Кровь стынет в жилах

1995

Она все время как будто полыхает вся, С самых кончиков пальцев ног, обугливаясь все выше и быстрее…

Когда поднимаешься на высоту в несколько десятков метров, держась лишь за хрупкое древко метлы и ловя сильные порывы ветра, резко ускоряясь — перехватывает дыхание, и в жилах стынет кровь. Люблю это чувство. Погано лишь то, что тут же забываешь о снитче. Только воздух под тобой, хор слизеринцев, перекрывающий голос гриффиндорского комментатора, и игроки, похожие на рой бешеных пчел... Не отвлекаться. Матч с Гриффиндором. Если Поттер поймает снитч раньше, все слизеринцы будут коситься волком. А декан разочарованно посмотрит на тебя, как на флоббер-червя, и в тот же вечер напишет письмо отцу. — Малфой, заснул?! – крикнул Монтегю, пролетая мимо с квоффлом. Я вздрогнул и резко взмыл, начиная кружить по полю. Поттера нигде не было видно; снитча тоже. Оценив обстановку на поле, я испытал удовлетворение: Уизли-младший запорол игру (спасибо песенке, которую я сам придумал вместе с остальной слизеринской командой), но гриффиндорские охотницы и загонщики-близнецы не расслаблялись. Остальная Уизлевская часть команды, увидев, насколько ущербен их брат, работали в три силы. — Джонсон перехватывает квоффл, пас на Уизли, Джинни Уизли, и… да! Пятьдесят – тридцать в пользу Слизерина, — кричал комментатор, пытаясь перекрыть крики болельщиков. Рыжие волосы охотницы почти сливались с красной гриффиндорской формой. Издалека казалось, что Уизли полыхала огнем. В один момент она ловко перевернулась на метле вниз головой, уворачиваясь от бладжера, который пустил в неё Гойл. Теперь Рыжая походила на спичку, пламя которой направлено вниз. Прошло минут десять; за это время Монтегю и Пьюси легко обвели ещё пару раз неудачника Рональда, но это только раззадорило остальных игроков гриффиндорской команды. Рыжая безумно металась по полю, уверенно переигрывая нашего вратаря, и вскоре Крэбб с Гойлом забыли о своей основной задаче: убрать Поттера. Теперь эти чурбаны пытались достать только её, но Фред и Джордж ни на секунду не переставали кружить рядом со своей сестрой. Я чуть снизил высоту, и вскоре Уизли пролетела, едва не врезавшись в меня. По сумасшедшим глазам девчонки я понял, что состояние бурления крови накрыло её в разы сильнее, чем меня. Не обратив ни малейшего внимания на возможное препятствие, она пролетела ещё пару метров и подала блестящий пас Джонсон. Тут же по обе стороны от Рыжей замерли с битами близнецы, готовые отразить возможное нападение. Конечно, Крэбб с Гойлом настолько бестолковые, что всё равно попытались задеть бладжером рыжую охотницу. — Придурки, вы забыли, что ваша цель – Поттер?! Найдите его и стащите с метлы, – рыкнул я на наших блистательных загонщиков. Те переглянулись, пожали плечами и полетели искать ловца. — Джонсон принимает мяч от Уизли, пикирует к кольцам… ещё один мяч Слизерину! Рыжая развернулась, явно ища кого-то из слизеринцев, и насмешливо посмотрела прямо на меня. От этого взгляда, полного ядовитого веселья, во мне загудела ярость. Была бы со мной волшебная палочка – клянусь, я бы показал мелкой Уизли, что никто не смеет так смотреть на Малфоев… В сантиметре от огненных волос блеснуло золото. Я резко спикировал вниз, чуть не опрокинув нахалку с метлы, и бросился к снитчу. Мяч летел к земле, я опасливо повернул вниз, а голова в голову рядом со мной уже летел ненавистный Поттер. В отчаянии я растопырил пальцы руки, всем телом тянясь к снитчу, когда Поттер, почти играючи, схватил в кулак золотой мячик. В груди что-то ухнуло, отчаяние достигло своего пика. Я не смог — одна мысль билась в голове, когда я приземлился на землю, больше не глядя ни на трибуны, ни на Поттера, и я даже не увидел, как Крэбб запустил в него бладжером. Зато мне пришлось увидеть её. Рыжая бестия с ликующим криком легко спустилась на землю и, заметив меня, криво ухмыльнулась: — Что, Малфой, снова не повезло? Следовало больше тренироваться, а не стишки сочинять… И бросилась к своей команде, которая приветствовала её восторженными криками. Я сплюнул на землю и, скорчив улыбку на лице, пошёл к Поттеру. Лучшая кандидатура, чтобы выместить свою злость.

