поняла, что её больше никто не держит – один из них лежал в противоположном углу холла, а тот, что ударил – хрипел, вжимаемый Джессикой в стену. Без слов она сдавливала пальцы – ухоженные пальцы художника, будто созданные для того, чтобы держать кисть и любить – на его горле. Всего несколько секунд, пока не хрустнули позвонки, и он, скривив рот в бесформенной гримасе, не сполз на пол. - Джессика… - прошептала Дженни. Художница бросила на неё быстрый взгляд – лазурные глаза, в которых вспыхивали крошечные ледяные искорки, были широко раскрыты. В наступившей тишине раздались одиночные аплодисменты: - Это что-то новенькое. Я действительно, действительно удивлён, - среди тех, кто их окружил, появился новый человек, а может, он с самого начала был здесь. - Дан Клод… Он был высок, худощав, беловолосый, с почти такими же холодными глазами, как у Джессики. Но в её глазах не было такой нечеловеческой жестокости. - Джессика… - Дженни прижималась к ней, со страхом оглядывая всех этих людей. Людей? Грязные, с испитыми лицами, воняющие, словно сточная канава… Людей? - И что же мне с тобой, такой удивительной, сделать? М? У тебя есть предложения? – он широко улыбнулся, приложив ладонь к уху, словно действительно ждал от неё ответа. - Не трогайте девушку. - О! Девушку… - он сделал удивлённое лицо, как будто только сейчас заметил Дженни за её спиной. - Хм… Дай-ка подумать… - Дан Клод потёр подбородок, переводя взгляд от одной к другой, - Придумал! – он щёлкнул пальцами, и подмигнул им обеим. - Сделаем вот как, чтобы мы все получили удовольствие от нашей встречи… Как ты наверняка и сама уже догадалась – цель нашего дружеского визита в твой милый и уютный дом – это избавление нашего всеми любимого Марса – от ещё одного вонючего киборга, и этим киборгом… - он изобразил руками барабанную дробь и ткнув пальцем в сторону безмолвно застывшей Джессики, провопил, - … оказалась ты-ы-ы!! Свора за его спиной захохотала, но тут же утихла по взмаху его руки. - Что это означает? Ну? – Дан Клод вытянул вперёд кулак, словно сжимая в нём импровизированный микрофон, - Тебя снимают в прямом эфире, зрители ждут ответа! И лучше бы тебе не заставлять их ждать. Снова кто-то гоготнул, но на него зашикали. Все они наслаждались этой забавной сценой, как прелюдией к чему-то другому, ещё более забавному. - Ладно, - Дан Клод опустил «микрофон», - помощь зала. Зал! - Ты сдохнешь, чёртова кукла! - раздались нестройные крики. - Увы, - он развёл руками, - ответ правильный. Ты действительно сдохнешь, в любом случае, без вариантов… Но! – Дан Клод заговорщицки подмигнул, - Так как ты немного отличаешься от остальных поделок Асакусы, я предлагаю тебе на выбор два варианта. Но в любом из двух – ты всё равно сдохнешь, помни об этом. Вопрос только – как именно. - Итак, - он поднял вверх указательный палец, - вариант номер один: я убиваю тебя быстро, всего одним выстрелом в твой киборгский мозг. Плюс для тебя – не будешь мучиться. Но! – он посмотрел на Дженни так, что она вся похолодела, - но после того, как ты умрёшь, этой очаровательной леди за твоей спиной придётся несладко. Дан Клод обвёл рукой свою свору: - Вот сколько их здесь есть – пройдёт через каждого. Вы не против, надеюсь? – спросил он, обращаясь к «зрителям». Ответом послужил рёв одобрения. - Вот и славно, а вы? - он посмотрел на Дженни. Та в ответ вжалась в Джессику, желая спрятаться от этого безумного, жестокого, взгляда. Дан Клод коротко вздохнул: - Вижу, что леди не вполне одобряет данный вариант, и потому спешу озвучить второй! – он вскинул вверх два пальца. - Девушка остаётся в полной неприкосновенности – я даже готов потом лично посчитать каждый волосок на её голове, чтобы убедиться, что всё на месте… А вот ты… - рот его растянулся в жуткой пародии на улыбку, - Раз ты такая активная, что смогла свалить двух моих славных ребят – вот и покажешь нам этот фокус ещё раз. Мне просто любопытно. Никогда не видел кукол Асакуры в действии – приходилось кончать с ними скучно и по-быстрому. А я люблю получать от работы удовольствие. - Итак! – Дан Клод хлопнул в ладоши, - Выбор за тобой. Или ты умираешь быстро, или она, пока будет лежать на спине – сто раз пожелает умереть, потому что должен признать, эти ребята совершенно не умеют обращаться с леди. Привыкли к киборгам. А у них – как разнесёшь, так и запаяешь. Орава загоготала. - Тише, друзья мои, это вопрос на миллион, вы не должны давать подсказки… Ну? - Отпусти её сейчас. Я останусь. Делайте, что хотите, - голос Джессики был бесконечно уставшим. Дан Клод смотрел на неё с пару секунд, а потом расхохотался: - Очевидно, у тебя где-то программный сбой. Но это было смешно, да… Ты в любом случае останешься, и мы в любом случае сделаем, что захотим. Уже бы делали, но у меня сегодня действительно хорошее настроение. А если ты мне его испортишь!.. Выбирай, – он достал оружие и красная точка резко обозначилась в центре бледного лба. - Второе. - Джессика! - Браво! – Дан Клод зааплодировал, - Может, это и не самый правильный ответ, но зато шоу продолжается! А это самое главное. Он принялся распоряжаться: - Леди, попрошу вас пройти на своё зрительское место. Мягкая зона, прохладительные напитки и поп-корн от заведения. К тому же – прекрасный вид и из окна не дует, - он шутливо поклонился Дженни, кивнув одному из своих людей, - сопроводи леди вон в тот уютный уголок, руками не лапай, и следи, чтобы она не отворачивалась. - Джессика! – Дженни вцепилась в её руку, когда провожатый дёрнул её к себе. - Сиди тихо и не зли их. Это быстро закончится. Прости… - Джессика! – когда девушку уволокли на отведённое ей место, Дан Клод поманил пальцем художницу, - Ну, теперь твой выход. Прошу! Она медленно подошла к своре, и они окружили её кольцом, разглядывая, посмеиваясь, делясь своими планами относительно дальнейшего. Джессика была спокойна, только сжимала кулаки, чтобы никто не увидел, как дрожат её руки… - Только, чур – быстро не умирать! Так будет не интересно. А ведь мы же хотели, чтобы было весело, не так ли? Джессика повернулась к Дан Клоду и пристально посмотрев ему в глаза, сказала: - Глядя на всех вас, я поняла, для чего Асакура создал третий тип. Он боялся, что человечество окончательно потеряет своё лицо. Он боялся, что у человечества будет ТВОЁ лицо, и тогда будущее для людей – будет утрачено. Он улыбнулся, без шутовства, холодной бесстрастной улыбкой. Он знал, что всё равно никто ничего не поймёт. Понять уже было невозможно. Дан Клод наклонился к Джессике и шепнул, касаясь тонкими бесцветными губами её уха: - Только ты одного не поняла – МЫ – это и есть всё человечество… Уже не копия его, а сам оригинал. Джессика не успела заметить, как ей нанесли первый удар. «Вот и началось» - успела подумать она, падая на колени. ***** Со своего места Дженни видела, как один из них ударил её – тонким металлическим прутом – по спине, сзади, и как Джессика рухнула на пол, на истоптанный их ногами ковёр. Видела, как тут же чья-то рука схватила её за ворот рубашки, и резко потянула вверх, заставляя встать, и ещё – как рвётся жемчужное ожерелье… Нежные, молочного цвета жемчужины брызнули с шеи художницы во все стороны. Жемчужины, которые были ей очень дороги, потому что их привезли с Земли… Как Джессика, словно забывшись, наклоняется за ними, и тут же колено врезается в её лицо. Теперь на грязном ковре перемешалось белое и красное. Жемчужины её ожерелья, и алые капли, падающие с разбитого лица. Дженни казалось, что она слышала, как хрустнула сломанная переносица Джессики, и как похрустывают бусины под чужими ботинками, обращаясь в пыль. Всё, что художница бережно собирала в течении своей жизни – всё красивое, хрупкое, нежное – всё было вытоптано