Время покажет

Мир менялся так медленно на её глазах - королевство Кэй, отданное в её руки разрушенным и бесплодным, постепенно двигалось к процветанию. Отдохнувшая земля, пережившая пожары и засуху, наводнения и землетрясения, жирно удобренная кровью, потом и слезами тех, кто помнил прежние времена, отдавала сторицей всё, что было сокрыто ею в предшествующую правлению Йоко эпоху. А та была так занята тем, чтобы оправдать надежды выбравшего её кирина, что не обращала внимания на незначительные детали. Она не замечала, как заканчивался мешочек с крупинками серебра для птички, передающей сообщения - но в этом не было её вины, ведь не она каждый раз наполняла этот мешочек. Бессмертие настраивает на подобный взгляд на мир: перестаешь видеть его, как отдельные кусочки мозаики, как видит его большинство людей - для тебя он превращается в целостную картину, постоянно меняющую свой облик, следуя вполне для тебя понятным законам вселенной, словно пейзаж за окном. Её обманывала коварная, мнимая оцепенелость времени, чьей атмосферой был пропитан весь её дворец, где даже слуги были сеннин - и, увидев идущего навстречу по коридорам Университета Эн Ракушуна, почувствовала, как её сердце сбилось со счета. Его шерсть пронизывали серебристые нити, а на носу красовались очки, смотрящиеся на морде большой крысы комично и неуместно. Рядом с ним шли трое студентов - двое юношей и одна девушка, красивая, с длинными золотистыми волосами. Парни вели оживленную беседу, а девушка плелась чуть поодаль - достаточно близко к компании, чтобы определить её принадлежность к ней, и достаточно далеко, чтобы не вступать в их диалог. Йоко скользнула по ней доброжелательным взглядом, которым она одаривала всех нерешительных, и прислонилась к стене с затаенной в предчувствии улыбкой, нетерпеливо ожидая, когда старый друг наконец заметит её. Своего удивления от неожиданной встречи, если оно и было, Ракушун ничем не показал. Он внимательно посмотрел на её радостное лицо, только на мгновение запнувшись, и тут же что-то тихо сказал в сторону, не прерывая шага, после чего студенты с почтительным поклоном удалились. Девушка с золотыми волосами немного помедлила, но тоже присоединилась к ним, бросив на прощание длинный взгляд в сторону Йоко, прячущей лицо в тени. Он остановился в трех (своих) шагах от шестнадцатилетней (все еще) девушки в мужском одеянии, церемонно склонил голову. - Рад видеть тебя, Йоко, - сказал он без удивления, и его голос был ниже, чем она помнила, и слегка дрожал. - Ракушун... - протянула она теперь уже с ноткой беспокойства, но немедленно взяла себя в руки. - И я тоже рада. Вот только я хотела сделать тебе сюрприз, а ты как будто ждал меня. Усы крысы зашевелились, обозначая улыбку - знакомая привычность, за которую с благодарностью зацепилась бескрайняя, бессмертная память Йоко. - Таинственная рыжеволосая особа, переодетая мужчиной, останавливается в самой убогой гостинице Эн, и при этом её сопровождает не очень таинственная охрана из трех человек. Догадаться было не очень сложно. - Все-то ты про меня знаешь, - с досадой сказала Йоко. - Но с охраной и правда вышло не очень - я им велела от меня отвязаться, но они не захотели. Испортили мой сюрприз. - Тебе пора бы привыкнуть, - поучительным тоном заявил Ракушун и пошел дальше по коридору. - Пойдем в мой кабинет, там сейчас пусто. Можно будет поговорить. В комнате было светло и просторно - Йоко задвинула за собой створку сёдзи, внимательно огляделась вокруг. Её друг стоял к ней спиной, и его хвост грустно свисал на пол. Он прокашлялся прежде, чем начать говорить. - Может, хочешь чая? Или поесть? Конечно, тут простая