1996

И если она спросит, почему же ты ни на что не жалуешься, Поцелуй ее в щеку и ответь, что начнешь сегодня, если она захочет.

Не сказать, что я горел желанием попасть на ужин Слизнорта, но тот факт, что Блейза пригласили, а меня нет, никак не выходил из головы. Конечно же, в компании самого Забини, Крэбба с Гойлом, Нотта и напросившейся в наше купе Панси я равнодушно высказал мысль, что Слизнорт просто не знает, что я еду этим же поездом, но на самом деле я всё понимал. Главное, чтобы остальные об этом не догадались. После ухода Блейза разговор как-то не шёл. Я размышлял, глядя в окно, Гойл ел шоколадные лягушки, Тео, как всегда, отстраненно читал очередную книгу, Крэбб принялся за комиксы, а Панси, явно почувствовав себя не в своей тарелке, попыталась как-то обратить на себя моё внимание. Получив в ответ лишь вялые ответы, она не нашла занятия лучше, чем перебирать мои волосы. Глупая девчонка, но если я её пошлю, Паркинсон тут же начнёт такой скандал, что я ещё сотню раз пожалею. Нет, мне и так хватает проблем. Через часа два Блейз вернулся в купе и уже начал закрывать дверь, когда что-то не дало ей задвинуться до конца. — Да что с ней такое? — разозлился Блейз, дергая раздвижную дверь и каждый раз натыкаясь на невидимый барьер. Вдруг что-то будто толкнуло его, и он повалился на Гойла. В один момент мне показалось, что рядом с багажной полкой взлетела чья-то кроссовка, тут же пропавшая из виду. Кажется, перед тем, как выйти из поезда, будет необходимостью задержаться… Гойл недовольно выругался, потянулся и захлопнул злосчастную дверь, спихнув с себя Блейза. Растрепанный и сердитый, Забини рухнул на сиденье, глядя на меня. — Ну что, Забини, — протянул я, — что нужно этому Слизнорту? — Просто подыскивает людей со связями, — ответил Забини, явно стараясь не задеть меня. — Не сказать, чтобы он так уж много их нашел, — тут же добавил он, прочтя недовольство на моём лице. — Кого он еще позвал? — требовательно спросил я. — Маклаггена из Гриффиндора… еще какого-то типа по фамилии Белби из Рейвенкло… — Вот еще, он такой придурок! — вставила Панси. Я едва сдержался, чтобы не закатить глаза. — А еще Долгопупса, Поттера и малявку Уизли, — закончил Забини. Долгопупс… тётя Беллатриса рассказывала про родителей этого жалкого мальчика. Талантливыми аврорами были, пока она не запытала их до потери рассудка. Но вряд ли остальные слизеринцы знают о причине, по которой этот гриффиндорец был приглашен к Слизнорту, и ждут от него удивления. «Но почему Рыжая?» — подумал я, и сказал совершенно другое: — Он пригласил Долгопупса?! Да чем Долгопупс мог заинтересовать Слизнорта? Забини пожал плечами. Да, я был прав, он ничего не знает. — Поттер — понятно, драгоценный Поттер, Слизнорт хотел поглядеть на Избранного, — проговорил я, — но эта Уизли! В ней-то что такого особенного? Кроме огненного вороха вместо волос и глаз, насквозь пропитанных ядовитыми смешинками и самовлюбленного презрения? — Многим мальчишкам она нравится, — сказала Панси, словно услышав последний вопрос, который я произнес про себя… вроде бы. — Даже ты считаешь ее хорошенькой, правда, Блейз? А ведь мы все знаем, какой ты разборчивый! В голосе Панси слышалась плохо скрываемая зависть. Саму её в здравом уме никто бы не назвал хорошенькой; Паркинсон, несомненно, завидовала аккуратным чертам лица Рыжей, стройной подтянутой фигуре, густым волосам яркого цвета, наличию толпы парней, которая так и вилась перед ней. — Да я бы побрезговал прикоснуться к такой предательнице, которая ни во что не ставит чистоту крови, будь она хоть раскрасавица, — холодно отозвался Забини. Тео, до этого не вмешивавшийся в диалог, отвлекся от чтения и насмешливо посмотрел на Забини. Ну да, я тоже помнил, что Блейз падок к красивым девушкам независимо от их чистоты крови, а также то, как в прошлом году он пытался приставать к Рыжей в пустом классе. И не только там. Реплика, брошенная Забини, была исключительно для Панси. Паркинсон недоверчиво хмыкнула. Наверняка она тоже какие-то попытки ухаживания у слизеринцев за Рыжей замечала. Ситуацию стоило спасать, пока не родилась новая сплетня. — Да, Панс, я такого же мнения, — сказал я и на всякий случай поцеловал её в щеку, слегка поморщившись. И снова улегся к смущенной Панси на колени, позволив дальше гладить ей свои волосы.

