Fear me

- Куда? Вверх или вниз? Давай, давай! Мы не можем ждать весь день! - Это большое решение для нее. Каким путем ты хочешь двигаться? - Да, каким путем? - Поскольку я выбрала этот путь, думаю, я направлюсь вниз. - Она выбрала вниз! - Это неправильно? - Уже поздно. «Лабиринт» Порой Уилл Грэм лишь пассивно удивлялся, что у него вообще есть друзья, что кто-то желает быть его другом и отдает так много себя, учитывая, как мало он может предложить взамен. Он не понимал, за что его любят, и принимал это покорно, иногда с легкой досадой, иногда благодарно, но не прикладывая чересчур усилий для сохранения этой дружбы, полагаясь почти целиком на заинтересованную сторону. Правильно это или нет, просто иначе он не умел и пределов своих возможностей быть хорошим другом не скрывал, что казалось ему честным решением. Но прежде он особо не чувствовал за эту свою холодность вины. И исходя из этого - желания сделать больше, сделать хоть что-нибудь сверх своих пределов. Машина начала сдавать еще задолго до дома Ганнибала, но, к счастью, доползла - по крайней мере почти. Через лобовое стекло Уилл смотрит на освещенный дом, вокруг бушует стихия, швыряя горстями снег с дождем, и надо бы собраться с духом и выйти в этот армагеддон, чтоб не затянуть опоздание больше. Но Уилл продолжает сидеть, сжимая руль и не отрывая глаз от мягко светящихся окон. Погода усиливает сходство дома с кораблем среди штормящего океана, в ушах ревет гневный ветер, но дом кажется цитаделью, неподвластной волнам, сильной, спокойной и нерушимой. Несмотря на это, Уилл собирается потопить его, пускай и не сегодня. Он непреклонен в решении, но часто думает о том, пойдет ли Ганнибал ко дну вместе со своим кораблем, или же в недосягаемости будет смотреть на крушение с высокого берега. Уилл думает, где будет он сам - стоять рядом на берегу или вместе с ним на мостике ждать, когда над их головами сомкнется бездна. Ему не кажется странным сомневаться в собственном выживании даже при успешной миссии. Некстати вдруг вспомнился похожий ненастный вечер, когда Ганнибал - тогда еще друг, верный, близкий, - вез его в машине, и окна вот так же яростно размыло дождем, а воспаленный мозг закручивал в спираль лихорадки. Ему было до того плохо, ремень безопасности нещадно сжимал грудь, и несмотря на тихие увещевания, Уилл все дергал замок непослушными пальцами, пока не отстегнул, а дальше было блаженство касания ко лбу холодного стекла с изнанкой из мельтешащих капель и возможность вдохнуть. На повороте его шатнуло головой на плечо Ганнибала, и он старался – или думал, что старался, - поднять ее, отстраниться, извиниться. Но не мог, до того тяжелой она была, мог лишь наблюдать полуприкрытыми глазами за рукой на руле, да и Ганнибал не тревожил его до самого конечного пункта. Уилл не помнит слов, но до сих пор помнит голос, прикосновение ладони с запахом ливня, и несмотря на лавину страшных бед, что погребла его сразу после, воспоминание почему-то осталось приятным. Непостижимым образом. В такие моменты, как сейчас, он словно распадается на части, чтобы парадоксально сохранить цельность. Уилл полон холодной решимости, другой Уилл разрываем страстями. Уилл терпелив и методичен, другой Уилл балансирует между яростью и отчаянием, между болью от потери, от того, что никогда и не имел, и от мысли, что все-таки имел, а возможно, до сих пор имеет – даже в большей степени, чем раньше. Уилл может притворяться и улыбаться, другой Уилл часто хочет этого несмотря ни на что, улыбаться без притворства. Он так скучает по дружбе и так устал постоянно терпеть эту тупую напоминающую боль. Другому Уиллу невыносимо трудно, но у него есть первый. Другой Уилл не подозревает, насколько первому трудно