Reunion

Ветер гнал облака на запад, торопясь и не задерживаясь над городами. Но над Годриковой впадиной порывы утихали, и маленький городок был весь укрыт сияющим хрупким одеялом. Старые домики были украшены рождественскими гирляндами, сверкающие снежинки кружились в воздухе, и из церкви доносилось пение рождественского хора. По засыпанной свежим мягким снегом улице бежала собака. Большой черный пес добежал до перекрестка и остановился, потянул носом воздух, вильнул хвостом и побежал направо – обходя площадь с небольшим фонтаном, по узким безлюдным улицам к храму. У входа на небольшое кладбище пес остановился вновь. Он стоял долго, виновато поджимая хвост, низко повесив голову и обнюхивая снег под лапами. Потом, заскулив, пес обернулся и посмотрел на храм, стряхнул со спины снежинки и вновь посмотрел вглубь кладбища. И медленно, осторожно пошел вперед. Он шел, точно зная путь, и, не доходя до большого могильного камня с двумя именами, остановился вновь. На этот раз совсем ненадолго – только чтобы обратиться. Стряхивая снег со старого – чтобы не сказать ветхого – пальто, к могиле Джеймса и Лили Поттер подошел беглый преступник Сириус Блэк. Он больше не медлит, он полон решимости, но эта решимость тает, как снежинки в его дыхании. Он стоит перед камнем, выдавливает улыбку. - Привет, Лили, - голос хрипит застарелым кашлем, могильный камень отвечает тишиной, но Блэк делает вид, что не слышит ее, – давно не виделись. Меня чуть задержали, знаешь… - он улыбается, искренне, вопреки всему. Лили всегда заставляла его улыбаться – хрупкое жаркое солнце, улыбчивая сестренка, которой у него никогда не было. Поворачивается ко второму имени, и улыбка гаснет. - Здравствуй, Сохатый, - привычное облако душной боли накрывает с головой. Он шатается, как пьяный, и пережидает. А потом опускается на холодную землю, усевшись по-турецки, лезет в карман пальто. Бутылка огневиски в ночной темноте – как бутылка крови, и он спешно откупоривает ее, чтобы развеять иллюзию. Прикладывается к горлышку, утерев губы, льет напиток на землю, на могилу своего лучшего друга. Делится. А потом начинает говорить: - Я опять ненадолго – так, напиться с тобой, братишка. Я бы остался. Ты знаешь. Слезы душат, и, сам того не замечая, Сириус вытирает глаза. Делает еще глоток, делится с Джеймсом. - Рем шлет приветы. Он сейчас в Лондоне, из школы его выгнали после… Ну, я рассказывал. Я собираюсь туда наведаться – в школу. Наш Гарри опять вляпался. Турнир Трех Волшебников… Спохватившись, ободряюще улыбается холодному камню: - Да не волнуйся ты так. Я присмотрю. Зря, что ли, крестный… Друг молчит, и, чтобы рассеять тишину, Блэк вновь пьет. Передает бутылку Джеймсу и продолжает рассказывать. Он делится последними новостями – рассказывает про Турнир, про непонятные исчезновения, пересказывает свою переписку с директором. Иногда перебивает сам себя: «Тебе, наверно, Рем уже это рассказывал». Ремус приходит к могиле так часто, как только может – раз в месяц как минимум. Сириус немного завидует ему и, посмеиваясь, жалуется на это Джиму. Потом, вспомнив, как недавно облаял на проселочной дороге в Кенте школьную приятельницу, рассказывает и это: - Ну а что я поделать мог! Не обращаться же мне было - сразу бы дементоры слетелись, а поздороваться надо было! Два месяца встречались, все-таки. Или это не с ней, а с ее сестрой?.. Они смеются, пьют, вспоминают истории из мародерского прошлого. Глаза Джеймса сверкают, на ресницах стынет горячее - живое! - дыхание. - Приятно понимать, что мы остались несравненными легендами, - слегка пьяно улыбается он, взъерошивает волосы и довольно смотрит на друга. Тот качает головой, всматриваясь в дорогое лицо с тонкими чертами: - Ну не знаю, не знаю… Лунатик тебе про близнецов Уизли не говорил? Сыновья рыжего Артура – помнишь? Судя по всему, эти двое могут нас переплюнуть. Бутылка заканчивается к рассвету, и истории тоже как-то неожиданно подходят к концу. Внезапная тишина стирает улыбки, и друзья молча смотрят друг на друга. Растрепанные волосы Джеймса засыпаны снегом, щеки покраснели от мороза. Сохатому пора уходить, и Сириус это знает. - Единственное, - он сбивается, кашляет и, стиснув пальцы, уставившись в землю, начинает вновь: - Единственное, что помогло мне пережить все эти годы в Азкабане – мысль о том, что где-то в мире есть часть тебя. Гарри – не ты, Сохатый. Но, дьявол, он так на тебя похож! И, закрыв глаза, про себя заканчивает: «Только глаза мамины». Когда он поднимает голову, друга больше нет, и вновь остался только камень с бездушными буквами двух имен. Сириус встает на ноги, опасно покачиваясь, глубоко вздыхает. Выпрямиться, сбросить оцепенение. Повернуться к соседнему имени, постараться, чтобы тишина не сбивала дыхание: - Прости, Лили, опять мы с ним надрались. Давно не виделись, сама понимаешь… - силы вдруг уходят, и он сгибается, словно кто-то ударил в живот, задыхается, падает на колени. Он никогда не умел врать Лили. Пустая бутылка лежит рядом, на стекло падают слезы. Сумерки превратились в светлое утро, когда Сириус смог, наконец, подняться. Поднял бутылку, помедлив, поставил ее на землю, утрамбовав снег, чтобы не упала. На сером лице Бродяги глаза кажутся бездонными провалами, но есть в них что-то - глухая уверенность и такое же глухое отчаяние, - что заставляет их гореть почти дьявольским огнем. - Скоро увидимся, братишка, Джим, слышишь? Обязательно увидимся. Джеймс слышит, но не отвечает, и Сириус Блэк, отвернувшись, молча уходит - слишком уверенной походкой для пьяного. Из низких каменных ворот кладбища выбегает лохматый черный пес. Пустая бутылка огневиски остается на могиле.