1997

Вот она; заманчива, как грех, Я чувствую, как в моих жилах стынет кровь. Вот она; она поглотит меня целиком, Сделай глубокий вдох и давай начинать.

Когда Амикус Кэрроу подходит к тебе и приказывает «помочь» после уроков, все слизеринцы уже знают, что ты в классе будешь не убираться, а проходить проверку. Одной из преподавательских обязанностей Кэрроу было испытывать одних своих учеников на склонность к насилию, а других – на прочность. Ложью было бы утверждать, что им это не нравилось. На первом «практикуме» по заклинанию Круциатус Алекто назначила мне четыре минуты пытать гриффиндорскую третьекурсницу-полукровку, которая «посмела нарушить порядок во время урока магловедения». Было невыносимо смотреть в глаза беззащитной девочке с двумя светлыми косичками и слышать душераздирающий девичий крик, от которого кровь стыла в жилах, было страшно заносить над ней палочку и произносить «Круциатус», но ещё страшнее было ослушаться Кэрроу. Все отчёты о семинарах по Непростительным попадали на стол Темному Лорду, я знал это. Перед тем, как зайти в кабинет Алекто, я сделал выбор, кем я стану: жертвой или виноватым. Я сделал выбор. Но почему после этих четырех минут пытки какой-то незнакомой мне полукровки я в бессильной и бессмысленной ненависти к себе не мог заснуть и царапал руки, просто чтобы отвлечься? Наверное, это было что-то подобное тому, что гриффиндорцы называют «совестью». Что-то, о чём отец советовал мне забыть ещё до Хогвартса. Той девочки я больше не видел. Может быть, её забрали родители, когда узнали, что произошло. А Кэрроу не стали её держать в школе, потому что она полукровка. Я надеялся на такой вариант, и вскоре смог забыть этот практикум. До того, как накануне днём Амикус подошёл ко мне и сказал прийти в его класс в восемь вечера. Я шёл с тяжелым сердцем и надетой на лицо равнодушной маской. Да, я в порядке, Панси. Да, Гойл, всего лишь иду пытать какую-нибудь грязнокровку. Нет, Тео, мне абсолютно всё равно. Всё равно. Кровь стучит в ритм этим словам, когда я открываю дверь кабинета. — Ровно восемь. Ты вовремя, Малфой, — благосклонно говорит Амикус, но я смотрю не на него. – Вижу, ты уже заметил твою сегодняшнюю напарницу. Напарниками Кэрроу называют тех, кого мы обычно пытаем. Её обездвижили, прислонили к стене и связали руки, чтоб уж наверняка. Только глаза обездвижить нельзя. Они у неё сумасшедшие, как и застывшая уверенность на лице. Увидев меня, хочет прищуриться, но не выходит. — Парализовал её, как видишь, больно вырывалась чертовка, — пояснил Кэрроу. – Но можешь снять заклинание перед тем, как начать, хочу послушать крики из её очаровательного ротика… думаю, минут восемь с передышками этой предательнице крови хватит… — Профессор Кэрроу! Профессор Кэрроу! – не успел он договорить, в кабинет ворвалась Дафна Гринграсс, моя сокурсница и сторонница «Кэрроуского» режима. – Члены Отряда Дамблдора освобождали виновных первокурсников из цепей, нам удалось удержать одного, пойдёмте, скорее… Амикус громко выругался, сжал палочку и уже побежал за Дафной, но на пороге обернулся и рыкнул: — Восемь минут! Приду – и проверю работу! Дверь хлопнула, оставив нас с Рыжей наедине. Я сглотнул, переведя на неё взгляд. Выражение в её глазах стало обеспокоенным, когда она услышала о том, что кто-то из её Отряда оказался пойман. — Фините. – Тихо произнёс я, не опуская палочку. Джинни чуть не упала, но смогла устоять на ногах, не отводя от меня своего взгляда. Знаете его? Он значит «мне плевать, что ты Малфой, я не боюсь, я чувствую только насмешку». Я не опускал глаза. Смотреть – вызов. — Хватит тянуть. Сделай вдох и давай начинать, — сказала Джинни после минуты такой игры в гляделки. Сначала я долго не мог осознать её слова, сосредоточившись на том, чтобы понять, есть ли в ней хоть капля испуга за себя. Наверное, была. Но не на веснушчатом лице. Я медлил, желая увидеть хоть какие-то признаки женской паники. Возможно, тогда бы я почувствовал к девчонке отвращение и захотел бы причинить ей боль? Этого уже не узнать. Хрупкая фигура Рыжей застыла, как изваяние, безмолвно испепеляя меня изнутри. — Нет, — с трудом произнёс я. — Что? — презрение во взгляде угасло, вместо него зажглось непонимание. — Я не их марионетка. Уходи, — сказал я и всё-таки отвёл глаза. Было ли моё решение признаком слабости, или наоборот? Джинни Уизли всё ещё не шевелилась. Я чувствовал всем телом, как она сверлит меня глазами, и от этого стало жарко. Так не должно было быть, всё вышло из-под контроля. — Уходи, я сказал! – севшим голосом крикнул я и опустил свою палочку. – Твоя волшебная палочка, скорее всего, в столе у Кэрроу. Они обычно туда их кладут… Тонкая палочка со странной формой рукоятки действительно нашлась там. Уизли, неторопливо и неуверенно шагая, взяла её и вышла из класса. На пороге она обернулась, убрала упавшие на лицо волосы, и что-то хотела сказать, но передумала и вдруг сорвалась на бег. Я закрыл глаза, вдохнул, пытаясь взять под контроль бурлящую кровь, и задался вопросом, пожалею ли я ещё о своём выборе.

1998

<right>Она тут не из-за денег, Она в грязи; она попробует потопить и меня тоже.