еда, не та, к которой ты привыкла... - Ракушун, перестань, - прервала его смущенная Йоко. - Я просто зашла в гости. Кажется, меня не было долго. Он обернулся к ней, поправляя очки. Молчал. - Непозволительно долго. Надеюсь, ты меня простишь. Человек-крыса медленно и глубоко набрал воздух, в грудь, словно собираясь тяжело вздохнуть, но внезапно засмеялся, усадив Йоко на кресло. Себе он придвинул стул, садясь на том месте, где обычно сидели его провинившиеся ученики в ожидании выговора. - Я не держу на тебя обиды, Йоко. Ты как-никак императрица Кэй, а я обычный преподаватель. - Это не так. - Старая облезлая крыса. - Совсем ты не... - И вдобавок почти слепая. Даже не крыса, а крот какой-то, - спокойно закончил Ракушун, не обращая внимания на её ремарки, и Йоко снова почувствовала укол вины. Потом рассердилась - что же это, она бросает все дела и тайно приезжает в Эн только для того, чтобы увидеться со старым другом, а тот заставляет её еще и чувствовать себя виноватой за этот поступок? - Если ты против того, чтобы я приезжала, то так и скажи, - отрезала Йоко, гневно дернув головой, и красные волосы рассыпались у неё по плечам. - Йоко, Йоко... как же тебе подходит твое тронное имя. Она вспыхнула под цвет своих волос - этот покровительственный тон Ракушуна напомнил её о временах, когда её советники смеялись над ней и никто не принимал её всерьез. "Красный ребенок" - вот как они её прозвали. В её памяти это отпечатывалось так, как для всех остальных - события вчерашней недели. Не успела она разразиться гневной тирадой, как хандзю успокаивающе коснулся её плеча, и все слова застряли в горле. Она ведь помнила и другие его прикосновения. - А теперь в человека ты не превратился, - заметила она. - А зачем? Ты же сидишь. Это тогда ты стояла. - Я могу и встать. Ракушун терпеливо вздохнул. - Не думаю, что ты хочешь это увидеть. Много лет прошло, знаешь ли. Это для вас, сеннин, время течет иначе. Вы не стареете, и все, что меняется, вызывает у вас ужас. Хотя это не так плохо, обычная часть жизни обычных людей. - Думаешь, я не старею? - теперь Йоко усмехалась, покачивая головой. - Ты не прав. Я старею. Бессмертие только прибавляет мне лет. Уже на следующий день после коронации я чувствовала себя древней, словно мир. И как будто... - Не принадлежишь ему? - Да. Точнее, нет... Как будто я смотрю на него сверху, с самой высокой горы. Крысиные усы шевельнулись. - Зная, что коронация была на вершине Хо, я бы не слишком удивился. - Ох, ну перестань. Ты же знаешь, что я имею в виду. - Думаю, да. Когда-то я хорошо знал тебя. Йоко не могла не уловить какой-то саркастической горечи в его словах - а ведь подобный тон был совсем ему не свойственен. - Может, все-таки чаю? Она опустила взгляд, принимая его притворство, соглашаясь вести беседу по его правилам. - Для тебя чай - самая важная вещь в мире, - полушутливо пожурила его Йоко. - А что тут плохого? Глотнув ароматной горячей жидкости, Йоко все так же шутливо признала, что плохого тут ничего нет. - Здорово, что ты стал преподавателем. У тебя хорошие ученики? Споткнувшийся было разговор вернулся в привычное русло, но Йоко было неудобно - как будто она должна успеть рассказать что-то другое, более важное. Она не чувствовала хода времени - но это не отменяло сознания того, что оно уходит, ускользает даже от неё, императрицы Кэй. - В основном да. Это же не школа. Девушка внезапно прыснула в свою чашку. - А помнишь, как ты никак не мог справиться с верховой ездой? - И со стрельбой из лука, - черные глаза крысы не таили в себе никакого выражения. - Да... Нелегко тебе пришлось, Ракушун, - она хотела сказать это насмешливо, но