Вернуться

– Ты останешься в Намимори? – А разве ты уже стал боссом Вонголы? – Я и не говорил, что хочу. Но мое мнение тебя не волнует, – буркнул Цуна, ускоряя шаг. Реборн зашагал шире, не собираясь отставать. Ходить, к тому же такой размашистой, а не семенящей походкой было странно. Приходилось заново привыкать даже к такой, казалось бы, мелочи. Вечерний Намимори был тих и практически безлюден. По-осеннему прохладный ветер обдувал лицо, касался рук. Рук. – С тобой все в порядке, Реборн? – Цуна смотрел испытующе, проницательно. Реборн практически ощущал огонек разгоравшейся гиперинтуиции. – Да, – легко соврал он, прекратив сжимать руки в кулаки, разжимать и смотреть на них так, будто ни разу не видел до этого. Засунул в карманы. Цуна недоверчиво покосился на него, но не стал настаивать. Остановился, не дойдя до перекрестка пару метров. – Ладно, я пошел. Завтра рано в школу. Если что-то понадобится, какая-нибудь помощь… – Я сам справлюсь, – резко перебил Реборн. Излишняя опека бесила, действовала удушающе, тем более со стороны кого – мальчишки, в несколько раз младше его самого. – Передавай привет маме, я, может, загляну завтра. Вряд ли, конечно, она понимает, кто я. Цуна кивнул. – Не понимает. Но считает личное знакомство с гангстером очень забавным и романтичным. Никогда не понимал ее логики и… – Цуна осекся, замер, прислушиваясь. – Что это за звук? Реборн успел среагировать в доли секунды – тело двигалось на рефлексах, хотя со стороны его движения казались рваными и неуверенными, ни о какой сглаженности и речи быть не могло. Потянул уже шагнувшего на дорогу Цуну за руку, бросая на асфальт, как послушную тряпичную куклу. Из-за поворота на дикой скорости показался мотоцикл. Водитель дернул руль в сторону, пытаясь справиться с управлением, но ревущая машина не послушалась и с размаху врезалась в светофорный столб. – Идиот, – прошипел Реборн и зашагал через перекресток, подошел к дымящемуся мотоциклу, завалившемуся на бок, и бессознательному телу под ним. С силой потянул мотоцикл на себя – мышцы заныли от напряжения – и оттащил на пару метров. – Он жив? – Цуна хрипло дышал, а в глазах светился страх. Он машинально потирал плечо, которым ушибся при падении. Реборн сплюнул. – Что ему сделается. «Каскадер, которого боится сама смерть», – процедил он. – Позер хренов. – Реборн наклонился и сгреб незадачливого мотоциклиста за шкирку. Цуна ойкнул, заметив тонкую струйку крови, вытекшую из-под шлема. – До завтра. Цуна обеспокоенно проводил его взглядом, осторожно перешел перекресток и неторопливо побрел домой. Он пытался понять, почему парень на мотоцикле показался ему смутно знакомым, и нахмурился, когда ему это удалось. Ужасно болела голова, и ломило тело. В горле пересохло, а тяжелые веки упорно не желали подниматься. Скалл сделал над собой усилие и все же открыл глаза. В комнате было темно. Скалл попытался сесть в постели, но в голове вспыхнула новая вспышка боли, и он со стоном откинулся на подушку. Подняв руку, с недоумением ощупал левый висок, на который была наложена повязка. – Очухался? Реборн поднялся из кресла, устало потирая глаза. Он и сам задремал, окруженный давящей тишиной. Девушка на регистратуре странно посмотрела на него, когда он заявился в отель, где снимал номер на то время, пока не найдет вариант получше, таща на себе бесчувственное тело. Реборн заказал в номер самую дорогую бутылку вина, а крупная купюра, оставленная как чаевые, должна была избавить его от перешептываний за спиной. Оглушающе громко в этой пронзительной тишине щелкнул выключатель. Скалл зажмурился, а затем медленно приоткрыл глаза. – Реборн? Что произошло? Где я? – Ты меня спрашиваешь? – вздернул бровь Реборн, скользя по нему лениво-издевательским взглядом. Скалл только сейчас понял, что обнажен, и натянул покрывало до самого подбородка, зло сверкая глазами. – Ты не рассчитал сил и въехал в столб. Я, конечно, всегда знал, что мозги у тебя отсутствуют, но чтобы настолько… Не освоившись полностью во взрослом теле, на такой скорости гонять по городу – это каким нужно быть идиотом? Скалл промолчал. Сейчас он был похож на нахохлившегося