Собачье счастье

Из всех праздников больше всего я люблю Новый год. Жду его с тех самых пор, как по утрам лед на лужах замерзать начинает. А уж когда на пятачке между магазином и автобусной остановкой поставят разлапистую пластиковую елку с красными и желтыми шарами — значит, совсем недолго осталось. Приедут гости из города, будут шуметь, костры жечь, еду готовить — тогда и нам кое-что перепадет. А потом самое страшное время наступит: темно, холодно, безлюдно. Но ничего, жить можно. В мусорке возле магазина покопаться, по задним дворам пройтись. Знай поворачивайся, не зевай. В забегаловке у бензоколонки иногда можно перехватить кусок-другой. Главное — правильно себя вести. Если бродить между столиками и приставать к посетителям — либо хозяин прогонит, или от тетки-уборщицы получишь грязной тряпкой по морде. Поэтому я, как обычно, скромно сел в сторонке и стал терпеливо ждать подходящего момента. Днем шансов немного, а ближе к вечеру, когда начинают останавливаться и заправляться огромные фырчащие машины, что-нибудь да перепадает. Народу в забегаловке было немного: двое местных тянули пиво из стаканов — к этим соваться бесполезно: к пиву у них, кроме водки, нет ничего, по рожам красным ясно и по запаху. Еще был мужик, не из местных, их-то я всех знаю. По всему выходило, что и здоровущая черная машина на высоких колесах, с забрызганными грязным снегом бортами, тоже его. Только и с этого взять нечего, стоит перед ним на столике картонный стакан с тем, что тут «кофе черное» называется, исходит паром. А мужик, кажется, про это позабыл — по телефону ругается. — Валя, ну хватит уже… Да, и у меня не железные… Но я же терплю, когда звонит твоя дорогая мамочка и возмущается — почему ее нежная детка живет в какой-то глуши, да еще с женатым мужиком, который никак развод не получит. Я не пойму, ты мне не доверяешь или себе?.. Да скоро я, скоро… Валя, ну ты как дите малое, честное слово… Вот же блин! — мужчина нажал кнопку на телефоне и раздражённо швырнул его на стол. Потом отпил из стакана и поморщился. Лучше бы он эту дрянь вылил и сосиску себе купил, они тут вкусные. Я бы на его месте так и сделал, сразу бы на душе полегчало. Ну да мне грех жаловаться — с утра хлебной коркой закусил, потом мне перепала вареная картофелина и засохший селедочный хвост. Летом у нас в поселке народу много, а по осени все разъезжаются, бачки с мусором стоят полупустые, особо не разжиреешь. На свалке за лесом еды побольше, но туда одному нельзя, надо к тамошним прибиться. Сытнее и надежнее, вот только боюсь — одичаю совсем. А я ведь не бродяга, у меня когда-то дом был. — Ну и гадость, — сказал мужик, отодвигая от себя стакан. — И что за день сегодня. — Что, досталось тебе? — сочувственно спросила тетка-уборщица, вытирая соседний стол. — Краля характер показывает? Мужчина мрачно кивнул. — Ничего, простит, — вмешался хозяин забегаловки. — Кто станет ссориться перед Новым годом. Одна-то, небось, не захочет встречать. А ты будь мужиком, первый позвони, повинись, подарок принеси. Цветы там, конфеты, котенка с бантиком. — Не любит Валька котов. Собаки — другое дело, — мужчина залпом опрокинул в себя содержимое стакана, и вдруг… заметил меня. Увидев меня, люди ведут себя по-разному: некоторые пытаются прогнать, да еще и на хозяина наезжают, что у него на точке ошиваются всякие разносчики заразы — это, я значит. Есть и такие, которые вроде как пожалеют, бросят кусок с тарелки — не глядя, в грязь он полетит или в лужу. Но большинство посетителей сразу же отворачиваются и делают вид, что никакой собаки и не видели. А этот уставился, будто я не обычная дворняга средней кудлатости, тощая и не слишком чистая, а тот самый кот с бантом, которого ему хозяин советовал, да еще и предназначенный лично ему в подарок. — Твой пес, хозяин? — спросил он. — Шарик-то? Не, не мой, приблудный. Тут их много шатается, целая стая. Как сезон кончается, новые прибиваются. Кому повезет перезимовать, так и живут на свалке. — Значит, ничейный. Есть что пожрать для него, хозяин? Первую сосиску я заглотнул, почти не жуя, потом спохватился и стал откусывать маленькими кусочками. Пусть видит, что я не на помойке вырос, знавал и лучшие времена. Да и сосиска не так быстро кончится. — Ешь, не стесняйся. Я и сам, бывало, такой обед считал за большую удачу. Сочувственно так сказал — а я глянул недоверчиво. На вид он сытый, крепкий, и пахнет вкусно: дымом, бензином и еще чем-то горьким. Уличные не так пахнут, я-то знаю, не только собаки при местной помойке обретаются. — Значит, могу его забрать? — А кому