Есть узкая грань между влюблённостью и помешательством. Я встречался не только с Панси Паркинсон. Панси не отличалась особым умом, как и красотой, зато была легко доступна. К середине шестого курса она ясно дала мне понять, что ждёт от меня кольца и золота Малфой-мэнора, раз уж я «отобрал у неё невинность». В конце концов меня всё это достало, и я перестал обращать на Паркинсон всякое внимание. Была Дафна Гринграсс с её ледяной красотой, захватывающей дух всех парней. Правда, только поначалу: потом все понимали, что она как ледяное изваяние не только внешне, но и внутри. Всегда. На таких девушек лишь любоваться, только и всего. Потом, уже на седьмом курсе, появилась её сестра Астория, с которой вроде бы и было о чём поговорить, и внешне очень походила на Дафну… но скоро я понял, что в её присутствии я не испытывал ничего, граничащего с помешательством. Безумие, которое начало зарождаться после второго «практикума» по Круциатусу, к весне разгорелось до такой степени, что при мимолетном взоре на рыжие волосы моё сердцебиение непроизвольно ускорялось. При редких пересечениях с Рыжей непонятный холодок разливался по телу. Меня это злило и даже пугало, я пытался не смотреть на неё, в мыслях называя «предательницей крови» или «ещё одна Уизли», пробуя выкинуть из головы даже её имя, всегда бесившее своей простотой, но не получалось. Потом была Битва за Хогвартс. Лето, прошедшее в судебных разбирательствах и допросах, обысках Мэнора с конфискацией некоторого имущества. Арест отца, чего удалось избежать мне с матерью благодаря показаниям Поттера. Облегчение, которое заслонило меня, как только услышал «оправдан»… во время всех этих событий было не до чувств, и я уже уверился, что со мной произошло лишь временное помешательство. А потом мать настояла на моём возвращении в Хогвартс, доучиться, так как предыдущий тяжёлый год не зачёлся ни одному ученику. И всё стало по-прежнему. Ещё на платформе, увидев абсолютно счастливых Поттера (вокруг долбанного избранного до сих пор роем вились корреспонденты «Ежедневного пророка») с Рыжей, которая смотрела на своего героя волшебного мира совсем не так, как на меня, я понял, что заражён. Даже признаки физической болезни имелись – при взгляде на их сцепленные руки начинала гудеть голова. Что-то подобное я ощущал, когда увидел Рыжую с Поттером ещё на шестом курсе, но отказываюсь признавать, что заразился настолько рано. Забини как-то повезло. Рыжей лихорадкой он переболел, по крайней мере, мне так казалось. После того, как девчонка шарахнула его Летучемышиным сглазом после очередного приставания в пустом классе года два назад, Блейз быстро охладел и кроме как в презрительном ключе больше о ней не заговаривал. Разве что в поезде. — Да ты запал на Уизлетту, — хмыкнул Блейз, как только мы с ним и с Ноттом заняли купе. Все, кто остались от нашей слизеринской компашки – Гойл решил бросить школу, а Крэбб… Крэбба больше не было. — Перекурил, Забини? – я демонстративно поднял брови и лег, заняв сразу три места. — Ты пялился на неё, Малфой. Очередной снитч, который упустил Поттеру? – Забини явно потерял страх после падения репутации моей фамилии. И поделом. — Завали, Блейз. Ты сам говорил, что каждый нормальный парень в школе не прочь трахнуть «малявку Уизли», а ей на то время было только пятнадцать. Нотт в своём стиле многозначительно хмыкнул, так и не сказав своего мнения, поднёс к лицу ладонь и громко шмыгнул носом. То, что Теодор сидит на эльфийском порошке курса с пятого, я узнал только этой осенью, вернувшись из Азкабана – лишь в ноябре мне разрешили в первый раз навестить отца. Состояние, в которое я впал, поговорив с тенью того Люциуса Малфоя, ощутив на себе действие сотни круживших вокруг дементоров, заставило Нотта без лишних слов поделиться со мной дозой зеленоватой субстанции. Так я и подсел на эльфийский порошок. Занятия казались бессмысленными, квиддич надоел. Необходимо идти дальше, повторял себе я, но почему-то за обедом в Большом зале эта мысль никогда не действовала. Неутомимое щебетанье Астории, подливавшей мне в стакан тыквенного сока, проходило мимо ушей, эльфийский порошок, принятый перед обедом, уже ударил в голову и разлился по крови. Окружающая меня обстановка начала пульсировать, и словно в замедленном действии я наблюдал за тем, как за столом Гриффиндора смеется и целует Поттера веснушчатая девчонка. Она шутливо отмахивалась от своего брата-Уизела и что-то весело говорила Грейнджер. В её действиях не было ничего необычного, но всё равно, как пропитанные магнитом, притягивали моё внимание. В какой-то момент она перехватила мой взгляд и изогнула рыжую бровь. На лице и в глазах ещё оставался след улыбки, адресованной не мне. Я торопливо повернул голову в другую сторону и наткнулся взглядом на озабоченное лицо Астории. — Драко, ты в порядке? У тебя сегодня странный вид. И зрачки какие-то огромные… — Они расширяются, когда смотришь на что-то красивое. Прекрасно выглядишь, Астория. Вот так. Деланный комплимент, Гринграсс деланно смущается. При виде всей этой фальши становится спокойнее и равнодушнее. Нужен ещё порошок. Я зависим. Зависим.