получилось серьезно и обеспокоенно. Неуверенная улыбка не могла сгладить этот тон. - Знаешь, я часто думала об этом... Почему ты не остался во дворце? Или хотя бы в академии Кэй? Только не говори, что там не нашлось для тебя работы, - она давно хотела задать ему этот вопрос, но для того, чтобы передать его с птицей, он казался слишком важным. Теперь же, озвученный, этот вопрос казался каким-то незначительным, не стоящим такого внимания. И определенно не стоящим того, чтобы бросать все дела и приезжать в Эн. Вместо ответа он отхлебнул свой чай. - Мне не хватало тебя в последние годы, - призналась Йоко, чувствуя предательский жар в щеках. Она хотела бы порывисто обнять его - но ей уже было не шестнадцать беспокойных лет, как бы она не выглядела, и между ними все же стояли порожденные её положением рамки, сколько она не пыталась отрицать их. - Ты прекрасно правишь, и я бы только мешался. У меня был свой путь, и я его почти прошел, - мягко сказал Ракушун. - Что ты имеешь в виду? - сердце Йоко упало и глухо застучало откуда-то снизу. "Не о смерти ли он говорит? Не могло же пройти так много времени?" Солнце, окрашенное в розоватые предзакатные цвета, струилось через слой тонких бумажных дверей, вселяя в Йоко какую-то странную щемящую печаль - ей не хотелось, чтобы солнце заходило. Хоть она и любила эти короткие минуты, когда его край только начинал заходить за горизонт, и весь окружающийся мир как будто переплавлялся в этих невероятно плавно перетекающих друг в друга цветах - розоватых, сиреневых, фиолетовых. Какой смысл быть богом, если ты не можешь сделать их хоть немного длиннее? - Ты не мог бы снова превратиться в человека, Ракушун? - Я уже ответил тебе, Йоко. - То есть, ты отказываешься? - в её голосе появились повелительные интонации, за которые ей сразу же стало стыдно. "Он же твой друг. Он спас твою жизнь, что ты делаешь?" Его тяжелый вздох - так родитель соглашается, когда его непослушное чадо в очередной раз требует чего-то невероятного. - Не смею ослушаться правительницу, но... не могу же я делать это здесь. Сюда могут зайти коллеги, и это будет не очень... эээ... удобно. Йоко легко и радостно вскочила на ноги, не обращая внимания, что её другу такие движения даются с куда большим трудом. - Тогда ты можешь пригласить меня в гости. Ракушун помялся. - Я бы с радостью, но мне выделили отдельную комнату в общежитии Университета, и правила запрещают... - А-а, водить туда женщин? Хорошо, тогда пойдем ко мне. Заодно покажешь мне, что новенького появилось в Эн. Я ведь не успела еще осмотреться, знаешь ли... давно здесь не была. Ракушун пожал плечами. - Много всего появилось. Что ты хочешь увидеть? Предзакатное солнце разливалось по мостовой, наполненной равнодушно скользившими мимо, как воды реки, людьми, и хандзю семенил за Йоко, которая шла привычно быстрым шагом сквозь этот поток. - Я помню, что здесь был приют для беженцев... - сказала она, остановившись перед аркой в каменный сад, в котором текли ручьи. - Что это? - Мемориал. В память погибших. Там в центре есть большой монумент... Теперь Йоко и сама видела - то, что она приняла за дерево странной формы, было каменным изваянием. - ...