тоже. Есть еще и третий, но он слишком опасен и нестабилен, чтобы тревожить его без серьезных причин. «Нет у тебя…» - начинает Уилл фразу из фильма, которая так помогала в детстве, но не заканчивает ее. Это мудрая сказка, ребенком он всегда немного пугался ее и любил, но это не был страх того, что король гоблинов придет и заберет его в свой ужасный мир, полный неисчислимых чудес. Скорее того, что Уилл остался бы с ним по доброй воле, не пожелав вернуться и тем заставив страдать своих близких, пусть осознание этого пришло много позже. А привлекала его идея искупления, надежда, что некоторые поступки все же можно исправить, если приложить усилия. Хотя бы склеить осколки. For my will… is as strong as yours… and my kingdom… is as great… В темной детской, когда чудился шелест совиных крыльев, а в окно стучали кривые ветви дерева, он шептал эту фразу, укрывшись с головой, и это делало его сильнее. - Нет у тебя… - пытается он снова, и тут в стекло раздается резкий стук. Уилл вздрагивает, не отдавая отчета, что сидел, крепко зажмурив глаза. - Ты в порядке? Уилл? - Извини за опоздание, - отвечает он и шагает под огромный зонт, который, будто шлюпка, везет его к сияющему кораблю. - Не страшно. Все равно ты мой единственный… гость. Это странная пауза, будто выбор слова был внезапен, скрывая что-то другое, но Уилл меньше всего хочет думать о формулировках, как и о том, как редко доктор Лектер позволяет себе необдуманное слово. А без всяких причин и того реже. Сегодня они не говорят о важных вещах, о связывающих их тайнах; другой Уилл предоставляет первому поддерживать беседу, а сам просто смотрит, прячась за его улыбкой. Надеясь, что невидим, потому что иногда кажется, что Ганнибал смотрит именно на него. Это очень знакомый взгляд, одна из тех досадных причин, по которой когда-то Уилл потянулся к нему после второй же встречи. С осторожностью бездомного пса, привыкшего полагаться только на себя, с готовностью оскалиться и огрызнуться, сбежать в любой момент – но все же потянулся, глупо возражать, а ведь бродяги не спешат пускать кого-то в свою жизнь. Кто знает, может, не столько потребность в любви, сколько само желание быть увиденным и кому-то верить заставляет самого недоверчивого рано или поздно ткнуться носом в чью-то теплую, сильную руку и навсегда, без остатка отдать свое сердце. Первое впечатление вопило – этот человек опасен, он пахнет смертью, но Уилл не доверился инстинкту, он помнил лишь общее раздражение того дня, и виной тому был не только Ганнибал Лектер. Уилл не любит думать о доверии. Он не любит думать о себе как о жертве. Если на то пошло, и Ганнибал его таковым не считает. - …японской школы Масами Такзучи. Играть на нем – все равно что рисовать по воздуху, как если бы каждый выдох имел значение и давал свою краску полотну. Бесконечные варианты вселенных, созданные малейшим движением, - есть в этом что-то от божественного созидания. Тебе бы понравилось хотя бы в познавательном смысле. - Не думаю, - неожиданно подает голос другой Уилл, показав себя. – Не с моим слухом. Ганнибал на миг замирает, не сводя с него глаз, - скупое движение охотника - и прятаться поздно. А может, всегда было ни к чему. - Слух важен, но… возможно, ты обладаешь более ценными качествами. Когда-нибудь я тебе это докажу. - Не сегодня? - Нет. Боюсь, для этого надо быть… «Пьянее», - думает Уилл, но за него снова говорит первый: - Трезвее? - И это тоже. В любом случае терменвокс – музыка утра. В то время как Уилл произносит то, что должен, сознание другого работает странным образом – наряду с логичной злостью на виновника всех своих бед он чувствует то сожаление, то даже умиротворение от переливающихся цепочек слов, а то и необъяснимый