1999

У нее сумасшедшие глаза и такая же уверенность в себе, Слышала мои слова, знала, что я хотел сказать. И может стать моим единственным другом, Когда, в конце концов, остальные бросят меня.

Рождество давно не вызывало у меня позитивных эмоций, курса с пятого все приготовления к нему и ажиотаж среди младшекурсников стал раздражать. Обычно я «праздновал» с родителями, если можно считать праздником какой-нибудь скучноватый светский раут с представителями чистокровных фамилий. В декабре мать уехала во Францию к своей сестре, и мне совершенно не хотелось проводить там каникулы. А если совсем откровенно, на травологии я услышал разговор Поттера с Уизли и Грейнджер. Мол, с ней в последнее время что-то не так, избегает остальных и на Рождество не собирается возвращаться в «Нору» (весьма ироничное название для помойки Уизли). Действительно, если бы Рыжая горела желанием провести время в заполненном донельзя свинарнике, я бы на такую оборванку и не взглянул… ложь, я уже давно потерял над собой контроль. То, что с этой язвительной притягательной бестией что-то не так, я заметил ещё до слов Поттера. Не мог не заметить, наблюдая за ними. Глядя на то, как Рыжая обрела холодность и равнодушие лица, подобное моему, как она всё чаще отворачивалась от Поттера и игнорировала шутки своего ущербного братца, я испытывал желание видеть это всё чаще, и чаще. Холодок, обычно идущий у меня по крови, становился приятнее. Возможно, я переборщил с порошком, но ко дню, когда большинство учеников покинули школу на Рождество, у меня сложился вполне определенный план. Застать оставшуюся без своего Поттера Рыжую в одиночестве, зажать где-то, неважно… а что будет дальше, уже станет диктовать кровь. Я ощущал себя чёртовым маньяком-психопатом, когда пытался следить за ней под Дезиллюминационным в опустевшей школе. Наверное, так оно и есть на самом деле. Для моего помутившегося от двух видов зависимости рассудка это уже не имело большого значения. В канун Рождества мне всё-таки удалось застать мою бестию в одиночестве.

