xXx
Несколькими часами позже все сидят за столом в гостиной перед огромной рождественской елью. Большинство подарков под деревом адресованы, по предложению Луи, Грэхему. Когда Гарри спросил, как он хотел бы отметить свой день рождения, Томлинсон сказал, что Грэхем, купающийся в подарках, был бы лучшим вариантом, потому что его первое Рождество должно быть крайне важным событием, и не важно, вспомнит мальчик об этом, или нет. Стайлс передал пожелание другим, и все было исполнено в лучшем виде. Из открытых коробок выглядывали принадлежности для мини-футбола с подсчетом голов, трехколесный велосипед, несколько книжек и набор конструктора. Взрослые также обменялись подарками и уже собираются разъезжаться, когда Гарри замечает огромную, все еще не открытую коробку в углу (которую принес Найл). – Эй, Найлер, – зовет он. – Для кого этот подарок. На лице блондина вспыхивает усмешка. – Это для малыша Томмо. Специально выбирал. Найл протискивается между Лиамом и Софи, хватает коробку и ставит её перед Луи и Грэхемом. Гарри соскальзывает с дивана, чтобы помочь Томлинсону распаковать огромную коробку. Когда бумага наконец поддается, открывая секрет содержимого – – Ради Бога, Найл! – в протесте восклицает Луи. – Полный комплект барабанов для маленьких детей, – Гарри прикрывает рот ладонью, чтобы сдержать смешок. История с барабанами началась около месяца назад, когда они в последний раз просили Найла присмотреть за сыном. Луи уговорил Гарри уехать из дома на более, чем пару часов, и украл его на романтические выходные в Париж. Это был их первый отдых с тех пор как родился Грэхем, и, хотя они оба наслаждались ролью родителей, Стайлс должен был признать: было чудесно провести время только вдвоем. Но даже не смотря на это, Гарри тревожился (и прекрасно знал, что не он один). В первый день, после того как любимый муж разбудил его умопомрачительным минетом, первым, что сказал Луи (после «доброе утро» и «я люблю тебя», конечно), было: «интересно, чем сейчас занят Грэхем?» Его тон был повседневным, но Гарри по глазам видел: Луи скучает по их сыну также, как и он сам. Чтобы отвлечь, Гарри вовлек его в поцелуй, теплый и томный. Губы Томлинсона на его собственных заставляли сердце Стайлса трепетать в груди, совсем так, как в первый раз, когда он был шестнадцатилетним влюбленным мальчишкой. Судя по довольному стону, Луи чувствовал то же. Они продолжали целоваться, и в какой-то момент показалось, что это может перерасти в нечто большее – и Гарри не был особенно против – но Луи вдруг отстранился. Стайлс вскинул бровь, вопрошая, на что парень тряхнул головой и одарил легкой улыбкой, говорящей, что все в порядке. Но, вместо того, чтобы снова поцеловать мужа, Томлинсон запустил пальцы в его кудри. – В Лондоне еще раннее утро, – произнес он после недолгого молчания с задумчивым выражением лица. – Как думаешь, они уже проснулись? Собрать вместе все, что сказал Луи, заняло у Гарри несколько секунд. Совсем недавно он был буквально лишен рассудка после утреннего сюрприза (за что большое спасибо, всё же) и виновник этого теперь в его руках, что всегда вырывало Стайлса из реальности. Наконец он вспомнил недавнюю реплику Луи и в тот же момент почувствовал себя невероятно виновато, потому что забыл о их сыне, пусть и на несколько минут. Чертов Луи Томлинсон и его невероятные, идеальные губы. Кашлянув, Гарри обратился к мужу озадаченным тоном: – Ты инициировал эту поездку. И что случилось с выходными «только для нас»? 'Никаких разговоров о ребенке» – это дословно твои фразы. – Идиот, – фыркнул Луи, но тон его любящий, как и всегда. – Не делай вид, что ты не скучаешь по нему. Я видел, как ты махал телефоном перед носом каждого, кто был согласен слушать и говорить про нашего сына в банановом костюмчике. – Эй, – запротестовал Гарри. – Разве не может парень похвастаться своей идеальной семьей? В обычной ситуации за этим последовала бы череда поддразниваний от Луи по поводу того, какой же Стайлс олух, но в тот раз где-то в глубине глаз Томлинсона теплился яркий огонек, и Гарри смягчился: – Хочешь, я напишу Найлу? – спросил он, и Луи моментально засиял. – Да, хорошо, давай сделаем это, – произнес Гарри и потянулся к прикроватной тумбочке. Он уже почти схватил телефон, когда зазвучали простые аккорды What Makes You Beautiful, сигнализирующие о сообщении от Хорана. Он сам в шутку поставил эту мелодию на звонок, но она оказалась слишком идеальной, чтобы изменить. Гарри кинул взгляд на парня рядом, тот приподнял бровь, догадавшись, забрал у него телефон и устроился у Стайлса на плече, чтобы они оба могли прочитать сообщение. По-видимому, Найл прислал им видео Грэхема, сопроводив его