стыд, вспоминая собственный возглас: никогда мне больше не лги! – и как Ганнибал кивнул, соглашаясь, и само собой разумелось, что ультиматум взаимен. Они едят рыбу, пойманную Уиллом, - безопасная пища, великолепно приготовленная и никому не стоившая жизни – по крайней мере, никому из прямоходящих… И тем не менее он едва прикоснулся к тарелке, пусть и рискуя опьянеть с полбокала. О том, чтобы ехать домой, нет и речи, да ему не впервой оставаться – когда-то, прошлой зимой и в прошлой жизни, дороги адски замело, и до утра Ганнибалу пришлось не один десяток раз услышать имя Аланы Блум, хотел он того или нет. Время от времени Уилл оглядывается, вслушивается в привычное звучание дома, звон столовых приборов, шелест штор, звук льющегося вина, но здесь нет и следа присутствия Аланы. Быть может, ее легче было бы найти в спальне, но об этом ему никогда не узнать. - У тебя разве нет ранних пациентов? – наконец предпринимает он единственную не слишком искреннюю попытку быть вежливым. - Я их отменил, - отвечает Ганнибал невозмутимо. – Могу я провести ночь с другом, раз уж выпал такой случай? Это не вопрос, хотя и кажется таковым, потому Уилл не отвечает. Уже глубоко за полночь они наконец расходятся по комнатам, он утомлен и голова кругом, но у другого Уилла сна ни в одном глазу. - Как устроишься, приходи поговорить. Если есть желание. Поговорить? Еще? Они говорили во время сеанса, ужина и после него, они только и делают, что говорят, даже когда молчат. Вид у Уилла, должно быть, слегка неадекватный, потому что Ганнибал усмехается. - Если есть желание, - повторяет он, вручая ему стопку одежды. – У меня порой такое чувство, что ты не всем спешишь делиться. Хотя и хочешь. - Несомненно. Иначе ты бы давно потерял ко мне всякий интерес. - Это вряд ли, Уилл. Я всегда буду хотеть больше. Как и ты. Не согласиться он не может, это была бы слишком явная ложь. В мелочах Уилл предпочитает быть честным. - И у меня всегда будет что тебе дать? - спрашивает он только - и получает в ответ свое же слово: - Несомненно. Пижама та же, что и в прошлый раз... а может нет, но тоже впору. Уилл забывается тревожным сном, лишь коснувшись головой прохладной подушки, другому Уиллу достаточно сорока минут, чтобы отчаяться уснуть. Эта ночь все никак не заканчивается, липко тянется, обволакивая тьмой, и возможно, тому виной непогода. Чем час поздней, тем мысли тяжелей... Однако же, выбравшись из кровати и занося руку для стука, он уже знает, что не решится войти. Забавно – он ведь собирается отнять все личное пространство Ганнибала, растоптать в пыль и сузить до размеров клетки, но не может пересечь и малую его границу. Забавно и очень страшно. В конце концов, Уилл забредает на кухню - отчасти потому, что его начинает терзать вполне ожидаемый голод. Возможно, там еще осталась рыба или что угодно, чтоб унять эту резь в желудке. Хотя нет, пожалуй, что угодно не подойдет. Лезть без спроса в холодильник доктора Лектера - идея не из лучших и не для впечатлительных. Уилл на нервы давно не жалуется, к тому же он голодный как никогда. Однако вид пустой полутемной кухни парализует его, и лишь переступив порог, он не предпринимает никаких попыток отыскать еду. Просто неловко садится на угол стула, положив руку на холодный разделочный стол, единственное освещенное место. Она кажется чужой, будто отделенной от тела. Уилл уже рад бы сбежать, но не может отвести от нее взгляд и не представляет, сколько уже сидит так неподвижно. Место не преступлений, а лишь их последствий - здесь звучит сама тишина нарушенных священных границ, и это весьма враждебный звук. - Чем час поздней, тем мысли тяжелей? Он вздрагивает. Перед тем, как мягко и постепенно загораются лампы, Уиллу мерещится винный