он нужен-то? — удивился хозяин. — Забирай, если хочешь. Вот только вряд ли твоя подружка обрадуется такому подарку. Как бы не выставила вас обоих за дверь. — Ничего, Валя у меня не из тех, кто по внешности судит, — усмехнулся мужик и произнес те самые волшебные слова, о которых мечтает каждая бесхозная собака: — Пошли домой, псина. *** В машине мне и раньше ездить приходилось — на соседском газике, когда старый хозяин в райцентр ездил, за покупками. Но та была неуютная, воняла бензином, мотор противно завывал над ухом, а эта двигалась мягко и бесшумно. А внутри тепло, коврик на полу мягкий, и елками пахнет. Запах приятный — аромат, если по-человечьи сказать. Я много слов знаю, у старого хозяина научился, он часто со мной разговаривал, больше-то не с кем было. Один я у него был, а он — у меня. А потом я совсем один остался. Ехали мы недолго, а жаль — я так уютно устроился, пригрелся… Домик, возле которого мы остановились, был небольшой, но ладный. Не новый, конечно, но крепкий. Двор расчищен, дымок из трубы. Неужто и правда к себе привез? Новый хозяин — ну пожалуйста, пусть и вправду хозяин, должно же мне хоть когда-нибудь повезти? — распахнул калитку. Я вошел во двор, огляделся, принюхался — вроде других собак тут нет, да и вообще никакого зверья, — пахнет только людьми и человеческим жильем: дымом, деревом и железом. Пока мой — ну, а вдруг! — хозяин закатывал машину во двор, я потоптался у столба возле калитки и по-быстрому поднял лапу, окропив снег. Если приживусь, потом всю территорию обойду и помечу обстоятельно, а пока пусть хоть так. — Эй, ты, псина, как там тебя — Тузик, Бобик? — пошли в дом, с хозяином знакомиться! Во как привалило — то ни одного, то сразу два! Не иначе как сегодня счастливый день для всех бездомных псов непонятной породы! Второй хозяин оказался помельче и помладше, но красивый: волосы светлые, аккуратными крупными завитками, а глаза почти прозрачные, как лед на реке. — Михаил, почему ты… А это что? — спросил он, удивленно глядя на меня. — Не что, а кто. Ты же хотел собаку, Валя? — Да, но это… — Что, не особо породистый? Вроде меня, значит, из простых. Самая подходящая собака для деревенской жизни. Оно и верно, с виду я не особо хорош: хвост метёлкой, лапы кривоваты, шерсть не длинная, но и не короткая, а непонятными лохмами торчит в разные стороны. Так оно и хорошо, по холоду-то. Был у нас такой один, прибился к помойке, сбежал или потерялся, а может, и выгнали. Морда узкая, длинная, сам весь гладкий и блестящий, как выходные ботинки у старого хозяина. А чуть похолодало, кашлять начал, исхудал, а потом и вовсе помер. Вот и вся красота — в мусорном баке на помойку свезли. На всякий случай я принял приличный вид: уши поставил торчком, морду на лапы положил, хвост баранкой на спину пристроил. Пусть видят, я хорошо воспитанный пес и в обществе вести себя умею. — А как зовут эту… собаку? — осторожно спросил второй хозяин Валя. — Да как захочешь, — ответил первый, Михаил. — Это мальчик или девочка? — Это — кобель. — Ты уверен? — Сам видел, как он у нашего забора лапу задирал. Я смущенно заерзал — не думал, что он заметил, как я во дворе обживался. И пузом в сугроб влез — и теперь, в тепле, с лап и брюха натекла грязная лужа. — У него блохи, наверное, — нерешительно сказал Валя. — И псиной воняет. Блохи есть, как не быть. Блох только на дохлом псе нет, а если тебя кусают, значит, жив еще. И занятие есть, когда заскучаешь. Почти хозяин Валечка осмотрел меня очень внимательно: от торчащих ушей — левое чуть выше правого, — до грязных лап и мокрого хвоста. Выгонит ведь, выгонит… Не возьмет… — Фердинанд, — сказал он. — Ему подойдет, вон баки какие, лохматые, вылитый эрцгерцог. Ну что ты стоишь, Михаил, тащи таз из кладовки. Будем приводить в порядок нашу собаку. Мыться мне даже понравилось — хоть и мокро, а тепло, и главное — новые хозяева теребили, мылили и тискали в четыре руки. Наконец, угомонились, кое-как обсушили и оставили в покое. Я улегся на пол возле огня, свернулся, нос по привычке в шерсть уткнул… Пахну вкусно, вроде как и не я. — Смотри, как он уютно устроился, — сказал старший уже-наверняка-хозяин. — Собаки любят живое тепло. — Я тоже люблю, — Михаил улыбнулся, взъерошил шерсть на Валиной голове, а потом в щеку его лизнул. А тот на меня обернулся и сказал: — Слушай, неловко как-то… Он на нас смотрит. Я поскорее голову на лапы пристроил и глаза прикрыл, но младший хозяин все равно старшего за собой потянул, в другую комнату, дверь закрыл. Зашуршало что-то, заскрипело, задышали оба громче… Что тут