* * *

В той девушке, которая прошла мимо меня, не заметив, я сначала и не признал объект моей болезни. Поникшая, с разводами туши, покрывавшими веснушки под веками… собранные волосы, старый вязаный, явно не по размеру, свитер с буквой «F» на груди, точно на свалке найденный. Она не была похожа на ту яркую красотку, которой я заболел, и от этой мысли промелькнула надежда и облегчение. А потом я увидел как Уизли, вдруг остановившись, часто-часто заморгала своими вечно горящими глазищами, пытаясь сдержать очередной поток слёз. И понял, что пропал. Вдруг она сорвалась на бег, а мне было уже некуда деться. Ноги сами летели вслед за ней, и дыхание перехватывало так, как будто я поднимался на метле. Погоня привела на восьмой этаж, к тому месту, где на шестом курсе я пробыл добрые полгода. Против воли вспомнилось всепоглощающее пламя, смертельный страх, и имя, которое я онемевшим языком бросил вслед закрывшейся двери: «Крэбб»… Рыжая прерывисто выдохнула, зажмурилась, и три раза нетерпеливо прошлась мимо нужного места. Не может быть. Выручай-комната сгорела, я сам видел, но зачем тогда?.. Знакомая дверь появилась, и через считанные секунды растворилась. Вместе с Рыжей. Уйти? Поздно. Кровь диктовала действовать сейчас. Я достал маленький пакетик, с приятным зеленоватым содержимым. Грамм порошка, не больше. Лишь для того, чтобы придумать запрос Комнате, конечно. Место, где все спрятано? Нет. Место, куда забежала Рыжая? — Мне нужно место, где я могу кому-то помочь. В стене материализовалась дверная рукоятка. Я поборол желание самодовольно и в предвкушении хмыкнуть. Убедившись, что Дезиллюминационное всё ещё действует, я осторожно зашёл в появившийся зал. Он больше не являлся хранилищем всякой всячины – теперь Выручай-комната приняла облик просторного помещения, засыпанного снегом (на ощупь, удивительно, он был похож на хлопья ваты). Стен не было видно – по краям, образуя широкую арку, росли белые ели и пихты. Интересно, пожелала ли этого Рыжая, или комната самовольно приняла такой облик в честь Рождества? Сама девушка, ссутулившись, сидела прямо на снегу напротив большого странного зеркала, в котором ничего не отражалось. По крайней мере, мне так сначала показалось. Затем, по мере моего приближения к Рыжей, я заметил, что вижу в стекле туман, который будто бы становился всё гуще и гуще. Я совсем перестал что-то понимать. Отведя взгляд от зеркала, я посмотрел на Рыжую. Она распространяла своё тепло, как спичка, повсюду; иначе как объяснить возникший во мне жар? Глядя на старый огромный свитер, я ощутил горячее желание стащить его с её тела. Рыжая тихо всхлипнула, и в Выручай-комнате началась вьюга. Резко похолодело, даже жар перестал разливаться по крови. Ненастоящий снег поднимался, как по заклинанию Левитации, и начал летать по всей комнате. Ожили пихты и начали нападать на меня. Отголосок разума твердил, что это просто действие эльфийского порошка, но я всё равно стал пятиться от деревьев, вращавших своими ветками. И я упал, покатившись по снегу. Палочка куда-то отлетела; Дезиллюминационное