сполох в глазах Ганнибала, но это всего лишь игра света. Его вид, слегка взлохмаченным и в домашней одежде, вызывает спазм, резкое болезненное ощущение, будто по животу полоснуло чем-то острым. Уилл в спальне стонет во сне, свернувшись в клубок и подтянув к груди колени. - Прости, что… – говорит Уилл здесь, но заканчивать нет нужды. - Не извиняйся, я не спал. Ты почти не ел, я помню. Не будь я так уверен в себе, принял бы на свой счет. - Не будь я так уверен в тебе, побоялся бы обидеть. - Чего ты хочешь? "Ненавидеть тебя". На самом деле Уилл не хочет ненавидеть, это пройденный этап и нехороший опыт. В чем он действительно нуждается - так это в простом чувстве. А ненависть - простое чувство. - Уже слишком поздно, ты не должен… Ганнибал лишь качает головой. - Разумеется, нет. Ты же меня знаешь лишь немногим меньше себя - я делаю только то, что мне приятно. Или очень приятно. Иначе зачем тогда вообще жить. Уилл задумывается, кого же он знает хуже – себя или его, и не уверен в ответе. - Смахивает на кризис среднего возраста. - Вроде того, когда бросают работу, чтоб рвануть в Европу и купить байк? Интересно, как бы действовал хороший друг, разрази меня подобный кризис. У него очень серьезный голос, тем абсурднее это звучит. Тем не менее Уилл отвечает так же серьезно: - Нашел бы тебя и был рядом. - Чтобы вправить мозги? Его лицо все еще непроницаемо. Уилл знает, как часто Ганнибал шутит именно с таким лицом, но пока не всегда понимает, когда именно. - Если необходимо. Ты же неплох в моей области. - Или? - Или разделить это с тобой. Идеальный ответ, он нравится им обоим. - Так чего тебе хочется? Действительно. Говори быстро, не думай. - Картошки фри. Вскинув брови, Ганнибал выдерживает паузу, во время которой Уиллу охота тут же провалиться сквозь планету и сгореть, - а потом наконец смеется. Это редкое зрелище. От него спящий наверху Уилл в испарине вцепляется зубами себе в руку, чтобы заглушить вопль. - Да, знаю… я страшным образом примитивен. То, что можно купить на каждом углу… - Поверь, мимо по обоим пунктам. Во-первых, ты какой угодно, но не примитивный. – «Иначе не сидел бы здесь» звучит так четко, будто было произнесено. – И потом, разве стал бы ты судить обо мне по тому, что я ем? Уилл думает, что, в общем, так оно всегда и было. - А во-вторых, девственное масло делает чудеса. Займешься соусом? - Прежде я не… Ему в руки летит белоснежный фартук. - Просто делай, что я говорю, и все у нас получится. От его слов Уилл в гостевой спальне слабеет, будто от сильной потери крови. Этот лишь кивает с улыбкой. Ганнибал прав. Соус Уилла невероятно хорош. Поедание вредной пищи глубокой ночью сродни преступлению, по крайней мере на этой территории, но если сравнивать с другими преступлениями - его хотя б не страшно разделить. В спальне пусто, и Уилл находит себя внизу, в комнате приемов, забравшегося с ногами в знакомое кресло. Он сидел здесь тысячу раз, мог бы найти на ощупь. Там они наконец могут слиться воедино, ненадолго успокоиться, а от пледа пахнет чистой шерстью и карри. Несуществующую рану на животе стянуло несуществующим шрамом в форме буквы L; откуда-то издалека Уиллу мерещится голос: я зашил бы лучше... - хотя и он не существует, по крайней мере пока. В обстановке что-то не так, будто мир незаметно перевернули вверх тормашками, но какая разница. Ибо моя воля так же сильна, как и твоя. И королевство мое так же велико. Откуда здесь вообще взялся плед?.. Уилл знает, что дорог многим людям, но лишь в этом случае понимает почему. - Нет у тебя власти надо мной, - шепчет он, накрывшись с головой, и не верит ни единому слову. За миг до сна приходит ясность, что не так. Кресло. Сам того не сознавая, он занял вовсе не свое.