Ненависть

Рувику уже не больно, Рувик уже отстрадал свое, он теперь только ненавидит, всё ненавидит — этот мир, это порождение своего безумия, эти обугленные пальцы и слезающую обожженную кожу, этого детектива, который с глупым упорством пытается выбраться. И выбирается же, черт возьми, из ловушек, десятками убивая его слуг, вытаскивая по пути друзей. Крушит всё вокруг, не понимая, что отсюда нет выхода. Что этот мир — единственное, что истинно существует. Себастьян Кастелланос. Рувик хочет называть его Себастианом, растягивая издевательски гласные. Но случая поговорить всё нет. Красными звездчатыми пятнами горит перед глазами ненависть. Рувик смеется хрипло, глотая пепел и сукровицу с разбитых и обожженных губ, которые никогда не зарастут. Рувик почти плачет углем, почти снова горит — всё время спотыкается о чёртово почти. В его придуманном мире всё должно идти по его плану, но не идет. Эти люди, эта чертова мелочь, этот плевок на безупречно начищенных сапогах... Рувик злится, но не хочет покончить с глупцами одним ударом — это скучно. Сейчас он загнал детектива в особняк, где жил раньше, сотней несчастий раньше. И детектив почти ломается и трещит, его слабое сознание не выдерживает, он ломается с хрустом и, кажется, готов забиться в угол, закрыв голову руками. Навсегда, чтоб не выбраться. Но тут некуда идти, нет укромного уголка. Рувик сам выходит порой к нему, и детектив бежит, инстинктивно переставляет ноги, петляя и вырываясь из когтистых лап смерти. Лап смерти? Нет, его, Рувика, обугленных пальцев. Кастелланос ломается только в бывшей комнате Рувика, и это смешно. Детектив падает на кровать и вытягивается, расслабляясь. Он апатичен, дышать не хочет и закрывает лицо руками от лучей тоскливого солнца. Себастьян уже не наблюдает за дверьми и проходами, не прислушивается к каждому шороху, выискивая новые опасности. Он просто щурится, как слепой котенок, на лихо мечущиеся в воздухе пылинки и вспоминает. Вспоминает не текстом, а обрывками ощущений — горьким кофе и сладким чаем по праздникам, руками жены и улыбкой дочери, шумными веселыми выходными и тихими пьяными вечерами. Он вспоминает это запахом счастья, которое постепенно скрывается за золотистыми каплями коньяка. Рувик знает, что вспоминает, о чем думает детектив. Как бы на автомате отмечает, что Рубен пожалел бы несчастного запутавшегося Кастелланоса, но Рубен давно сгорел. Детектив пытается найти разгадку в извилистых коридорах с заляпанными потрохами стенами, он пытается разгадать ребус, гуляя по старой разрушенной церкви. Себастьян пытается выжить любой ценой, он добрался до Лесли и Джозефа, спас Кидман из хитроумной западни. Пробрался везде, где мог — и сломался, как перемороженный лед, как гнилая доска под тяжелой поступью. Кастелланос пытался найти Рубена, найти того наивного мальчишку, будто в нём можно найти спасение. Глупый детектив. Рубен — обугленный труп. Его нет. Есть Рувик, и он, монстр, выиграл.