перестало действовать. Рыжая тут же вскочила, как ошпаренная, и со сдавленным вскриком нацелила на меня свою палочку. Я, прокляв своё положение, поднял руки, растянувшись на «снегу». — Малфой? Как ты здесь оказался?! — в негодовании спросила Уизли, уже без тени слёз на глазах. Как же она умела владеть собой. И что мне сказать в оправдание? — Шел в подземелье, увидел тебя, а ты куда-то бежала, сломя голову. Это показалось мне подозрительным. Потом я увидел, что Выручай-комната восстановилась, и не удержался, зашёл за тобой… — Наверное, долгий был путь, возвращаться в подземелье через восьмой этаж, где и классов-то нет? — язвительно сказала Уизли, прищурившись, но уже опустила палочку. Не поверила, но и не испугалась. — И Выручай-комната не восстанавливалась. — Я видел, как она горела. Я сам едва выбрался. — Но не сгорела же, — в ответ на мой недоуменный взгляд Уизли уже спокойнее добавила: — вещи — не люди. Со временем, они возвращаются на свои места. Я ничего не отвечал, озадачившись её словами. Заметив, что Рыжая отложила палочку, я осторожно поднялся и поискал взглядом свою. Уизли тем временем снова села, теперь спиной ко мне. — Уходи. Найди себе другую жертву для преследования. Если бы всё было так просто, Рыжая, я бы сюда и не пришёл. — Эта комната – не твоя собственность. Сюда приходит тот, кому нужны её услуги. Услышав мои слова, Рыжая с негодованием обернулась, но не нашла, что ответить. То, что я сказал, было справедливо. Она замялась, и я этим воспользовался. — Почему ты плакала? — Какая тебе разница? – пробурчала она чуть с меньшим презрением. Но всё равно желая моего ухода, я чувствовал это. — Ты не плакала, когда была в ожидании восьми минут Круциатуса. Хотя верила, что я могу на это пойти. А сейчас — Рождество, и ты, вместо того, чтобы поехать вместе со своим Поттером и прочей компанией, сидишь тут в слезах. Почему? Она не ответила, и лишь поправила рукава растянувшегося донельзя свитера. Свитера, с буквой F посередине. Осознание пришло само. — Уизли, — тихо сказал я. – Живые должны жить. — Да какое ты имеешь право давать мне советы? Откуда тебе знать, что я чувствую?! — снова вспылила девчонка. — После битвы моего отца заключили в Азкабан. И второго мая я тоже потерял близкого. Ты знаешь ее, как Беллатрису Лестрейндж. Странное выражение появилось на лице Уизли. Что-то среднее между злостью и удовлетворенной местью. — Моя мать убила её. После того, как Беллатриса едва не убила меня. Я знал тетю, как одну из самых талантливых волшебников. Уизли нет смысла лгать — но неужели и вправду несравненная Белла была убита той толстой рыжей курицей, которую я видел несколько лет назад? Впрочем, уже все равно. — Какая разница сейчас? Это привело её в замешательство. — Верно. Сейчас уже нет разницы. Мёртвым всё равно, а живые радуются Рождеству. Только это на данный момент важно, — сказал я, ожидая чего угодно, хоть слёз и криков в ответ моим словам, но Рыжая снова удивляла меня. Она вперилась взглядом в зеркало, в котором всё ещё витал туман: — Не все. — Не все радуются? — Не все