Обитель скорби

В наступающих сумерках светильник горел ярче уличных костров. Джим поставил светильник на стол и разложил собранные сладости: конфеты, печенье и фрукты. Конфеты с ядом. Печенье с тротилом. Фрукты…что было во фруктах, дети сказали, но он точно не запомнил. Окно распахнулось и принесло с собой шум, дымный от фейерверков воздух и ворона, ворон пролетел над потолком и опустился на стол рядом со светильником. Джим не стал закрывать окно, светильник не погас бы, даже если бы ветер был сильнее. — Вот ты, и вот я, — сказал Джим ворону. — Привет. Ворон был худым и неуклюжим, он переминался с лапы на лапу и молчал. — Начинается холод, приближается тьма, — запел было Джим, но осекся и посмотрел в огненные глаза ворона. — Ты мог бы и подхватить. Карр-каррр! У меня был учитель пения, его звали Моран, когда я начинал фальшивить, он терпел-терпел, а потом как крикнет: «Больше никогда!». Ворон вздрогнул от страшного крика Джима. Дым из светильника стелился по полу, светильник отбрасывал тень, равную дыму по плотности. — Так вот…нет, не надо есть, это все отравленное. Не надо, ты же можешь умереть, а тебе зачем? У тебя глаза как у него, у него были черные, тоже как огни. Огни бывают и оранжевые, и красные, и черные. Но все огни погасли. Джим протянул руку, и ворон клюнул его в раскрытую ладонь. Джим стряхнул кровь на светильник. — Думаешь, этого достаточно, чтобы душа вышла из круга? — спросил Джим у ворона. Ворон печально взмахнул крыльями и вылетел в окно, унося с собой фиолетовые тени. А Джим остался. — На пустынной земле есть обитель скорби, где ты все кричишь в пустоту… Я принес тебе сладости, я зажег в тебе свет. А теперь на одну и ту же простую рифму…. И что же я услышу в ответ? «Невермор, невермор, невермор». А потом светильник погас. И душа его никогда не выйдет из круга.