Возрождение

 — Я иду на мид. Безапелляционно. Жестко. Требовательно. Дразнящая, маленькая фигурка моего соперника. Мы танцуем около крипов, не решаясь бить друг друга. Главный состав против второго. Но нельзя сказать, что мы номер два — стоит лишь увидеть наш счет на турнире. Я выше тебя. Улыбаюсь в полутемной комнате сам себе, лишь подсветка клавиатуры расчерчивает мои пальцы причудливыми узорами, да свет из коридора бьет в спину. И, конечно, этот ненавистный мне, слепящий монитор, в который мне так надоело пялиться. Что бы могла значить эта высота для нас? Ничего. Так я отвечаю сам себе, вспоминая твои усталые глаза и вечно посаженый голос. Стоит ли это наших жертв? Беспомощный герой врага, к которому я испытываю болезненную нежность, нелепо дергается, когда выходят ему за спину мои саппорты. Я делаю последний удар. И жду твоего возрождения. Я больше не хочу играть в эту игру. Не хочу стоять на этой линии, но не могу отдать ее другому. Клавиатура податливо скрипит кнопками, истерично моргая синими смазанными полосами, когда на нее резко опускается моя рука, которую я не могу ее поднять, когда ты летишь на меня. Пиксельные человечки дерутся. Я смотрю на это с безразличием. Как ты можешь быть жестоким в битве, если ты такой хрупкий и взъерошенный в жизни, с тремя родинками на ухе? Я уже вижу, как ты близоруко щуришься, но упорно не надеваешь очки, в смешном сутенерском халате встречаешь меня посреди светлой питерской ночи и выхватываешь сумку из моих окоченевших рук. Я встаю как вкопанный в дверях твоей квартиры, подавляя нарастающий ужас. Я сбежал, снова сбежал ото всех. — Да проходи уже, — забавно морщишь нос, зевая. — Ты надолго? Я лишь качаю головой, не в состоянии сдержать улыбку. Ты ни разу не удивлялся мне, будто все время был готов встречать гостей. Суешь мне в ладони чашку горячего кофе, ненароком касаясь моего запястья… — АНДРЕЙ! — вопль в наушниках прерывает мои размышления. Ты останавливаешься, не добивая меня. Я не шевелюсь. Ты тоже. Наши марионетки послушно расходятся по разные стороны реки. Понимаю, ты устал, как и я, но не признаешь этого. Боги не устают. — Интернет моросит, сейчас отвалюсь, — проговариваю я и отключаюсь. Назойливый гул кулеров прекращается. Клавиатура и монитор гаснут. Я потягиваюсь, наблюдая, как скачет по столу мой телефон, разрываясь от звонков. Но я не отвечу тебе, капитан. Не сегодня. Накрываю ладонью бьющийся в агонии кусок пластика, чувствуя через него злость звонящего, и прижимаю сильнее — хрустит экран, как сломанная кость. Такой же неприятный слуху звук. Муки аппарата прекращаются. Тишина. Капитан знает, в чем дело, не раз ему приходилось искать мне замены и пускаться в долгие объяснения о причинах моего отсутствия. Он принимает все камни, летящие в мою сторону, но все больше ненависти в его ядовитых репликах в скайпе, все больше издевки в твитах. Детская месть, которая не вызывает никаких эмоций. — Андрюх, не приезжай больше, — устало бормочешь ты, когда я снова вторгаюсь в твою ночь. — Ну нахрена ты прилетел? У меня завтра с Нави игра, а ты… А я больше не играю. Мне надоела эта игра, и я не вернусь в нее больше. Мне надоела эта вечная тоска. И твои потухшие глаза за стеклышками очков. С каких пор ты их носишь? Я аккуратно снимаю их, откладывая на полочку у двери. В этот раз ты не приглашаешь меня пройти дальше, закрывая грудью вход в свое гнездо, храбрый воробей. Ты решил всерьез, что меня остановят эти слова? Я сметаю тебя вглубь темного коридора. Хлопает дверь за моей спиной. Умница, закрылась от сквозняка. Ты не смог остановить лучшего кентавра в мире. — Я не могу быть там, — шепчу я, утыкаясь носом в твою шею. Ты еще больше похудел с нашей прошлой встречи, я отмечаю это с болезненным волнением, ощупывая твою спину сквозь плотную ткань толстовки. Те же три родинки на ухе. Строгий взгляд и хриплый голос, умоляющий меня уйти. Растрепанные темные волосы и твои горячие руки, в которые я зарываюсь лицом, словно кот. — Андрюх, у тебя щеки впали, — нахмурившись, говоришь ты, проводя пальцами по моим скулам, на что я смеюсь. Какая глупость. Многие находят прелесть в звуках океана, в звоне беззаботных весенних ручьев, освобожденных от ледяного плена, в любимых песнях, которые бесконечно повторяются в плейлистах. Твой голос. Не искаженный задержками. Не пересылаемый к спутникам в космос и обратно, в пластиковую коробочку, которая делает его таким же мертвым и искусственным, как она сама. — На кухню вали, кушать будешь, — приказываешь мне, словно ребенку. И я послушно следую за тобой, не в состоянии скрыть то внутри меня, что разрывает грудную клетку, когда ты ставишь передо мной тарелку с едой. Оно вырывается, застывшим на моем лице глупым выражением, таким радостным, что ты недоверчиво косишься на меня, не понимая, что мое счастье настоящее. — Серег, давай ты со мной, будешь? — Я не голоден, — качаешь головой, слабо улыбаясь мне в ответ. — Да не про макарошки я, дурак. Я возродился на обшарпанном стуле в питерской квартире, поедая слипшиеся макароны, казавшиеся самыми вкусными на свете. Ты стоял рядом, легонько сжимая мое плечо и одобрительно поглаживая меня по голове, пока закипал старенький чайник. Я остаюсь здесь надолго, мы оба знали это и без слов. Хотя раньше ты был категорически против меня, больше недели торчащего на твоей кухне. Но ты сдался под моим напором, снова наливая мне кофе в свою любимую чашку. Боги не сдаются, но сегодня ты человек. Игры кончились.