стесняться, обычное дело. Потом щенки будут. Мои тоже бегают где-то. Может, взяли кого из них к себе хорошие люди. Когда хозяин мой помер, я на помойке перекантовался кое-как до теплых дней, а потом напросился к одной семье дачу сторожить. В дом, правда, не пускали, но летом и во дворе можно. У хозяина с хозяйкой трое малышей было, играли со мной, гладили, даже шерсть пытались расчесывать. Осенью они в город уехали, а меня оставили. Детишкам сказали: «Черныш любит побегать, поиграть, ему будет лучше на природе». Видели бы они эту природу посреди зимы — когда морда сосульками обрастает, и снегу нападает по самые яйца. В общем, раз уж все равно хозяева заняты, я на всякий случай глаза закрыл, да и задремал — как не задремать, когда чистый, сытый и в тепле. *** Поутру старший хозяин выдал мне целую миску вкусных мясных обрезков, перемешанных с кашей, потом во двор выпустил. Я по-быстрому сделал пару кругов, потом обновил метку у ворот. И вторую поставил на всякий случай, у дерева — пусть знают, тут собака уже есть. Сел на крыльцо, язык вывалил. Хозяин тем временем машину завел, отряхнул стекла от снега. Я голову нагнул, ухо торчком поставил, жду — если позовет, с места сорвусь, мигом запрыгну. Но проситься не стал — я же взрослый пес, не щенок какой-нибудь… Ну ладно, врать не буду, смотрел жалобно. И с лапы на лапу потихоньку переминался. А если уж совсем честно — поскулил, но негромко, и только один разочек. Хозяин, как оказалось, заметил и правильно понял: — Извини, — говорит, — сегодня с собой не возьму, оставайся с Валей, чтобы он тут один не заскучал, ладно? И дверь в дом приоткрыл. Ну, я быстренько в щелку метнулся и улегся на прежнее место, хоть огонь уже прогорел, а все равно уютно, и от углей еще теплом тянет. Покрутился, пристроился поудобнее — неизвестно, надолго ли я тут, хоть отосплюсь в тепле. Разбудил меня шум из-за неплотно закрытой двери в кухню. Я осторожно просунул нос в щелку — вроде бы никто не ругается, не гонит. Осмелел, потихонечку протиснулся и сам. Младший хозяин Валя стоял у стола, по локоть измазанный в чем-то белом. Белое было и на волосах, на носу и даже на щеке, а на полу валялась миска с чем-то вроде жидкой грязи с комками, только светло-серого цвета и пахла она почему-то ванилью. — Твою ж налево… Вот объясни, Фердинанд, как можно «растереть муку до однородной массы», если она все время в комочки сбивается? И что значит «тесто погуще, чем для оладий», — он возмущенно постучал о стол какой-то толстой книгой. — А «немножко соды» — это сколько? Ложка, щепоть, стакан? Валя бросил книгу на стол и уселся прямо на пол, обхватив руками коленки. Я подошел к нему, ободряюще помахивая хвостом, лизнул пару раз в щеку. Он шмыгнул носом и обнял меня за шею. — Спасибо тебе… утешаешь вот… Знаешь, я всегда хотел именно такую собаку. Не породистую, а самую обычную, чтобы можно было гулять во дворе, возиться в грязи, на траве валяться… Чтобы и в лес вместе, и на речку, и в поход… — То есть делать все то, что тебе самому в детстве строго запрещалось, — раздалось у нас над головами. — Вы чего на полу сидите? Очередная драма? — Просто разговариваем. — А это что? — Михаил нагнулся и поднял с пола миску с белой грязью. — Ничего… хотел обед приготовить. — Ни на одно из известных мне блюд не похоже… Французская кухня? Валя обиженно засопел, и я предупреждающе гавкнул. — Смотри-ка, настоящий сторожевой пес, защищает хозяина, — Михаил потрепал меня между ушей, а другой рукой провел ладонью по Валиной щеке. — Я пиццу привез, будешь? — Конечно, буду. — А ты, Фердинанд? — Разве собаки едят пиццу? — Это особая разновидность собаки. Ест все, что влезает в пасть. Не прожует, так проглотит. — Ну ладно, тащи свою пиццу. Хотя… Миш, подожди, — голос у младшего хозяина странно задрожал, и я снова покрепче прижался к нему, стараясь утешить. — Ну что еще? — недовольно спросил старший хозяин, но мне почему-то показалось, что он вовсе не сердится. — У тебя там действительно… всё? — Здесь у меня всё. Дом. Хозяйство. Собака вот… Любовь. А ты о какой-то ерунде беспокоишься, о штампе в паспорте, — Михаил протянул руку и помог Вале подняться с пола. — Сильно проголодался? — Больше соскучился. Посмотрел я на них и понял — пожрать нескоро дадут. И точно — опять дверь за собой закрыли, кровать заскрипела, задышали часто, потом даже подвывать стали. Ну точно, будут щенята к весне. Если повезет, и меня не выгонят, оставят. Зря отмывали, что ли. И еды вон сколько на меня ушло. Может, оно такое и есть, собачье счастье, отыскало меня, несмотря ни на что.