на котором высечены имена. Йоко кивнула, проходя мимо. - Это хорошо придумано. В Кэй пока не до такого... У нас только несколько сезонов назад удалось заполнить ангары с зерном так, чтобы был запас на случай голода. Кстати, Ракушун, ты ведь был на нашем большом театральном фестивале? Я поручала отослать тебе приглашение, но забыла спросить... - Был, - коротко ответил Ракушун. - Кажется, это было десять лет назад. Йоко снова почувствовала, что начинает краснеть. Она опустила голову и промолчала, продолжая идти вперед. Чем дальше от Университета - тем менее декоративными выглядели здания, хоть и каждое все равно было аккуратно и уютно, и выкрашено свежей краской. Спустя несколько пронизанных виной шагов Ракушун как будто смилостивился - он поправил очки и примиряющим жестом пожал её напряженную ладонь. - Все в порядке, Йоко. Там были в самом деле прекрасные представления, я до сих пор их помню. В особенности, - его усы лукаво шевельнулись, - мне запомнилось одно - там, где рыжеволосая девушка танцевала с мечом, рассказывая историю о злых кайкъяку... - Это была не я, - рассмеялась Йоко. - Кейки ни за что на свете мне бы не разрешил. - И правильно бы сделал, - серьезно отозвался Ракушун. - Еще я помню, как в небе загорелся фейерверк... а тогда ведь в Кэй давно не было фейерверков. Знаешь, я больше смотрел в лица людей, а не на небо. Каждый выглядел таким счастливым. Редко когда приходится такое увидеть. Мимо пробежала группа хохочущих детей, которые пытались изловить жирного белого кота. Несколько женщин с сосредоточенными лицами и покупками с рынка. Много людей. Знакомая физиономия одного из охранников, случайно попавшегося ей на глаза, исказилась виноватой гримасой, и Йоко недовольно махнула ему рукой, приказывая удалиться. - И почему ты всегда выбираешь такие места? В его голосе не было недовольства, но его интонации были непривычно усталыми - как будто он заранее знал, что ему скажут в ответ. - Знаешь, это прозвучит немного странно, но... я все еще не привыкла к дворцовой роскоши, - ответила Йоко с небольшой заминкой. - Мне кажется, от большей части вещей там следует избавиться, а мои министры приходят в ужас от такого предложения. Может, лет через пятьдесят созреют. "Лет через пятьдесят" прозвучало в её губах как "года через два" - она и сама заметила это. Странное чувство вины никак не желало отступать. "Но я ведь приехала, как только смогла. Столько всего произошло, столько случилось, я не могла все бросить". Но она знала, что могла - стоило только захотеть. Все дело в том, решила Йоко, что это не он обижен на нее, а она. Да, она рассердилась на Ракушуна, когда тот покинул Кэй, хоть об этом и не было сказано ни слова. Вот почему она не приезжала - в конце концов, он и сам мог бы приехать. Но не приехал. Ни разу за столько лет. Разве что на этот разнесчастный фестиваль - и то ни словечка не сказал. В приглашении она звала его во дворец, но он предпочел остановиться в гостинице, как большинство гостей из других провинций. "Хватит винить себя за все, ты уже не школьница Накадзима, боящаяся контрольных, косых взглядов и всего на свете", - прошипел в её голове голос, который она обычно называла здравым смыслом, и Йоко отвернулась. Она отогнала второго охранника свирепым взглядом, но все равно успела уловить выражение легкой неприязни в его глазах, когда тот увидел следовавшего за ней Ракушуна. "Это потому, что он хандзю, - подумала Йоко, чувствуя, как её руки непроизвольно сжимаются в кулаки. - Когда уже люди перестанут обращать такое внимание на внешний вид?" - С возрастом больше начинаешь думать о комфорте, - сказал Ракушун, разглядывая скудную обстановку комнаты, в которой они наконец-то остались одни. Взгляд, которым его одарил охранник, он проигнорировал. - Я не желаю больше слушать про твой возраст, - наконец рассердилась Йоко. Она подошла ближе к нему и наклонилась, чтобы их глаза оказались на одном уровне. - Что с тобой случилось, Ракушун? Почему ты меня ненавидишь? Солнце падало в окно и окрашивало квадрат пола в красный цвет - яркий, как волосы королевы Кэй. Этот квадрат постепенно