недовольного воробья. Такой же несуразный и жалкий. – Я думал, что справлюсь, – буркнул он. Поднял на Реборна любопытный взгляд. – Ты тоже это чувствуешь? Реборн кивнул. – Ничего не могу сделать нормально. Шаги слишком широкие, посуда и палочки слишком мелкие, мебель слишком низкая. Нам всем придется заново привыкать к этим телам. Скалл вздрогнул и закутался в одеяло. – Почему я голый? Вопрос был такой глупый, что Реборн хмыкнул. – Я осмотрел тебя на предмет ран, но ты как всегда легко отделался. Пара царапин и чуть более глубокая на виске, пришлось наложить повязку. – Заметив, что Скалл отводит взгляд в сторону, Реборн фыркнул. – Если ты, по непонятным мне причинам, решил, что мне просто хотелось полюбоваться на твое бледное щуплое тельце – ты ошибаешься. Ты не в моем вкусе. Наблюдать за тем, как на щеках вспыхивает возмущенный румянец, было сплошным удовольствием. – Ну и не лез бы, – огрызнулся Скалл. – В следующий раз не буду, уговорил. Даже если будешь подыхать в луже крови. Реборн отвернулся, подошел к столу, налил вино в бокал и сделал большой глоток. Вино было замечательное, слегка терпкое, но оставлявшее приятное послевкусие на языке. – Хочу пить. Реборн обернулся. Скалл все же умудрился сесть и теперь тяжело дышал, опираясь затылком о спинку кровати и комкая в руках одеяло. – У меня только вино. – Давай сюда. Реборн пожал плечами и протянул ему бокал. Скалл сделал несколько торопливых глотков и закашлялся, поперхнувшись. Облизнул накрашенные губы, легко коснувшись языком цепочки, и вернул бокал. По телу разлилось тепло, и в горле больше не першило. – Это твое жилище? – Скалл, прищурившись, оглядел комнату. – Как-то не впечатляет. – Не слишком ли осмелел, шестерка? – Реборн пристально наблюдал за ним. Так и не научился пить. Хотя когда ему было учиться, не в теле же ребенка. – Хватит называть меня шестеркой, – еще больше нахохлился Скалл. – Теперь, когда я больше не аркобалено, я не собираюсь это терпеть. Реборн-чааан. Реборн удержал себя на месте, только сжав руку в кулак и недобро улыбнувшись. Он сейчас мог и не рассчитать удар. Скалл его не волновал, но разбираться потом с охраной отеля, которая сбежится на шум, или того хуже – полицией в его планы не входило. Скалл вдруг дернулся и съехал по подушке. Закусил губу и недовольно покосился на Реборна. – В чем дело? – бесстрастно спросил Реборн. Скалл не ответил, но он уже и сам понял. После стольких лет снова ощущать возбуждение было больно, до одури больно. Оно накатывало часто и не вовремя, словно отыгрываясь за предыдущие годы. Реборн давно снял бы себе какую-нибудь шлюху, если бы был полностью уверен в своем теле. Быстро глянув на натянувшееся одеяло, Реборн шагнул вперед, склонился над Скаллом и ядовито прошептал, наблюдая, как дернулась цепочка в уголке губ: – Не стоило пить, если вино оказывает на тебя такое воздействие. Или дело в недавней встряске? Он толкнул Скалла на подушки и шикнул, когда тот попытался возмутиться. – Не дергайся или будет только хуже. Он запустил руку под тонкую ткань, быстро скользнул ладонью по вздымавшейся груди, зацепив сосок, и сжал твердый член. Скалл что-то промычал сквозь зубы и откинул голову. Особо не нежничая, Реборн провел пальцем по головке, надавил на нее, смазывая выступившую каплю. Другой рукой прижал дернувшегося Скалла к кровати и начал быстро ему дрочить. Скалл извивался, хрипя – Реборн как во временном помутнении смотрел на закушенную до крови губу и подрагивающую цепочку. В последний раз толкнувшись ему в ладонь, Скалл обмяк и, казалось, потерял сознание. Реборн вытер руку об одеяло и отстранился. – За тобой должок, – спокойно сказал он, но Скалл не ответил. Покосившись на него, Реборн подхватил валяющееся на низком столике полотенце. И только встав под холодную воду, ледяными струями стекавшую по спине, и проведя рукой по собственному возбужденному члену, он окончательно пришел в себя и смог выкинуть из головы бледное подрагивающее тело, откинутую голову и судорожно дергающийся кадык. Он был не такой сволочью, чтобы трахать полубессознательного человека, недавно попавшего в аварию. А вот потом… будет видно.