Верейская

В один из тех пасмурных дней, когда над лондонскими улицами нависает такой густой, тяжелый туман, что фонари зажигаются с утра, а в магазинах горит газ, как - то вечером по улицам тихо ехала кэб, в которой сидели супруги Марья Кириловна и князь Верейский. Маша сидела, прислонившись головой к стеклу, и с каким - то недетским задумчивым выражением в своих больших глазах смотрела на прохожих. Это выражение казалось совсем не подходящим к ее лицу. Странно было бы увидеть его и на лице тридцати пяти летней женщины, а Марье Верейской было только двадцать семь лет. Но Маша не была похожа на других девушек своего возраста. Она всегда думала и мечтала о чем - нибудь необыкновенном и всегда, насколько она сама себя помнила, интересовалась жизнью людей, намного стерше ее. Марья только что приехала со своим супругом, князем Верейским из России в Англию, а точнее в Лондон. Сейчас девушка думала об этом путешествии. Ей вспоминался большой корабль, дети, игравшие на залитой солнцем палубе, и жены молодых офицеров, которые обыкновенно заставляли ее разговориться, а потом смеялись над ее словами. – Что, моя милочка, о чем думаешь? – спросил Верейский, смотря на нее своими глазками - бусинками. – Это "то место", да? Это тот город, в котором мы теперь будем жить? – тихо и таинственно, почти шепотом проговорила Маша. – Да, Марья. – Верейский прокашлялся, затем продолжил, – Мы наконец доехали до Лондона. Маша видела, как было приятно говорить ему об этом. Отделив ее от хоть и ослепленного богатствами и имениями, но любимого отца, Верейский знал, что может управлять Машей как захочет. Этого то Маша и боялась больше всего. Тут кэб свернул на площадь и остановился около большого дома. Это было мрачное кирпичное здание, совершенно такое же, как и все соседние дома. Его стены были плотно окутаны вековым плющем. – Ну вот и приехали, Маша, – сказал князь Верейский, стараясь говорить как можно радостнее. Он крепко схватил Машу за руку и повел ее к двери. Открыла дверь им старая женщина лет семидясети. Внутри дом имел представительный вид и был хорошо меблирован, но вся его обстановка отличалась полным отсутствием красоты. Мебель в приемной была жесткая, блестящая от полировки; даже румяные щеки луны, нарисованной на стоявших в углу больших часах, имели какой - то строгий, лакированный вид. В гостиной, коду привели Машу и ее мужа, лежал на полу ковер, рисунок которого состоял из квадратов; стулья тоже были какие - то квадратные; в креслах, казалось, были вставлены необыкновенно твёрдые пружины, а на тяжелом мрачном камине стояли, в виде украшения, тяжелые мраморные часы. Маша села на жесткий стул красного дерева и быстро оглянулась кругом. – Мне здесь очень нравиться. – соврала она. Марья пробыла с Верейским несколько дней, до тех пор, пока ему не пришлось отплыть в Индию. Перед этим они ходили по магазинам. Верейский был непрактичный человек, поэтому покупал для супруги все, что нравилось ему самому, а не ей. Таким образом он выбрал для молодой девушки довольно странный гардероб, подходивший, скорее, для женщины "в полном рассвете сил", нежели девушки двадцати семи лет. Тут были и бархатные, обшитые мехами шляпы с большими нежными страусовыми перьями; кофточки на горностаевом меху и муфты; коробки с перчатками и платками. Все это они покупали в таких больших объемах, что женщины стоявшие за прилавком думали, что девушка с большими мечтательными глазами какая - нибудь иностранная принцесса. Князь Верейский делал все покупки с величайшим удовольствием, если бы одна мучительная мысль не сжимала ему сердце: он все время думал о том, что ему придется расстаться со своей странной, горячо любимой женой. Ночью он встал с постели и долго стоял, смотря на Машу, которая мирно спала, не подозревая о том, что на нее так внимательно смотрят. Ее волосы рассыпались на подушке. Одета была она в кружевной пеньюар. Длинные, загнутые кверху ресницы лежали на щеках. Он глубоко вздохнул к каким - то мальчишеским движением закрутил усы. – Ах, Марья, – пробормотал он, – ты, наверное, и не подозреваешь, как будет горевать без тебя твой муж. На следующее утро ему предстояло отплыть в Индию. Марье Кириловне было не приятно провожать нелюбимого мужа, поэтому она осталась дома, сославшись на то, что приболела. С ней остались слуги и сиделка Изабелла Грендж. Не смотря на то, что девушка была хозяйкой дома, слуги косили презренные взгляды в ее сторону, а сиделка старалась не появлялся на глазах Верейской, мол, еще попросит чего. Уже тогда Марша поняла, что проживание в этом особняке не принесет ей ни капли удовольствия.