сужался, пока солнце опускало свой пылающий край на крышу соседнего дома. Человек-крыса медленно-медленно покачал головой. - Это не так, Йоко. Я совсем тебя не ненавижу, просто... это тяжело. - Что тяжело? - Йоко не могла взять в толк, о чем он говорит. Вернее, не так; было бы лицемерием говорить себе, что не понимаешь - она не хотела быть лицемерной, но еще больше она не хотела принять это понимание. - Встречаться с тобой... сейчас. Я уже думал, что никогда тебя не увижу, - спокойно сказал старый друг, когда-то притащивший её окровавленное тело в свой дом, да таким тоном, словно рассказывал про покупку лошади. Йоко даже дышать перестала. - Ты... не хотел меня больше видеть? - Не хотел, - тихо ответил Ракушун, глядя на нее внимательно и серьезно. - Но почему? Я думала, мы друзья! Ты ведь спасал мне жизнь... и я тебе тоже... в чем дело? Чего-чего, а такого она точно не ожидала. Ей показалось, что еще немного - и на глаза начнут наворачиваться проклятущие слезы, словно она не бессмертная королева Кэй, а отвергнутая парнем школьница. Она отвернулась, закусывая губу, чтобы отвлечься от горечи, поднимающейся к её глазам. Раньше ей тяжело было сдержать слезы - подобные ощущения для прежней Йоко служили верным признаком того, что через некоторое время она начнет издавать тихие, сдавленные всхлипы, а потом как можно незаметнее постарается укрыться в кабинке школьного туалета, чтобы выплакать все, что осталось. Теперь слезы были настолько редки, что служили для неё предметом удивления. Поэтому, когда по её щеке скатилась одна-единственная слеза, она неверяще провела по щеке рукой - что, правда? Ракушун вздохнул. Затем он странно потоптался на месте, словно проверяя, твердо ли стоит на земле, и сделал несколько осторожных шагов, словно шел по канату. - Однако, это вызывает ностальгию, - его голос доносился теперь сверху, и он гладил её по другой щеке своей мягкой человеческой рукой, и Йоко знала, что тот стоит позади и улыбается. Это заставило и её улыбнуться. Улыбнуться и закрыть глаза. Так она сильнее ощущала тепло, - даже жар, - исходящее от его кожи. - Если бы ты тогда не сказал мне про свой неподобающий вид, то я бы обернулась. - Я бы провалился под землю от стыда. - Не провалился бы. Она потянулась своими пальцами к его руке, но он уже убрал её. - Не надо, Йоко. Лучше не надо. - Если бы ты мне не сказал этого, то я бы обернулась, - упрямо продолжала Йоко. - И я бы тогда точно так долго не решала - оставаться мне здесь или отправляться назад в Хорай. Балбес ты, Ракушун. Тот мягко рассмеялся ей в волосы и удержал за плечи, не давая ей обернуться. - Подожди. Сейчас, солнце уйдет. Она терпеливо ждала, и, наконец, он отошел, не держа её больше за плечи. Йоко не изменилась в лице, ничего не сказала. Она только мельком подумала о себе - старухе с лицом и телом шестнадцатилетней девчонки, - и о том, как мало значит для неё год, два года... пять лет, даже десять. Значат так мало, что они проходят быстро и томительно, словно в полудреме, словно сонные летние дни. Из сумрака комнаты выглядывало его усталое лицо, как будто запорошенное снегом. Пепельные волосы серебрились, и морщины собирались вокруг смеющихся глаз и губ, часто растягивающихся в улыбке. На вид ему было лет пятьдесят, а то и больше. Все его краски - сплошной снег и пепел, но всё же его улыбка, когда он превращался в человека, была совершенно особенной. Это была грустная улыбка - немного снисходительная, немного ироничная, но неизменно искренняя. Так улыбаются, когда готовы признать все несовершенства этого мира и согласиться с ними. Так улыбаются, когда перед тобой стоит и ждет чего-то