Пламя, угли и пепел

Маленькая девочка, краснолицая и визжащая, бросилась в руки отца, как только он вошел в дверь, демонстративно отворачиваясь от матери. Он послушно поднял ее на руки, повернул ее вверх ногами и принялся кружить, и девочка вопила от радости. Она хотела еще и еще – и показать ему свое новое сокровище, белую раковину, и чтобы он подбросил ее вверх, и он рассеянно выполнял каждый ее каприз. Несмотря на улыбку, выражение его лица оставалось мрачным. Наконец, вмешалась Дейнерис. – Мерии пора отправляться в постель, – сказала она. – Верно, – согласился Марон, и Дейнерис заметила, что что-то действительно его беспокоит. – Где Морс и Алиандра? Она пожала плечами. – Они приходили пожелать мне спокойной ночи. Не сомневаюсь, что они еще не спят. Скорее всего прячутся с другими детьми среди апельсиновых деревьев, исследуют ночной сад и чувствуют себя храбрыми. Марон засмеялся. Его воспоминания о собственном детстве утверждали, что она была права. – Давай, – сказал он младшей дочери. – Тебе пора в постель. Пришла нянька, чтобы забрать ее, и Мерия звонко поцеловала отца в щеку, снова игнорируя мать. – Что с ней такое? – поинтересовался Марон, когда они ушли. – Ничего, – резко ответила Дейнерис. – Она зла, потому что сегодня я сказала ей, что молока у меня больше нет. Я так больше не могу, Марон! Как только она меня видит, она бросается ко мне и начинает расстегивать мне платье... И ей даже нет дела до того, что рядом люди. Кричит: "Молоко!", да так громко, что даже глухой Лорант слышит ее из садов. И она кусает меня! С меня хватит. Было ясно, что она чувствовала себя одновременно раздраженной и виноватой. Но он не мог умерить ее беспокойство. Он ожидал, что когда она услышит новости, заботы с детьми покажутся ей легким ветерком. – Мне нужно кое-что тебе рассказать, – начал он. Она оглянулась на него: – Что? Неужели Деймон Блекфайр пришел в себя и покончил с этим своим смехотворным восстанием? Она всегда звала его так: Деймон Блекфайр. Особенно когда рядом был Марон. Она сама не могла сказать, почему. Как будто она пыталась как можно дальше отдалиться от своей былой влюбленности, во всяком случае в начале. Теперь же это было привычкой. Марон вздохнул. – Если бы! Но нет, – он остановился. – Напротив. Его сторонники начали распространять сплетни, что он сражается потому, что король разрушил ваши с ним жизни, отдав тебя мне. Что ты обещала ему выйти за него, что Дейрон был жесток к тебе, отказав вам в желании ваших сердец. Что с ним поступили несправедливо, отобрав тебя у него, и что ты тоже желала его. Слова камнями падали на Дейнерис, уничтожая последние крохи ностальгии и привязанности к мальчику, которого она когда-то знала, крохи, которые она спрятала так далеко в своем сердце, что даже не заметила, что они еще существуют. Она была слишком поглощена своей новой жизнью, семьей, помощью бедным, любовью, что неожиданно расцвела в ней, чтобы искать так далеко, но боль охватившая ее дала понять, что она не забыла Деймона до конца, как ей казалось. Но не любовь всплыла на поверхность. Гнев, горечь, предательство, ярость на себя за то, что она так ошибалась. Все, что Марон говорил ей, все это было правдой – много лет назад. Ко времени ее свадьбы все уже прошло. Теперь этого не было – и Деймон это знал. Она сама решила подчиниться Дейрону. Она оставила Деймона. Если кто и отверг его, то это была она, не Дейрон. Или же это он отверг ее, женившись на Роанне? Она была в такой ярости, что сказала это Марону, который саркастически улыбнулся: – О, и на это уже готово объяснение, – заметил он. – Они утверждают, что твой покойный отец согласился отдать тебя ему второй женой... И ты согласилась. Это было уж слишком! Дейнерис вскочила на ноги, пнула подушку, на которой сидела, и когда и это не принесло ей удовлетворения, подхватила ее и бросила в самый дальний угол. – Он зашел уже слишком далеко! – взорвалась она. – Кем он себя считает? Неужели ему было недостаточно