сейчас до конца живые. Я боюсь приехать как-нибудь домой и увидеть Джорджа опустошённым. Она говорила, отстраненно глядя в одну точку, и этот поток слов был похож на вырвавшееся на свободу пламя. — Я боюсь смотреть на него. Я боюсь, что в какой-то момент одиночество сломает его. Недели две назад я вырвалась в Хогсмид поговорить с ним, так надеялась, что с лета он пришёл в норму… но кажется, он сходит с ума. Начинает предложение и замолкает, потому что привык, что Фред заканчивает за него… Я положил руку ей на плечо, но Рыжая так вздрогнула, что ладонь соскользнула. — Тебе кажется. Прошло полгода, за такое время люди уже приходят в себя… — Это не единственная причина, — оборвала меня на полуслове. — Что ещё? Вопрос пролетел мимо её ушей. Всё внимание было зачаровано на зеркале. Туман в стекле вдруг исчез; смутные очертания превратились в очертания моих родителей. Отец был молодым и бодрым, а мать не выглядела постаревшей от горя и улыбалась мне. Через несколько секунд моего немого удивления отражение поменялось. Теперь в зеркале возник я, но гораздо более счастливый, чем я настоящий. Ещё минута – и к зазеркальному мне с иной стороны подошла светящаяся от радости Уизли. Она, в платье зеленого цвета, с богатыми украшениями, была ослепительна. Глаза больше не выражали ядовитой усмешки; она с нежностью улыбалась мне и только мне. — Это зеркало… заколдовано? – оторопев, спросил я. Настоящая Джинни Уизли, наконец, повернулась ко мне и усмехнулась: — Да, ты прав. Оно показывает самые глубокие чувства нашего сердца — Гарри рассказывал мне про это зеркало как-то раз. Я захотела в него посмотреть, и Выручай-комната дала мне такую возможность… лучше бы не давала. В какой-то момент она коснулась зеркала бледной рукой. Точно в том месте, где стоял ненастоящий я. — Знаешь, я вижу себя улыбающейся, как раньше, а рядом со мной стоят Фред с Джорджем, счастливые и невредимые. Не понимаю, зачем тебе все это говорю. Я молчал, чувствуя, как снова стынет кровь. — А ты, Малфой, что видишь ты? — задумчиво спросила Джинни, жадно глядя в стекло на свою мечту. Кажется, у неё было заплаканное лицо. Впервые за долгое время я не хотел смотреть на эту Уизли. — Я ловлю снитч, оставляя Поттера позади. — Не хочешь говорить – так бы и сказал. — Ты бы мне всё равно не поверила. — А я постараюсь… — Я вижу тебя рядом с собой. Я ждал какой-то реакции, но она издала что-то, похожее на нервный смешок. — Предыдущий вариант был правдоподобнее. Кровь продолжала застывать, а голова — кружиться, то ли от переизбытка порошка, то ли от осознания своей жалкости. А моя нереальная зеркальная Вирджиния (нет, не «Джинни», на этом имени так и стояло клеймо Уизли) только с улыбкой подняла брови и крепко сжала руку ненастоящего меня. Насмехаясь. Чертовка. — Всё равно, — зачем-то сказал я, хотел продолжить, но смолк. «Всё равно». Кровь стучит в ритм этих слов, когда я поднимаюсь и ухожу. Ненастоящий снег громко хрустит под ногами настоящего меня. И я уже держусь за дверную ручку Выручай-комнаты, когда за спиной раздаётся тихое: — Подожди.