строками: «ваш сын – легенда!! записал, пока готовил завтрак. надеюсь, вы хорошо приводите время в Париже» На экране был изображен Грэхем, сидящий на полу, такой невероятно прелестный в своей матросской пижаме. Гарри по боли захотелось взять его на руки, но с этим пришлось повременить до их возвращения в субботу. – Запусти видео, – сказал Стайлс поспешно, что заставило Луи усмехнуться. – Командир. Гарри закатил глаза, но исправился: – Запусти видео, пожалуйста, – оставил легкий поцелуй на шее Луи, а тот сморщил губы, как он всегда делает, пытаясь держать себя в руках, потому что это же Гарри. Томлинсон тыкнул на экран, и они сидели молча, наблюдая за своим сынишкой на маленьком экране. Похоже, Найл, чтобы занять Грэхема, поставил перед ним кастрюлю, и мальчик начал бить по ней ладошками. Этот звук заставлял его хихикать, и Хоран дал ребенку деревянную ложку для большего веселья. Грэхем был весьма обрадован такому нововведению в игре и с новым интересом принялся бить по металлу, громкий шум смешивался с его собственным смехом и смехом Найла. Видео резко оборвалось, и Гарри только сейчас осознал, что хихикал с самого начала, а Луи выглядел весьма довольным. – Готов поспорить, со временем это до ужаса нам надоест. Гарри игриво ткнул его в бок. – Ты невыносимый зануда. Это мило! Однако Луи все еще не выглядел убежденным, потому Стайлс решил опробовать другой подход. Забрав телефон у Томлинсона, он положил его обратно на тумбу и одним быстрым движением накрыл тело мужа своим. – Хотя, с тобой, конечно, не сравнится, – тихо произнес Гарри. – И кое-кто обворожительно милый заслуживает вознаграждение за мое столь приятное пробуждение этим утром. – Понравилось? – усмехнулся Луи. Задумчиво мурлыкнув, Гарри толкнулся бедрами. Это с поразительной эффективностью смело самодовольного выражение с лица Томлинсона, а его веки прикрылись от удовольствия. Теперь усмешка мерцала на лице Гарри. – Знаешь, что понравилось бы мне больше? Довести тебя до оргазма несколько раз перед завтраком. Но Луи не потерял контроль так легко, потому встретился взглядом с Гарри, явный вызов блестел в этих голубых-голубых глазах. – Тогда действуй, Стайлс. – Вернее, Томлинсон, – исправил Гарри. – Томлинсон, – согласился Луи, и мысли о Грэхеме и потенциальной барабанной катастрофе ненадолго забыты. За следующую неделю после их возвращения, очаровательный Грэхем, колотящий по абсолютно каждой ему доступной поверхности, почти свел его с ума. Если быть честным, Гарри находил музыкальный талант сына восхитительным, а Луи громко ворчал каждый раз, когда малыш начинал «играть». В манере истинного Томлинсона, Грэхем бил ладошками еще громче, понимая, что папе это совсем не нравится, и радостно смеялся, когда тот сердито хмурился. И теперь подарок Найла, по всей видимости, привнесет в их дом еще больше веселья. Остальные парни, хорошо осведомленные о всей драме, кажется, одобряют подарок Хорана. – Расслабься, Томмо, – говорит Зейн. – Мне кажется, они классные. Перри, сидящая около него, хихикает. – Да, Лу, не будь занудой. Подумай, как они понравятся твоему малышу. Несмотря на все последующие ободрения, Луи все еще куксится, смягчаясь только когда ребята устанавливают барабаны, и Гарри начинает помогать Грэхему играть. – Ладно, может быть, это не такая уж тотальная катастрофа, – вздыхает он обреченно и зарабатывает в ответ гогот и победный танец Найла, на что Томлинсон поворачивается и укоризненно тыкает в него пальцем. – Но ты все еще в моем 'дерьмовом' списке, Хоран. Гарри открывает рот в удивлении и закрывает ладонями уши Грэхема. – Лу! Что я говорил тебе о ругательствах? Луи выглядит виноватым и вздыхает. – Прости, Хаз, – он наклоняется, чтобы выразить извинения поцелуем, за которым следует – вполне ожидаемо – тихий стон. Посиделки совсем скоро заканчиваются, оставляя Гарри наедине с горой грязной посуды и ужасным беспорядком, пока Луи укладывает Грэхема спать. Большая часть уже убрана, когда пара рук обвивается вокруг талии Стайлса. – Малыш уснул, – нежно бормочет Луи. – Пойдем спать, любимый. Я уберу остальное завтра утром. Гарри разворачивается в объятиях Томлинсона и наклоняется, чтобы соединить их губы. – Хорошо, – соглашается он, – но только потому, что я еще не подарил тебе подарок. – Он связан с сексом? – прямо спрашивает Луи. – Потому что мне весь вечер пришлось смотреть на тебя, румяного и душераздирающе привлекательного в этом дурацком джемпере и, откровенно говоря, я хочу... Его слова прерываются поцелуем, и Гарри в полной мере использует момент, чтобы поднять Луи на руки, и уносит парня наверх в спальню. Обычно Стайлс ужасно неуклюж, но эту дистанцию он проходил уже