мерзости, в которой он вымазал мою леди-мать и Дейрона? Теперь он хочет унизить и меня? Что дальше, заявит, что взял мою девственность в Тронном Зале, на глазах у драконьих черепов? Что дальше? Несколько лет назад она никогда не произнесла бы таких грубых слов, но за восемь лет в ее новом доме она привыкла к дорнийской манере речи, не только к острой дорнийской еде. – Только то, что его мать была шлюхой, – продолжала она, вышагивая по просторной комнате, – еще не значит, что шлюхой была и моя... Или что он может звать меня ублажающей его шлюхой! Одна мысль, как близко она была к такому, вызывала у нее тошноту. Дура, дура, трижды дура! Она в самом деле ходила к Дейрону, умоляя отдать ее Деймону, потому что хотела быть его любимой женой, единственной женой, на самом деле... Как он сумел не рассмеяться над ее наивностью? Если бы юная Дейнерис попыталась бы убедить ее согласиться на этот смехотворный фарс, она бы предложила ей поиграть с игрушками Алиандры, чтобы показать, каким глупым ребенком она была! Снова и снова злилась она, мечась из угла в угол, пока вдруг не остановилась и не посмотрела на мужа в страхе. Он улыбнулся. После восьми лет брака он мог читать ее, как открытую книгу. Теперь она боялась, что он решит, что слухи были правдивы, и она подтвердила их своей злостью. Мужчина ее возраста скорее всего так бы и решил. Но он уже имел опыт с женщинами, когда она еще играла со своим синим медведем. Детская влюбленность ничем ему не грозила. Тот же, кто поставил своей целью оскорбить ее мать, Дейрона, ее собственную семью, грозил ему еще меньше. Он не сомневался, что в жизни Дейнерис не было больше никого с того дня, как они поженились. То, что в ее сердце когда-то был Деймон никогда не беспокоило его. В конце концов, она никогда не задавала ему вопросов о женщине, которую он отослал прочь, несмотря на то, что прожил с ней много лет, несмотря на то, что все знали, как он любил свою любовницу. Это было только справедливо. – Или сюда, – сказал он, похлопав по дивану рядом с собой. Вздохнув с облегчением, она пришла и присела, прижавшись к нему. Он погладил ее по плечу и спине. – Ты не можешь так вести себя, Дейнерис. Так ты только дашь почву слухам. – Лживым слухам! – перебила она его, сверкая глазами. – Лживым слухам, – послушался он. – В любом случае, ты знаешь, как это бывает. – Знаю, – согласилась она. – И я не буду так вести себя на людях. Я буду такой... Она выпрямилась и придала лицу вид царственного недоумения. – Деймон Блекфайр? – громко спросила она. – А кто это? Он весело расхохотался. – Да уж, так лучше! Дейнерис невинно улыбнулась. – Я так и думала, что ты одобришь, мой лорд-супруг. Я так и думала. Они поговорили еще некоторое время и были готовы отправиться почивать, когда кастелян вдруг попросил разрешения обратиться к ним. – Прошу прощения за столь поздний визит, мой принц, – извинился он. – Но приехал лорд Дейн, и с ним леди Дианна Дейн... То есть, принцесса Дианна... И ее сын... Они приехали на закате... Я подумал, что вы примете их, пока я подготовлю им комнаты. Марон и Дейнерис переглянулись. – Я и не представляла, что она в Дорне, – сказала она. – Ты знал? Он покачал головой. – Нет. Сомневаюсь, что она приехала повидаться с нами. Я думал, она в Звездопаде. И теперь, когда эти проклятые Айронвуды объявили о поддержке Блекфайра, они не могут вернуться сушей, и возвращаться теперь морем должно быть тоже дурная идея. Дейнерис поняла. – Но она не могла оставаться в Звездопаде, – заметила она. – Только не теперь, когда война идет за ней по пятам. Учитывая отношения между Деймоном Блекфайром и Мейкаром, она решила рискнуть и приехать сюда, чтобы не полагаться на его рыцарство. С ее стороны несомненно было дурно улыбаться при мысли о прекрасном белом замке под осадой, но она не могла не испытывать удовлетворение при мысли о том, как люди Деймона тратят силы и время, осаждая Звездопад, только чтобы узнать в конце, что Дианны и внука Дейрона там не было.