Дух Времени

У Миши что-то не складывается сегодня. Складывается, но не так, как ему хотелось бы. За окном почему-то с бешеной скоростью несется взлетная полоса, в наушниках продолжает играть подозрительная тишина, а сердце вредно постукивает внутри тощей грудной клетки, напоминая обладателю о своем существовании. Волнение, конечно, штука та еще, бодрит получше чем дрянные энергетики. И, все-таки, что-то не складывается. Потому что самолет летит в Питер. А Миша летит к Руслану. Спонтанное одиночество, желание увидеть обросшую рожу друга и довольно хлопнуть того по плечу, пробурчав при этом что-то нечленораздельное - да что другие могут понимать в подобных отношениях? Это то самое, что никак нельзя называть одним словом. Такие чувства как божество - все и сразу в одном запутанном клубке, и неважно, материальны они или нет. Кшиштовский пытается что-то накатать в затасканном блокноте. Стендап, надо выступить. Но тема... Тема не идет вообще никак. Подводить Руслана нельзя, это Миша точно знает, впрочем, не это самое важное. Зная, что все будут его слушать, и в особенности Усачев, Кшиштовский зачеркивает очередную идею выступления. Потом еще одну. А затем обводит в круг слово "время". И еще один круг. Сколько они знакомы? Сколько минут было потрачено на бесконечные разговоры, тома переписок, одинокие взгляды, сопровождаемые оглушительным молчанием. В каждой минуте звучит что-то свое, и Миша пугается - прошло так много времени, что он чувствует себя сильно постаревшим. Все умрут, это уже ни для кого не секрет. Вот Миша, к примеру, начал лысеть. А еще он, как и положено людям его возраста, стал привязываться к чему-то одновременно и материальному, и эфемерному. К чужой улыбке, например. Или к чужому воодушевлению. А старость - это показатель длительности его с Русланом дружбы. Они знают друг друга уже очень давно. И через что они уже прошли: самодельные "сранные эфиры" Миши, прекрасная "Спасибо, Ева", мешающие телесные отношения с барышнями... Через знакомство. Через первое опьянение. Через великолепные "Пора Валить". Через весь мир. И что останется позади? Миша оглядывается назад, но видит там исключительно спинку кресла. На следующем ряду в салоне самолета пусто. И хорошо, думается Кшиштовскому. С листа на него смотрят пять страшных букв. Время нещадно. Оно пролетает мгновенно, резко и невосполнимо. Только что Миша покупал билет в Питер, и вот он уже стоит в аэропорту со своим черным рюкзаком и ищет в толпе знакомые серые глаза, которые разыскивают его. Конечно, Кшиштовский знает, что увидит Руслана только за кулисами, и времени на то, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз, не будет вовсе. Но в глубине собственного дыхания таится надежда, что среди всех встречающих петербуржцев отыщется такой привычный петербуржец Усачев. Конечно же, Руслана нет, и Миша, слегка разбитый внеплановым перелетом, идет ловить такси. До клуба он едет с пронзающим молчанием в наушниках и неразговорчивым водителем за рулем. Тишина обволакивала его тело, поглощая негатив и позитив, не оставляя ему ничего, кроме какого-то равнодушного коматозного сна. На пороге клуба Миша показывается слегка утомленным и раздраженным. Он идет прямиком к стойке бара и просит кружку пива. Усачева со свитой пока не наблюдается, и он задумчиво вертит бокал в руках, разглядывая содержимое разноцветных бутылок за баром. И вдруг Кшиштовский вываливает из кармана блокнот и начинает задумчиво писать в нем. Его отвлекает лишь привычное синкопное дыхание перевалившегося через плечо Руслана. - Мишк, а Мишк, что строчишь? - интересуется Усачев. Кшиштовский, заметив знакомую форму носа, ухмыляется. - Предсмертную. - "Я лысею", - прочитал Руслан первой бросившуюся в глаза строчку. - Отличная записка. - Чтобы знали, почему я решил свести счеты с жизнью, - Миша закрывает колпачком ручку и прячет ее в рюкзаке. - Спасибо, что пригнал вот так, запросто. Кшиштовский не отвечает, прислушиваясь к словам друга и пытаясь разглядеть в них нотки сарказма. Но все звучит как нарочно - невинно-искренне. - Пустяки, - бросает Миша и разворачивается к Руслану. Вот он - тот самый, повзрослевший и возмужавший мальчик, снимавшийся на фоне стенки. Сколько лет прошло? И что с ними будет? - Знаешь, - Руслан падает на свободный табурет рядом с Мишей и задумчиво смотрит на сцену, - иногда мне кажется, что мы так привязаны друг к другу. Я вот чувствую, что мне нужна твоя поддержка - и вот ты уже тут. Или, например, мне чудится во сне, что ты зовешь меня. И ведь когда приезжаю, видно, что ты и вправду во мне нуждался. - К экзорцисту сходи, - шутливо отзывается Кшиштовский, закрыв блокнот. - Авось поможет тебе избавиться от потусторонних знаков? - Тогда почему ты приехал? - интересуется Усачев. Миша пожимает плечами, и, когда друг уже практически забыл о своем вопросе, отвечает: - Потому что ты во мне нуждался. Смысл подобных слов воспринимается Русланом совершенно в ином направлении, и он лишь одобрительно хмыкает, прижимаясь плечом к плечу своего московского товарища. Нерушимая связь, долгие годы скреплявшая билеты Питер-Москва, обвивает их двоих с силой анаконды перед смертельным укусом. Наступит спасительное удушье, а потом - удручающая пустота расстояния между двумя столицами. - Хорошо, что ты приехал, - повторяется Усачев, и Миша отрывается от созерцания сцены. Где-то кряхтит голос Поперечного и откликается смех Магеры. В кармане Руслана разрывается телефон от звонков друзей, но тот не спешит отвечать. А Кшиштовский нарочито медленно обхватывает шею питерца и прижимается к его лбу своим. Так они и сидят несколько минут, никем не отвлекаемые и погрузившиеся в собственную атмосферу. Одни. Глаза в глаза. Может, Миша и стареет, конечно, но Дух Времени чувствует, когда проворное течение часов нужно замедлить и приструнить. И, возможно, размышления о старости не прошли зря - Миша все так же ценит каждую секунду, проведенную с Русланом, где-то на окраинах сознания понимая, что даже если он и стареет, Усачев, как настоящий друг, стареет вместе с ним.