императрица Кэй, которую ты так давно и беспомощно любил, и чье лицо спустя десятки не прошедших для тебя даром лет остается лицом шестнадцатилетней упрямой девчонки. - Теперь ты понимаешь. Ну что, Йоко, староват уже, а? - Да перестань ты уже. Их разделяло два шага - по меркам их обоих - и каждый из них сделал по одному навстречу друг другу, стремительно и синхронно, словно хорошие танцоры. Ракушун притянул Йоко к себе, и она закрыла глаза, положив голову на его грудь, слушая, как мерно колотится его сердце. - Мог бы уже и одеться во что-нибудь для приличия. - С тобой их все равно не получается соблюдать. - Да, пустая трата времени. Он бережно приподнял её за подбородок, оставляя поцелуй нежный, почти целомудренный, и Йоко слегка отстранилась, утаивая грусть в уголке улыбающихся губ. - Почему ты меня оставил? Почему не возвращался? - протянула она почти жалобно, думая о том, как все-таки удобно выглядеть на шестнадцать - можно говорить какие угодно глупости. Он поежился - без покрывающей тело шерстки теперь, когда солнце закатилось, вечерняя прохлада чувствовалась острее. Йоко всё же смущалась смотреть на него, и Ракушун, понимая это, отошел к ширме, поднимая брошенный ею халат, и накинул его на себя. Она медленно подошла к кровати и села на нее, опустив плечи и уголки губ, и он сел рядом, положив руки себе на колени. - Помнишь, однажды ты сказала мне, что, какой бы мир не выбрала, то будешь сожалеть о другом? - Конечно, я помню. - Но ты выбрала правильный мир, тот самый, к которому принадлежала. И это был мужественный выбор - хотя в этом у тебя не было альтернативы, - его пальцы осторожно коснулись её разметавшихся волос, поглаживая их. Сердце Йоко билось часто и тревожно, и она не могла понять, почему её друг так спокоен. - Мир, к которому принадлежу - не среди советников в твоем дворце. Мой мир - здесь, в университете, среди таких же закопавшихся в книгах полуслепых кротов, как я, - теперь его пальцы коснулись её губ, не позволяя ей запротестовать. - И то, что я не остался в академии Кэй, где был бы так близко с миром другим, с миром, который был для меня альтернативой - говорит только о том, насколько сильно было искушение остаться в нем. Насколько сильно было мое желание остаться с тобой, Йоко. И это было бы неправильно. Она внезапно прижалась к его плечу, пряча свои слезы в складках шелкового халата. Хандзю задумчиво гладил её по голове, как расстроенного ребенка. - Я выбрал обычную жизнь - тут я наделаю меньше дров, хоть и придется стареть и умирать. - Разве это того стоит? - прошептала королева Кэй. - Время покажет, - ухмыльнулся Ракушун, и Йоко рассерженно фыркнула. - Не смешно! - Зато правда. Теперь Йоко нахмурилась и подняла голову. - Тебе следовало на мне жениться, - решительно сказала она. - Был бы бессмертным, как я. И, кстати, еще не поздно. Ракушун уставился на неё с таким удивлением, словно та только что предложила ему перейти на диету из жареных кайкяку, и неожиданно расхохотался - теперь уже от души, а за ним рассмеялась и Йоко. Из её глаз уже текли слезы, но она все еще вздрагивала, выдавая очередное похахатывание. Она не заметила, как он снова уменьшился в росте и покрылся мехом. - Это была бы история тысячелетия. Остальные одиннадцать королевств были бы в полном восторге. - И сколько новых тем для бродячих актеров! - Ну да, захватывающее душу представление "Императрица Кэй и её муж, Огромная Крыса". История бессмертной любви, сумевшей победить все напасти, в том числе блох. - Представляю, как вытянулись бы лица моих министров на нашей свадьбе. - Я думаю, они бы все прыгнули с обрыва, лишь бы не видеть этот ужас. - А я бы