Увядая

Когда Отоя вновь ощущает почву у себя под ногами, лужа пунцово-алой крови уже сворачивается, впитывается в одежду жертвы, теряет былые яркие краски. Тело изломано, изрезано и уже не дышит, и Отоя прощается с ним коротким разочарованным вздохом. Багровый ихор на ее одежде – рубиновые мазки совершенной кисти художника, знающего толк в истинной красоте. Отое нравятся эти краски – густые, тягучие, тяжелые; кровь ей к лицу. Словно она была создана для убийств. Отоя видит бордовое небо, сливающееся с ярко-алой ртутью на ее одежде. Отоя внимательно смотрит на него сквозь ножницы и решетки на окнах; ей хотелось бы разрезать это небо в клочья, искупаться в пунцовом дожде, забрать себе все краски, увековечив их в пышном великолепии. Ведь, в конце концов, оно все равно уйдет в небытие. Как и все недолговечные вещи. Отоя ненавидит увядание. Она чувствует, как день за днем, наслаждаясь жизнью, она широко шагает к глубокой черной воронке, что вот-вот поглотит ее с головой. Отоя слышит, замедляются ее часы. Она не обращает на это внимания. Отоя рисует, но ее холст уже холоден и не дышит. Ножницы проникают глубже под бледную, мертвую кожу, только никто не смотрит. Рассвет хладнокровен и беспощаден в своей молчаливости. С ножниц медленно стекает багряная нефть, а крупные капли с гулким звуком падают на асфальт. Кровь лежит на руках Отои неровными алыми пятнами. Отоя уже почти видит, как она исчезает, и на ее место становится другой человек, в котором больше не осталось ничего человеческого. Отоя не против. Её здесь ничто не держит, кроме одного. Красивые вещи не должны увядать; Отоя не позволит этого. Отоя словно была создана для убийств. Она — художник острыми ножницами по чистым полотнам их нежной кожи. Отою ничуть не пугает то, что однажды она исчезнет, ведь путь её с самого начала вёл в никуда.