За два дня до Конца света

      В долине Кабанов решили сделать привал. Давным-давно Халим облюбовал там местечко и теперь, в тех редких случаях, когда им с Шизи доводилось путешествовать вместе, они старались проделать этот участок пути пешком, и обязательно заглядывали «домой». Два вечных бродяги, живущие везде и нигде, считали поляну у родника своим домом. Разогретый солнцем лес дремал на полуденной жаре. Попрятались под кустами кабаны, примолкли птицы, только громко орали в озерке лягушки. Зашумела и хрустнула ветка. В зарослях показалась взнузданная голова пеко. Птица ухватила пучок листьев и резким движением панцирной башки оторвала их от ветви. Переглянувшись, Халим с Шизи двинулись дальше по тропинке. Конечно, присутствие в долине кого-то из старших рыцарей несколько портило идиллию, но помешать не могло. Птица каркнула, выскочила из кустов и угрожающе шаркнула лапой. — Она к нам неравнодушна, — вздохнула Шизи. Вынула из кармана мужа яблоко и бросила его гигантской курице. Пеко поймала подношение на лету, раздавила в клюве и, прикрыв глаза, проглотила. — Так, — Халим огляделся.- птичка эта Лейзика и что-то охраняет. Где-то есть и Лейз. И точно, шагах в двадцати от курицы, спрятавшись за большим валуном, вздрагивая, всхлипывая, как-то очень по-детски, точно жалуясь кому-то, в голос рыдал совершенно несчастный Лейз. Рогатый шлем с приличной зарубкой на темени валялся в траве. — Слушай, жена… Может, добить, чтобы никто не мучился, а? — Ничего, — улыбнулась Шизи, отвечая на взгляд Халима.- Мы всё же отдохнём, но чуть позже. Принеси воды. Халим сбегал к роднику и принёс полный котелок холодной воды. Шизи тем временем развела небольшой костёр, достала свои снадобья. Лейз ничего не видел и не слышал, пребывая где-то далеко, в своём горе. Халим подошел к нему, потрогал затылок. Руку буквально обожгло: Лейза лихорадило. Рыцарь поднял голову и Халим увидел рассечённый лоб- продолжение зарубки на шлеме, разбитые губы и полные обиды и бессильного гнева глаза. Халим понял, что произошло. Допекли. По-настоящему достали. Вот и сидит он тут, далеко от посторонних глаз, и ревёт от настоящей обиды, не напоказ, а для себя, по-настоящему. Халим протянул Лейзу котелок. Тот судорожно дёрнулся к воде. Пил долго, с перерывами и никак не мог напиться, Халим даже устал держать котелок. Шизи приняла у Халима почти опустевшую посудину и сама отправилась за водой, а Халим принялся освобождать Лейза от погнутого железа. Главный Романтик был весь в синяках и ожогах, в нескольких местах кожа треснула, образовав кровоточащие раны.  — По тебе что, вся Пронта пробежала? Лейз, глядя куда-то мимо всего, тихо сказал:  — Халим, — он впервые за всё время их знакомства назвал сталкера по имени. — Халим, они гоняли меня толпой. Я не убежал, нет, я не убежал. Когда упал уже и не смог встать, тогда отстали и ушли. Смеялись. Халим, они не шутили ни капли, но ни один не переступил черту. Я не мог ответить им смертью. Понимаешь? Халим, в чём я виноват перед ними?  — Ни в чём, — поморщился Халим. — Пустой разговор.  — Халим, почему меня так ненавидят? Я никому ничего не сделал. Ведь ты-то знаешь это, Халим! Лейз произносил имя сталкера, как некое заклинание, словно обращаясь через него к высшим силам.  — Лейзи, — вздохнул Халим. — Я не бог, и ничего знать не могу. Одно понятно и очевидно: с твоими заскоками ты обречён на подобного рода отношение, даже если будешь четырежды ни в чём не виноват.  — Почему я не могу быть таким, каким хочу? — заорал Лейз.  — Потому, что ты трус, — засмеялась Шизи. Этого Лейз уже не услышал, потому, что снова ревел, вытирая распухшую морду о здоровое колено.       Халим повернулся и ушёл к роднику. Там разбил лагерь, запасся дровами--- по всему видно было, что они тут надолго застрянут. Спустя час Шизи привела к роднику полусонного Лейза.  — Хоронить не придётся? — спросил Халим. — Нет. — А жаль, такой случай упускаем.  — Физически ничего страшного, подумаешь — подкоптился чутка, в первый раз что ли? А вот нервы совсем никуда. Садись на шкуру, Лейзи. Рыцарь послушно сел. Халим помог Шизи уложить его. Постоял, посмотрел с отвращением, махнул рукой и отправился бить кабанов. Быстро добыл неосторожного подсвинка, у озера набрал дикого лука. Хотелось упасть и не шевелиться. И сам понять не мог, почему так тягостно отозвалось на душе появление Лейза. Халим недолюбливал Главного Романтика за вспыльчивость, театральность и умение находить дрянь, там, где она и не валялась. Но, чёрт побери, этот дуралей имел полное право быть самим собой. Халим сосредоточился и принялся вызывать Игнатиуса. Тот откликнулся сразу.  — Привет, Халим, какие новости?  — Привет, мы с Шизи в Пронту идём. Хотел узнать, как там обстановочка, не произошло ли чего? Не пропал ли кто? Когда рядом со мной жена, предпочитаю знать, всё ли спокойно.  —Да? — Игнатиус думал недолго. — Лейза небось встретил? Тогда ты знаешь ответ, а я знаю, где вы сейчас. Нашелся, ну надо же.  — Надеюсь, ты не спустишь на него Баатезу?  — Нет, — засмеялся Игнатиус. — А мог бы, мог бы. Искушение слишком велико. Я нужен?  — Не хочу, чтоб меня потом совесть мучила, вдруг Шизи не справится…  — Перестраховщик. Я скоро буду, встречай у озера, знаешь, там, где… грибочки. Ха-ха… Халим отволок подсвинка в лагерь, выпотрошил и ободрал. Шизи подождала, пока он управится, молча взяла его за руку, отвела к роднику. Там вымыла ему руки и лицо ледяной водой, поцеловала.  — Полегчало? Халим кивнул.  — Ты позвал Игнатиуса?  — Позвал…  — Вот и замечательно, быстрее дело пойдёт. Халим вернулся к озеру. Игнатиус уже поджидал его, удобно расположившись среди мухоморов. Блаженная физиономия старшего священника, а так же пара грибных ножек на пеньке, ясно говорили, что прист неплохо провёл время.  — А, приветствую, бродяга! — помахал ему вялой лапой Игнатиус. — Посиди со мной, грибочек погрызи, а то на тебе лица нет.  — Ну, если и я сейчас грибов нажрусь, Шизи меня не поймёт.  — Шизи понимает всё! — заявил Игнатиус. — Не представляю себе дуру в качестве твоей жены.  — Идём уже, разнежился тут, святоша хренов…  — Смотри, Халим, а вот ещё симпатичный мухоморчик… Халим присел на корягу.  — Ну и денёк! Гулял себе по лесу, собирался приласкать любимую женщину, поспать в тенёчке хотел. Тьфу!  — Ну и неделька, — в тон ему подхватил Игнатиус. — В Пронтере война. Демоны распоясались вконец, Расты с Некромантами в долгу не остались. Остальные тоже втянулись постепенно. Кутузка битком набита, в Синоде чуть ли не драка, потому, что каждый выгораживает своих. А ведь они ещё подерутся, вот увидишь! Город негласно поделен между гильдиями, все ходят только кучками и лупят конкурентов. Ещё есть проблемы, очень — очень серьёзные, о них лучше не говорить, Халим.  — А этот как влип?  — С Лейзом, говорят, вообще балаган был. Вздумал на площади повозмущаться. Главное — никто не помнит, на какую тему. Знаешь, чем кончилось? Его обвинили в мошенничестве. Он вызвал на дуэль всех! Народ, понятное дело, обрадовался. Толпой примчались на Арену, позабыли про ссоры и сообща метелили одного Лейза. Поделом, я считаю.  — Ты не вмешался?  — Вмешался бы, если бы видел. Я спал, потому, что у меня тоже умная жена.  — Ладно, тебе пришлось хуже, сдаюсь. Жри свои грибы. Игнатиус с усмешечкой поднялся на ноги.  — Идём, уж…  — Как же ты умудрился проспать такое веселье? Игнатиус помолчал, потом ответил:  — Как… Да очень просто. После трёх суток непрерывных разборок в городе и в Синоде, Некси потеряла надежду затащить меня домой. Воспользовалась порталом и выдернула меня прямо с говорильни. Вот у всех рожи повытягивались! Я, видишь ли, только-только разделался с Вириком и Ароу, все меня сожрать готовы, и тут начинает работать призыв. Ну, я — а что мне оставалось?! — эффектно раскланялся перед аудиторией и удалился в портал. Ты ловишь ситуацию? Кладу на лопатки главу Демонов и ухожу к жене — тоже Демону! Некси, в плане миротворчества, своим призывом добилась большего, чем мы все вместе взятые за целую неделю. Ну вот… Да не ржи ты так — весь лес на уши поставишь… Дома сел поесть, а когда стаканчик снотворного хлопнул, сам понимаешь, в Пронтере меня потеряли. На целые сутки.  — Некси подсунула? — веселился Халим.  — Ну да. По её мнению, муж должен иногда отдыхать. Повезло мне с женой, Халим. Не знаю, как бы я себя повёл, если бы Лейз вздумал митинговать при мне. Сволочь он, нашёл время масло в огонь подливать. У меня вообще аллергия на дураков, а тогда я был особенно зол, злее всех, наверное. Короче … Некси меня спасла, и Лейза спасла от меня.  — Почему его не занесло в другое место? Сейчас ещё курицу надо будет изловить и расседлать… Игнатиус покосился на Халима и промолчал. Задумчивая пеко важно обедала кабаньими потрохами. Шизи угостила её тем же зельем, что и хозяина — полила мясо и кинула курице, когда та примчалась в лагерь. Птичка не отключилась, как Лейз, однако успокоилась.  — Ты кого-то ловить собирался? — Усмехнулся Игнатиус. Халим зарычал и занялся пекошкой. Та не возражала. Панцирь на курице был так же помят, как и доспехи её хозяина, однако, сама пернатая тварь нисколько не пострадала. Халим сложил сбрую в кучу и принялся чесать пекошку под перьями. Курица вытянула шею, расправила короткие крылья и заквохтала, закрыв глаза. Шизи с Игнатиусом так и покатились со смеху. Халим, продолжая чесать пекошку, объяснил ей:  — Не обращай внимания, они завидуют, их так чесать никто не будет. Клянусь соседским курятником! Халим, почёсывая пекошкину шею, добрался до клювастой башки. Почесал пеко между глаз, постучал по клюву, снова почесал между глаз. Пеко потопталась, поквохтала и уселась на когтистые лапы, готовясь отойти ко сну. Халим привязал пеко за лапу к дереву. Интересно, выдержит ли цепь, если птичка захочет подёргаться? Может, Лейз и рассчитывал на обрыв цепочки в ответственный момент?  — Лейзи! Цепочка крепкая? Курицу сдержит?  — Крепкая, — ясно выговорил спящий Лейз. — Держит хорошо.  — Ого, чем пациентов поим! — удивился Игнатиус.- Шизи, где добыла зелье?  — Места надо знать! — ответил вместо Шизи Халим. — Взял да и сварил. Что вылупился? Не скажу как, мне некогда! Сами тут болтают о разных разностях, а меня заставят обед готовить, металлолом собирать, который мы по лесу раскидали. Рррррррр. День клонился к вечеру. Присты в две головы колдовали над Лейзом. Халим сварил похлёбку, поджарил на углях мясо, развесил на кустах выстиранное Лейзово барахло, попутно стащил шитый золотом официальный балахон Игнатиуса и хорошенько припрятал его.  — Всё, воры от работы дохнут! Иначе были б не воры, а шахтёры. Эй! Хватит парить мозги бедному найту, они и так у него набекрень! — Халим постучал ложкой по котелку. — Пристятушки, козлятушки, жратки подано. Идите лопать, драгоценные! Или вы святым духом питаетесь, святой водичкой запиваете? Нельзя так, похудеете, засохнете, подохнете. Думаете, я вас хоронить стану? Я из вас мумий наделаю, буду по городам возить, народу показывать, деньги зарабатывать.  — Халим, — улыбнулся Игнатиус.- Заткнись.  — Сейчас, вот только пятки побрею и сразу заткнусь. Пошли вон, умники. Халим взял кусок мяса, уселся рядом со всеми и принялся жрать, громко чавкая и повизгивая.  — Шут гороховый, — Шизи ласково чмокнула его в щеку. — Послушай лучше, может, тоже что-нибудь скажешь.  — На тему точек опоры? Всё, что я мог ему сказать, я уже говорил. Если оно не хочет понимать, то и не поймёт никогда. И вообще, я плохо переношу мужчин с тонкой душевной организацией. Сам я грубый ужасно, неотёсанный…  — Деревянный по пояс, — подсказал Игнатиус.  — Да! Не… Почему только по пояс?  — Ну, жена-то тебя за что–то любит. Шизи засмеялась. -Сама не знаю, зачем мне этот обормот.  — Эх, — зевнул Игнатиус. — Пора мне…  — Куда это ты намылился? — невинно поинтересовался Халим.  — В бой! В Синод, надо безобразие заканчивать.  — Ну, иди-иди, государственный деятель, понимаешь. Игнатиус некоторое время бродил по поляне от куста к кусту, разыскивая балахон. Потом сообразил, что не наблюдает своей «визитки» нигде.  — Халим!  — У?  — Где моя шкурка? Красивая такая?  — Не видел давно, — честно признался Халим. Небо темнело. Луна, огромная, наливалась золотом и смахивала уже на кружок сыра. Птицы чертили небо. Солнце спускалось в лес. Игнатиус посмотрел на Халима, сначала укоризненно, потом задумчиво.  — Ну что ж, нет шкурки — нет Синода. Игнатиус решительно уселся у костра. И тут же заработал поцелуй от Шизи и дружеский тычок от Халима.  — Ребята, а можно я Некси позову?  — Вот настоящий человек дела! — провозгласил Халим. — Целый день исполнял нелёгкий долг священнослужителя, потом собрался управлять государством, и только когда у него спёрли внешний признак высшей власти, он соизволил подумать о жене!  — Шизи, я его придушу! Можно?  — Халим шутит, Игнатиус. Просто ему не понравился твой вопрос. Для нас Некси не Баатезу, а подруга и твоя жена. Слушай, а у тебя вино дома есть?  — Сейчас я спрошу! Наверняка есть.       Вечер удался. Во всех отношениях удался. Ближе к полуночи, когда Шизи и Некси уже спали, Халим с Игнатиусом смазали друг дружке боевые царапины бальзамом, выпили по чашечке крепкого кофе и залегли в темноте караулить. Собственно, в охране нужды не было — зверья полон лес, однако надо было поговорить.  — Проблемы, о которых не говорят?  — Знаешь, Халим, я боюсь, что вся эта смута — только отголосок будущего. Ты понимаешь меня?  — Есть дурные предчувствия и только. Болит душа и всё. Ни от чего. Хотя и не так, как в прошлый раз. Снова Битва богов? А, Игнатиус?  — Мир не останется прежним, это точно. А что в прошлый раз? Что ты чувствовал?  — Ничего особенного. Просто вдруг я понял, что наступил момент прощания с собственной душой. Я бродил в подземельях Геффена. В какой-то миг меня словно окликнули. Обернулся я и увидел в небесах самого себя. Какое там небо — пещеры, катакомбы, и всё же, я увидел высоко-высоко над миром самого себя. Это была не смерть, я же никуда не делся. Просто моя душа прощалась со мной. Я снял очки и бандану, потому, что чувствовал — меня хотят запомнить. Так мы и смотрели друг на друга. Без боли, без жалости, без надежды. Ничего нельзя было поделать. Просто кто-то развёл мосты. Тогда-то я и понял несколько вещей. Мир держится на любви и ни на чём другом. Ни одно наше чувство, ни одно наше деяние не пропадают зря, ни плохое, ни хорошее. И ничего трагичного в жизни не существует, а драмы бывают только там, где мы сами хотим их видеть. Тот, Кто разводит Мосты об этом знает. После этого долго молчали, вслушиваясь каждый в свои мысли.  — Мне сегодня тоже не по себе стало, когда я не нашёл балахона. Так — тоже дурное предчувствие.  — Два конца света за одну жизнь, забавно, не находишь, Игнатиус?  — Да уж, позабавимся…. Как с ними теперь будем жить… с новыми? За себя-то я не боюсь, не пропаду. Просто труда жалко, не власти, а того, чего мы добились. Мир-то получился неплохой, а?  — Неплохой. Эх… А пойдём, грибов надёргаем? Вот сейчас бы я нажрался.  — Спирт есть.  — Нельзя спирт, я потом неделю ни к одному зверю не подкрадусь.  — Неделю! - усмехнулся Игнатиус. — Если она есть у нас, эта неделя.  — Да? Тогда грибы отменяются. Перед концом света нельзя преувеличивать значимость собственных чертей.  — Философ-практик… Бог мой, как я устал! От неизвестности, от гадания на кофейной гуще: что-то будет, как там жить? Получится ли делать что-нибудь? И ты, Халим, тоже, не ври мне про иммунитет ко всему, который якобы у тебя есть. Тебе ведь страшно. А вдруг смысл жизни пропадёт раз и навсегда?  — Да, друг мой, мне очень страшно, — признался Халим. — Но я боюсь другого. Я могу потерять вас всех. Шизи, тебя, прист. Могу никогда больше не встретить Путника, Эльфа, Проклятого, Крокодила… Не заорёт больше Габорум: «Приветище!». Не улыбнётся Виви. Не промчится мимо великолепная, как пляска огня, Мышь. Скай, Шед, Кроук, Изверг, Мурри… Мне будет их не хватать. И Орруэла будет не хватать и Лотара. Вот этого боюсь.  — Знаешь, я сейчас подумал — что-то будет утром? Вот взойдёт солнце, какими мы станем?  — Утром ты наденешь свою шкурку и пойдёшь в свой Синод. Всё будет как всегда.  — Не надену, — тихо ответил Игнатиус. — Не хочу. На самом деле вся суета в нашей большой деревне не имеет, и не имела смысла. Да, утром я пойду в Синод, только шкурку не надену. Она мне слишком дорога. Могу же я не марать свою одежду обо все эти дрязги? Накануне Конца света. Предрассветный ветерок потихоньку сдул все ночные кошмары. Час Тигра крался по земле, разгоняя тревоги. Игнатиус дремал у костра, Халим грыз яблоки, глядел на звёзды. Мир меняется, но небо такое же, так же приходит рассвет, ветер такой же ласковый, как вчера и третьего дня. И ещё, Халиму казалось, что там, за звёздами, их души найдут, как не потерять друг друга, что бы ни произошло. А это значит, что всё, всё хорошо.