издала закон, который запрещает прыгать с обрывов. - Ага, и следующий закон потребовал бы от твоих подданных вырыть себе норки и жить в них. - Кстати, здорово придумал. Жалко, что тебя не взяли в чиновники, такой талант пропадает почем зря. Интересно, а что сделает Кейки? - Принесет тебе орешков погрызть. После того, как выйдет из обморока. - Ох, Ракушу-у-н... хватит, я больше не могу. Несмотря на эту просьба, он не перестал, и оставшиеся полночи - после того, как они обсудили их будущую свадьбу и тот эффект, который она произведет, - они провели в шумных разговорах, вытаскивая на поверхность памяти события, произошедшие для Ракушуна так давно, а для Йоко - будто и совсем недавно. Он не стал превращаться в человека, чтобы поцеловать её перед уходом, поэтому она просто нежно дернула его за ухо. - Ладно, Ракушун. Приятно было повидаться. Хоть ты и гад, конечно - провел ночь фактически в моей постели и уходишь, отказываясь жениться. - Ох, Йоко, тебя не исправить. Но, кстати, в одном я тебе наврал, ты уж извини. - А? Это в чем? Так как он возвратился в привычную себе форму, то императрица Кэй не могла увидеть сожаления в чернильных глазах животного. - Неправда, что я не хотел тебя больше видеть. Йоко кивнула, слегка улыбаясь. - А я так и думала. И всё - не было никаких лишних слов, никаких уверений в любви. Они слишком давно и хорошо знали друг друга, чтобы пытаться искать утешения в этих нелепых фразах, в этих бедных, неверных словах, совсем не предназначенных для выражения мыслей. Он ушел, и заторможенное время снова полетело стремительно, как на крыльях. Йоко вернулась в Кэй и погрузилась в обычные дела - кирин приветствовал её обеспокоенным взглядом, сетуя, что за две недели её отсутствия министр военных дел поссорился с министром торговли, а заскучавший министр двора выдвигает один безумный проект за другим. Спустя несколько лет о том, что её старый друг умер, Йоко узнала от той самой птички, питающейся крупинками серебра, когда та прилетела без послания и не стала лететь обратно, зная, что там больше некому ухаживать за ней. Йоко сразу поняла, предвестником чего служит такое поведение птички - и в самом деле, к вечеру следующего дня ей пришло письмо, которое она скомкала, сжала в кулаке непрочитанным. Странно, но Йоко даже не сразу вспомнила, что в таких случаях полагается плакать - мысль об этом заставила её остолбенеть, как будто только теперь она в полной мере осознала свою нечеловеческую природу. Все, что она могла - только безостановочно думать про ту ночь, когда они стояли вместе на балконе императора Эн. Йоко помнила, что тогда слезы давались ей с легкостью. И еще - про тот вечер, когда она смогла выдавить только одну-единственную слезу. Когда пришло её обычное время отхода ко сну, она выгнала из комнаты всех служанок и вышла на свой собственный балкон - но ночной ветер не был готов касаться её щек утешительным теплым прикосновением, и все главные выборы в её жизни были уже сделаны - поэтому не было смысла и в слезах. "Время покажет", как говорил Ракушун, и оно действительно показало ей многое. Оно показало ей мир и историю, и всё то, что необходимо сделать для благоденствия её королевства. Оно показало ей, что верность и честь часто оказываются пустым звуком, и что зачастую враги становятся лучшими друзьями. Оно показало, что таится в бесконечной, беспробудной жалости глаз кирина - и научило обуздывать эту жалость, уравновешивать её своей жесткостью. И время показало, что даже в чужой стране, где разговаривают единороги и каждое мгновение жизни подчинено воле небес, оно, время, одинаково неумолимо ко всем - и к смертным, и к богам.