их ногами. А теперь и сама она, уже не способная подняться на ноги, и только вздрагивающая, когда снова и снова что-то заставляло взрываться болью рёбра, наверняка уже сломанные в крошку, грудь, которая сплошным кровоподтёком выделялась на фоне изорванной в клочья, когда то белой, рубашки, и лицо, на котором временами вспыхивали лазурные глаза, уже начавшие подёргиваться мутной плёнкой. Теперь и сама она превращалась в пыль. Дженни не слышала, чтобы Джессика кричала, возможно потому, что в ушах стоял свой собственный крик, каждый раз, когда тяжёлый ботинок с размаху опускался на совершенное своими формами и линиями тело, ломая, сминая и кроша то, что было Дженни бесконечно дорого, она чувствовала, что этот удар отражается в её собственном сердце. Тот, кого приставил к ней Дан Клод, не давал ей отворачиваться, фиксируя положение головы с помощью зажатых в кулаке волос. А когда Дженни пыталась закрыть глаза, несильно хлопал по щеке, приговаривая, - Жалко? Куклу эту жалко? Потом посмотришь на куклу, что от неё останется. Но в тот миг, когда помутневшая, но всё ещё – лазурная, сфера вытекла от удара металлического прута, оставив после себя зияющий провал, Дженни потеряла сознание, задохнувшись собственным криком. ***** - Ну что, вы с этим закончили? Пора уходить. - Да фиг знает, кажется, оно ещё хрипит… - свора, уже ничего не делая, и устав от сделанного, расступилась, пропуская Дан Клода на забрызганный кровью, истоптанный ковёр. «Оно» - неподвижно и неуклюже, словно сломанная кукла, лежала на ковре. Он улыбнулся, присаживаясь на корточки. Она нравилась ему такой, определённо… Короткие, белые когда-то волосы, теперь слиплись на голове в бурый колтун. Она была голой до пояса, и он видел на её разбитой, почти раздавленной груди чёткие отпечатки подошв. Да, она определённо нравилась ему такой. - Бай-бай, красавица, ты ещё живая? Ты говори, не стесняйся, что не доделали – доделаем, - он потыкал пальцем в прорвавшееся сквозь кожу ребро – неорганическая часть скелета стойко выдержала все удары, и только прогнулась в некоторых местах. Она всё ещё оставалась неподвижной. - Ну, всё, сворачиваемся, - он поднялся, - где девчонка? - Отрубилась. Что с ней делать? Он махнул рукой, - Где отрубилась, там и оставьте, а это – он указал на то, что лежало у его ног, - берите с собой, сожжём вместе с остальными. И тут она пошевелилась. Судорожно дёрнулась неестественно вывернутая, скорее – сломанная, кисть руки, кожа на лбу напряглась, как будто она нахмурилась, а потом распухшее веко уцелевшего глаза дрогнуло и поднялось. Сам глаз уже не был лазурным - грязно-серый, и наверняка, уже ничего не видящий. Но к его удивлению, мутный зрачок, обведя пространство вокруг себя, остановился на нём. Он оскалился, и снова опустился на корточки: - С добрым утром, красавица! Думаешь, тебе приснился кошмар? Но к сожалению, должен тебе сказать, это реальность. Мутный глаз продолжал неотрывно смотреть на него, нервируя. - Что? Девушка? – он подумал, - Я сегодня действительно в хорошем настроении, иначе мог бы не сдержать своё обещание. Девушка отдыхает. Зрелище с твоим участием, которое мы ей показали, подкосило бедняжке нервы… Так кричала, так кричала. Даже больше, чем ты. Глаз пару раз моргнул, и по виску потекла пара капель мутной жидкости. - Что это? – он с интересом наклонился поближе, - Слёзы? Ты что, расстроилась от нашего маленького веселья? Да ну, не стоит! Пустяки. Хочешь, принесу тебе зеркало, чтобы подправить макияж? Или натянуть тебе новую кожу? Кстати, ты была молодцом – подыхала очень долго. Парни об тебя все подмётки истоптали. И вот, всё ещё живая… Ну, почти… Говорить-то можешь? Он с сомнением посмотрел на свёрнутую набок челюсть, - пожалуй, что нет… - И всё же – он вновь оглядел её с ног до головы, - жаль, что Асакуса не может увидеть, что люди сделали с его