Не мой день!

      Едва успеваем в метро до закрытия. Кажется, я перебрал, и здорово. От всего вечера в памяти остались лишь какие-то обрывки.       Исогаи, положив руки на плечи задумавшемуся Курокаве и прямо-таки впавшему в ступор Томоэ, что-то горячо втолковывает им.       У дверей кухни оживлённо шепчутся улыбающиеся Канако и Мацуда-сан.       Сестрица подбегает, чмокает в щёчку Моринагу (наконец-то перестала виснуть на нём, как маленькая!) и тянет его на кухню. Этот извращенец делает то же со мной — при всех! — и, вякнув, что, мол, гостей много, надо помочь на кухне, оставляет меня одного под расстрелом трёх пар глаз.       Судорожно хватаю подвернувшуюся банку пива, делаю неловкий глоток, давлюсь. Прокашлявшись, обнаруживаю, что мы с братом остались одни. Он такой непривычный, повзрослел, не носит больше очки, и вообще стал такой «американский». Но вот этот иностранец расплывается в лучистой улыбке — не стандартной а-ля Голливуд, а своей, родной, искренней, и я вижу перед собой своего братишку.       — Брат, смотрю, ты увидел разницу между дружбой и любовью?       Фыркаю в ответ и, чтобы не отвечать, закуриваю. Пальцы мелко дрожат.       — И сейчас тебя уже не тревожит падение рождаемости? И не волнует то, что у тебя не будет детей? — улыбка мутирует в смутно знакомую издевательскую усмешку.       На этот вопрос я знаю, что ответить:       — Мне и тебя с Канако хватает, за глаза и за уши.       Немного сбивается, но продолжает гнуть своё.       — Что случилось, брат, тебя же раньше от этого воротило?       Рычу:       — Это не твоё дело, не лезь в мою личную жизнь!       — Тогда и ты не лезь в мою!       Вот ты братец, и попался, у меня припасён убийственный аргумент:       — Ты пока ещё несовершеннолетний, я за тебя отвечаю, поэтому лезу и буду лезть, куда и когда сочту нужным!       Пока он пытается что-то придумать в ответ, говорю спокойно:       — С приездом, братишка! Рад тебя видеть!       Всей толпой разглядывают и обсуждают альбом, который мы подарили Канако. Ещё одна сумасшедшая идея моего кохая. Мы с ним ездили и в детский сад, и в младшую школу, которые Кана-чан когда-то посещала, а потом мне пришла в голову мысль обзвонить родителей детей, с которыми когда-то была она дружна — сестрёнка очень общительный человечек, и многие рады были нам помочь. Какие-то контакты сохранились в моей записной книжке, какие-то у Мацуды-сан. В результате получился неплохой альбом. Со сгоревшим его не сравнить, но всё же это лучше, чем совсем ничего. Глядя, как мелкая светится от счастья, я вижу, что столько усилий затрачено не зря! А этот хитрец, который сам же и печатал фотографии, вместе со всеми ахает, охает и смеётся, когда сестрица делится своими смешными детскими воспоминаниями. Так приятно видеть их троих весёлыми, знать, что с ними всё в порядке. Моих младших и моего… моего кохая. Я же всё-таки за него отвечаю!       Пока все заняты, пойти спокойно покурить, что ли? Исогаи поднимается было следом, но тут подскакивает мой кохай:       — Семпай, я с вами! Поговорить надо.       Вот и кончилось спокойствие! О чём ещё? Что за день сегодня такой?       Стоим молча. Я не решаюсь спросить, боюсь, что голос будет дрожать, боюсь того, что услышу. А этот гад просто стоит рядом и жмурится на заходящее солнце. В конце концов не выдерживаю:       — Ну, говори, что хотел!       — Ничего, семпай, — мило улыбается. — Просто хотел побыть с вами.       — Только утром расстались! И причём здесь «поговорить»?       — Я всегда без вас скучаю. А утро уже давно было, и вы ещё спали, когда я уходил. А «поговорить», — хитро прищуривается: — это чтобы никто не мешал!       Так вот в чём дело!       — Идиот, всё охраняешь меня от Исогаи? Сколько раз тебе уже говорил, перестань дурью маяться!       Бурчит обиженно:       — И ничего не охраняю. Не доверяю я этому скользкому типу. Но если семпаю приятнее быть с ним, чем со мной, я вообще могу домой уйти.       Поворачивается к двери, на мгновение замирает, глядя через стекло в комнату. Какое-то странное выражение мелькает у него на лице. Что такого он там увидел? Тянет руку к двери, перехватываю её, сжимаю. Кто ж тебя отпустит?       — Погоди, уйдём вместе, у меня что-то голова разболелась. Только чуть погодя, не будем тётушку обижать.       Мелькнув улыбкой, начинает нудеть: сильно ли болит, не спросить ли у Мацуды-сан таблеточку. Отмахиваюсь:       — Не сильно, ничего не надо. Пойдём.       