не один десяток раз, потому мог бы доставить их обоих до кровати даже с закрытыми глазами, опускает Луи на пол и говорит: – Снимай одежду, – пока начинает раздеваться сам. Когда Стайлс заканчивает, реальность награждает парня потрясающей картиной: его умопомрачительный голый муж, растянувшийся на кровати. Гарри устраивается рядом, заключая Луи в объятия, прежде чем поцеловать. Несколько минут спустя, он переходит губами ниже, целуя шею, немного задерживаясь на сосках и пупке, и наконец влажно обводит языком член, чувствуя сладостное напряжение парня под ним. Судя по нетерпеливым стонам и всхлипам, легких прикосновений Луи не достаточно, и Стайлс впивается в его губы, заставляя замолчать, а затем спускается поцелуями к груди. – Я, – поцелуй, – подарю тебе, – поцелуй, – лучший секс в твоей жизни, Луи Томлинсон. – Я слышу слишком много разговоров, – Луи часто и тяжело дышит, – но совсем не вижу... Ох, блять, – голос срывается, когда Гарри проводит языком по головке его члена и обхватывает её губами. Чувства, что он испытывает, занимаясь любовью с Луи, никогда не потеряют своей яркости, головокружительности, умопомрачительности. Доведя своего мальчика до оргазма очередным напористым толчком, Гарри нужно только услышать только шепот Луи «я так безумно люблю тебя», чтобы кончить следом. Пару минут спустя, Луи, лежа на спине, поворачивает голову к Гарри, и у него перехватывает дыхание при виде этого потрясающего растрепанного парня, распластавшегося на кровати и глядящего в потолок, и он снова притягивает его к себе. Они падают на простыни в полнейшем истощении, и ни один не может найти в себе силы хотя бы дотянуться до салфеток. Гарри только придвигает Луи ближе к себе и оставляет почти невесомый поцелуй на его плече. – С Днем Рождения, любимый, – мурлычет он сонно. – Я люблю тебя, Хаз, – бормочет тот в ответ, не открывая глаз.xXx
Утром, когда Гарри просыпается, то обнаруживает себя в постели одного. Сначала парень не понимает, что разбудило его, но потом замечает голос Луи, лепечущий что-то из радио-няни, и на его лице распускается улыбка. Видимо, Томлинсон услышал, что Грэхем заворочался, и решил дать Гарри выспаться, а сам пошел к малышу. Гарри Стайлс замужем за самым лучшим человеком в Мире. Желая отплатить ему чем-то за заботу, Гарри выскальзывает из-под одеяла и после быстро душа спускается вниз, чтобы приготовить их традиционные рождественские панкейки. И все идет гладко, пока сверху не доносится оглушительный грохот. Когда он приближается к спальне Грэхема, гул, пронизывающий воздух, сменяется мерным стуком. Гарри хихикает, не веря сам себе, и входит в комнату, обнаруживая Грэхема, взгромоздившегося за барабанную установку и Луи, стоящего сзади на коленях и держащего малыша за запястья, помогая ему играть. – Что я вижу? – Стайлс не мог удержаться, очарованный картиной. Луи, пораженный и совершенно растерянный, поднимает голову, встречаясь с ним взглядом. Он смущенно пожимает плечами. – Ну, я, эм... Когда я зашел, Грэхем не спал и, по-видимому, хотел поиграть... Мы же... Барабаны были уже установлены, и я знаю, как он это любит, так что я подумал, знаешь... Почему нет? Игриво скрестив руки, Гарри внимательно его слушает. – Понимаю. И тебе не приходило в голову, что ты можешь меня разбудить? В этот момент возвращается прежний озорной Луи. – Я слышал, как ты шумел на кухне, милый. Знал, что ты уже проснулся. Смеясь и качая новой, Гарри подходит к ним. – Повезло тебе, что я люблю тебя так сильно, – он смотрит на Грэхема, который не произнес ни звука на протяжении всей сцены. – А что насчет тебя, малыш Грэхем? Ты покажешь папочке, как любишь его? С широкой улыбкой Грэхем тянется к Гарри, заливаясь счастливым смехом. Стайлс берет его на руки, невесомо целует в нос и подходит к Луи, глаза которого светятся любовью. Стайлс нежно целует его, но не может удержаться от искушения подразнить. – Так, полагаю, тебе понравились барабаны, м? Томлинсон комично распахивает глаза. – Только ни слова Найлу, – шутливо молит он, и у Гарри снова вырывается смешок. – Мой рот на замке, – обещает он и постукивает костяшками пальцев по одному из барабанов. – Ну, мои маленькие барабанщики, это называется семейная идиллия, – он подмигивает Луи и хватает одну из барабанных палочек (Грэхем следует его примеру). Вздохнув с притворным поражением, Луи делает то же самое. – Не можешь победить, – рассуждает он, – возглавь. Все трое начинают колотить по – слишком маленьким – барабанам. После нескольких минут, наполненных громким смехом и порой откровенно отвратительной музыкой, маленькая семья спускается вниз, чтобы отведать панкейков Гарри. Идеальное рождественское утро.