изделием. Наверное, не узнал бы… И тут в груди у неё что-то зашипело, щёлкнуло, и механический голос через помехи и шуршание монотонно произнёс: - Вы… не люди… вы – останки… человеческого… С исказившимся бешенством лицом, Дан Клод подобрал кем-то брошенный штырь, и не примеряясь, вогнал в ту часть груди, откуда доносился голос. Она едва заметно дёрнулась, а потом затихла, уставившись единственным, застывшим глазом на Дан Клода. ***** Огонь потух не так давно. Она кожей чувствовала, что металл ещё тёплый, как будто бы немного жизни сохранилось в изуродованных, изломанных останках. - Армитаж? – Росс наконец решился позвать её. Слишком жутко было видеть эти обуглившиеся черепа, так похожие на человеческие, слишком жутко было видеть напарницу, такую же застывшую и безмолвную, как эти черепа. - Ты знаешь, что ни одна из них не могла защитить себя? – тихо проговорила Армитаж, не оборачиваясь. - Они умирали страшной смертью – за что? – и не могли себя защитить. - Какие-то ограничения в программе? – спросил Росс, радуясь уже тому, что она не молчала. Армитаж усмехнулась: - Какие ограничения действуют в твоей «программе», не позволяющие тебе ударить ребёнка? Или позволяют?.. Росс нахмурился: - Конечно, нет. Только это не ограничения, а… совокупность морально-нравственных норм. - «Морально-нравственных норм» - передразнила Армитаж, - Люди всегда всё усложняют и запутывают. А вещи просты сами по себе. Знаешь, что не даёт тебе поднять руку на ребёнка? - Что? - Человечность, - просто ответила Армитаж, - А в поколении третьего типа эта человечность была доведена до идеала. Те, кто мучил и убил их – знали, что ни одна не ответит насилием на насилие, даже ради того, чтобы спасти свою жизнь, - она помолчала, и жёстко добавила, - А я, Росс, могу. Значит ли это, что во мне мало человеческого? Он вздохнул: - Даже в самих людях человеческого почти не осталось. - Тогда – как думаешь? На чью сторону я встану – на вашу, людей, которые потеряли своё человеческое, или на сторону киборгов, в которых человечность возведена в абсолют? Росс раздумывал, подбирая нужные слова, а затем подошёл к Армитаж, и положив руки на её плечи тихо произнёс: - На сторону тех, кого требуется защитить. Не важно – люди, или киборги… Иначе – чем ты будешь лучше их убийц? – он бросил взгляд на обугленные останки. Армитаж опустила голову, издав странный звук. Росс так и не понял – усмехнулась она, или всхлипнула. ***** Дженни неподвижно сидела на полу в разгромленной комнате опустошённого дома. Экран, чудом уцелевший, равномерно светился нежно-голубым, почти лазурным, цветом. Наконец он мигнул пару раз, и на его поверхности быстро напечаталось: ЗДРАВСТВУЙ_ДЖЕННИ - Здравствуй, Джессика, - она слабо улыбнулась монитору. КАК_ТЫ - Хорошо… Только… ЧТО - Я скучаю по тебе… Я_ТОЖЕ_СКУЧАЮ_ПО_ТЕБЕ - Когда ты вернёшься? Я тебя жду… СКУЧАЮ_ПО_ТЕБЕ_ТТТ____БББ Экран потух. Дженни некоторое время сидела неподвижно, продолжая смотреть в монитор, или куда-то сквозь него. Ветер, пробравшийся сквозь дыры в выбитых стёклах, прошёлся волной у её ног, добежал до бесформенной кучи хлама в углу и всколыхнув несколько порванных, выцветших и покрытых грязью холстов – улетел прочь. Дженни вытащила левую руку из-под полы халата, сжатую в кулак, и медленно, очень медленно разжала пальцы. Лунный свет осветил то, что лежало на её ладони – четыре идеально гладких, подобранных одна к другой жемчужин, которые тут же засияли молочно-белым светом. Это было самое большое сокровище Дженни. Всё, что осталось у неё от того, что когда-то ей было очень дорого. Всё, что осталось у неё от настоящего. Всё, что было для неё бесценно. Конец Другие работы по разным фэндомам вы можете почитать на сайте: http://yumenoyuri.org/ Тематические галереи по западным и анимешным фэндомам, фанфики и ориджиналы, манга, додзинси и комиксы на русском.