Неловко открываю дверь левой рукой. Неудобно. Почему? Правая, оказывается, занята — я до сих пор держу его за руку. Надо же, и не заметил! Когда это я перестал обращать внимание на такие вещи? Второй раз за сегодня хватаю его за руку. Отпускаю. Сзади вздох. Опять ему не так! Кстати, на что в комнате он недавно так таращился? Оглядываю обстановку. Кажется, понял. Оглянувшись на нас, Курокава выпускает ладонь Томоэ и старается незаметно отодвинуться от него. Обязательно им надо при всех за ручки держаться! Не надоело ещё? И этот вот сопит теперь, тоже так хочет. Держать за руку, поставить клеймо: «Моё! Не отдам!» Бесит! Наставит засосов, среди жары не могу рубашку расстегнуть, хожу как не знаю кто, наглухо застёгнутый на все пуговицы, а то и водолазку с высоким воротом приходится надевать. Последнее, надо всё-таки отдать ему должное, нечасто бывает, а то давно бы прибил...       Как объяснить тот факт, что я дал себя уговорить пойти домой, оставив Томоэ ночевать с этим, этим?.. В ход, конечно, пошло всё. И «брат, мы уже год, как женаты», и «Соичи-кун, не надо так волноваться», и «братик, ты отвратительно себя ведёшь, мне за тебя стыдно». Вспомнили и нашу кошмарную общую ночёвку полгода назад. Всё решила одна тихая фраза: «Семпай, теперь-то, может, не надо?». А потом этот нахал просто схватил меня в охапку и потащил к двери.       Дома, совершенно обессиленный, падаю на диван.       — Моринага, а чего они… совсем никак… ну, то есть, никто ничего…       Но он, кажется, понял. Улыбается немного грустно.       — А чего вы ждали, семпай? Это же ваша семья, они вас любят.       Плюхается передо мной на пол. Я настолько сейчас заторможен, что не успеваю испугаться, а он всего лишь кладёт локти мне на колени и пристраивает голову на сложенные руки. Так и хочется зарыться пальцами в вечное «воронье гнездо» на его голове. Раз хочется, почему бы и нет? Как он плакал тогда, на той нашей семейной встрече, когда Курокава запоздало просил у старика руки Томоэ. «То, что было здесь сегодня, со мной никогда не будет». Его глаза, полные слёз, потом не раз снились мне. «Я мечтаю, чтобы моя семья была похожа на вашу, семпай». Только недавно я понял, отчего он так трепетно относится к обыденным, казалось бы, фразам: «С возвращением», «Я дома», «Возвращайся скорее». Он столько лет жил один, и некому было это ему сказать. А я сердился и искал скрытый подтекст…       — Наша, идиотина, нас, — что это со мной сегодня? Сам себя не узнаю.       — Семпай? — поднимает голову, недоверчиво смотрит. Вижу, как разгораются знакомым шалым блеском его глаза. Нет, только не сейчас, я и так труп! Качаю головой, с силой пригибаю его голову обратно. Прикрывает глаза, улыбается, цапает и целует другую мою руку.       — Семпай, я вот хотел вас спросить...       Вечно он всё испортит! Хватит ли у меня сил на один пинок? Затараторил, видимо, почуяв угрозу:       — Семпай, выслушайте, пожалуйста, не деритесь сразу!       — Ну? — что-то я слишком добрый сегодня, не к добру это.       — Вы же помните, что у меня скоро день рождения? Можно, вместо подарка я попрошу вас подарить мне несколько часов вашего времени?       Так и знал! И почему я не пнул его сразу? А теперь не смогу, этот хитрец обхватил мои ноги рукой и держит, правая рука тоже в захвате, но у меня ещё есть левая и кому-то светит качественный щелбан.       — Погодите, выслушайте до конца! Что у вас мысли-то всё об одном? — вот теперь точно заслужил! Бац! Странно, не звенит. Может, не совсем пустая?       — Ай! За что?       — А нечего чушь пороть! Давай дальше, только по делу.       Оказывается, он задумал отпраздновать свой день рождения в кафе, примазавшись к чьей-то вечеринке.       — Смотрите, семпай, как здорово получается: столики там на двоих и на четверых, я сначала планировал маленький заказать, а Курокава-сан спросил у меня совета, куда можно сходить с Томоэ-куном, я их и пригласил. А Исогаи пусть поскучает, мой день рождения, кого хочу, того и приглашаю. Это будет наш праздник. Семейный, — добавляет робким шёпотом и, весь сжавшись, умоляюще смотрит на меня. Как нашкодивший щенок, найдите пять отличий. В такие моменты он мне напоминает Томоэ в детстве.       — Вроде неплохо звучит, соглашусь, пожалуй, — вновь запускаю пальцы в его лохмы, он счастливо жмурится. — Я бы, конечно, предпочёл вечер и без Курокавы, но брат ведь не согласится. Кстати, что помешает Исогаи разнюхать, где мы празднуем, и всё нам испортить?       — Так в тот вечер только парами пускать будут... Ай! Семпай, больно же! Пустите!       Нет, не буду, пожалуй, пока посылать его в парикмахерскую, за длинные патлы удобнее дёргать. Ну почему этот урод не может без ведра дёгтя на ложку мёда? Шиплю от злости:       — Кажется, я догадался, в какое заведение мужиков только парами пускают... Ноги моей там не будет!       — Зря вы так, семпай! Просто вечеринка по поводу десятилетия совместной жизни, супруги хотят семейный праздник, поэтому и такое условие. И неважно, какая парочка, гомо или гетеро. Юбиляры — гомо, понятно, в каком заведении им удобнее справлять. И Курокава меня спрашивал именно про такое. Если вы отказываетесь, я буду вынужден позвать Исогаи. Отменить уже не могу, раз уже пригласил «американцев».       Что? Отпустить моих мальчишек в это гнездо разврата с двумя аферистами? Да никогда!       — Ладно, не надо Исогаи, я пойду, — и снова я попался на его шантаж.       Откидываюсь на спинку дивана, прикрываю глаза:       — Надеюсь, это всё, больше сюрпризов не будет? Или ты ещё что-то забыл мне рассказать?       Улыбается довольно, снова укладывается мне на колени.       — Вроде всё сказал. Заказчики — люди солидные, пошлятины и грубости не потерпят, иначе я бы вас не пригласил. Программу обещали интересную, будет много разных артистов. Даже огненное шоу. Семпай, вы видели когда-нибудь танец с факелами?       — Ну, смотри у меня! Кстати, сходил бы постригся, а то вылитый йети, перед людьми стыдно.       Почему так приятно перебирать эти жёсткие пряди? Молчит, жмурится, только что не мурлычет от удовольствия. Молчит, но ведь чувствую, хочет что-то сказать и не решается. Нет, сегодня точно не мой день! Не кончились ещё неприятные сюрпризы. Опять какая-нибудь бредовая идея? Ладно уж, пусть добивает сейчас, а то неизвестно, во что его размышлизмы выльются потом. Выдыхаю обречённо:       — Выкладывай уже, чего мнёшься! Ведь не всё сказал, вижу ведь!       — А… Ну… Я хотел попросить вас… А вы сердиться не будете?       — Ещё не знаю, ты же ничего не сказал! Но если и дальше будешь так мекать, я спать пойду.       Глубоко вздыхает и, решившись, выпаливает:       — Семпай, а можно я буду держать вас за руку?       От такой наглости у меня пропадает дар речи. Всё как всегда — стоит дать ему хоть малюсенькую поблажку, как его тут же заносит. Курокава, сволочь, и здесь мне подгадил.       — Ты… Ты… вконец обнаглел?       Умоляюще частит:       — Пожалуйста, пожалуйста, семпай! Это только на тот вечер, совсем недолго, а то ведь не поверят, что мы пара… Пусть это будет моим подарком, а? Вечер в баре до конца программы и возможность держать вас за руку. Прошу вас!       Ну что мне с ним делать? С другой стороны, раз уж согласился идти в такое заведение, не стоит отличаться от окружающих и обращать на себя лишнее внимание. Придётся соглашаться, а то как бы он ещё чего не попросил!       — Уговорил, так и быть. Но только на этот вечер и только в баре! Попробуешь прикоснуться на улице — в больницу не приду, так и знай! Всё понял?       Кивает, улыбается довольно. И, кто бы сомневался, продолжает наступление:       — А дома, когда никто не видит, можно?       Я просто не знаю, что ответить. Дома меня и без разрешения хватают, тискают, целуют и вообще вытворяют со мной что хотят. Как ни странно, правильно понимает моё молчание, смотрит спокойно и немного печально.       — Я имею в виду — без ругани и сопротивления, без намёков и продолжения просто иногда дотронуться до вас. Для меня это важно. Пожалуйста!       Почему-то эта просьба заставляет меня нервничать. Казалось бы, что тут такого? Если ему приспичит, он же не посмотрит ни на мой запрет, ни на согласие… Но зачем-то же он спрашивает. Важно ему. Глаза опять грустные. Почему? Никогда мне не понять этого парня.       Торопливо киваю и пытаюсь уйти от этой непонятной темы, переведя разговор на другое:       — Сколько с меня за вечеринку?       — Нисколько, я же вас приглашаю.       — Опять за старое? То содержать меня собираешься, то за мои развлечения платить!       — Не надо так, семпай. За те слова я уже извинялся, а заплатить за вас — это моё желание на день рождения. А в августе вы будете распоряжаться, как хотите провести свой праздник.       Закрывая глаза, загадываю вслух:       — Вот бы хоть недельку спокойную, без твоих фокусов...       Тишина. Уже уплывая в приятную дрёму, вдруг чувствую, что колену становится мокро и горячо. Что такое? С невероятно трагическим лицом выдавливает из себя:       — Если вы так хотите, я договорюсь, чтобы мне перенесли практику... — из глаз просто водопад, у меня уже все колени мокрые.       Вот дурачок! Вытираю слёзы рукавом его же футболки, потом треплю по вихрам.       — Моринага, ты непробиваемый, сказочный, клинический идиот. Ты вообще меня слушал? Я сказал «без фокусов», а не «без тебя». А кто мне утром в мой день рождения подаст кофе в постель?       — Семпай!.. — так и знал, что добром всё это не кончится. Не мой сегодня день!