Демоны семьи Хоук

I Солоне казалось, что у нее нет никого, кроме Карвера. И она цеплялась за него как за последний смысл жизни. Брат не говорил ей, но он испытывал что-то сродни этому чувству. Еще с той ночи в Остагаре. А может еще с тех времен, когда Малькольм Хоук погиб, и Карвер остался в семье единственным мужчиной, который тянул на себе всех. Солона тоже хорохорилась, работала за троих и выбивалась из сил, но оба понимали — они медленно ломались изнутри. Им казалось, что Остагар — передышка, необходимая обоим, возможность выбиться в люди, получить покровительство аристократии, попросить кого-то более высокопоставленного закрыть глаза на семью отступников. На самом деле там не было ничего кроме кровавых боев и ночных кошмаров, а еще палатки, которую они делили на двоих. У Карвера была одна лишь Персик, девица облегченного поведения, у Солоны не было никого, слишком уж Лиандра блюла честь и достоинство своих дочерей. Оба заменяли недостаток опыта горячностью желания. Хоук сейчас бы и не вспомнила, кто первым потянулся к другому — она ли к жилету брата, он ли к её рубахе. Зато на её коже, словно ожоги, остались следы от его ладоней. Ощущение его пальцев в её влажном лоне слишком порочное, неправильное, а Солона не могла и не хотела его забывать. Слегка приподниматься на его бедрах, тихо стонать с ним в унисон — казалось правильным, и, видит Андрасте, им было глубоко плевать, что ближайшая палатка была в паре шагов от них, что солдаты у костра наверняка слышали парочку. Но никто их не осуждал — думали, что молодожены, слишком уж непохожи они были друг на друга. Да, молодоженов никто бы не осудил за желание урвать минуты наедине, возможно, последние. Но чтобы сделали, если бы узнали, что они приходятся друг другу кровными родственниками… Хоук предлагала бежать. Забыв про мать и сестру, бежать на нетронутую Мором землю. Где никто не знает о том, кто они. Карвер кричал на неё, обвиняя её в том, что сейчас она упала в его глазах еще ниже. Солона слушала и молчала, желая спросить, сожалеет ли брат и о своем падении или лишь способен упрекать её. Потом по нелепой случайности погибла Бет. Оба поняли — это тот груз вины, что им всю жизнь придется нести, как знамя, от которого нельзя избавиться. Возможно, брат не до конца осознавал, но Солона сокрушалась куда больше. Она — Защитница. Она должна была уберечь семью и не смогла. Какая же из неё вышла старшая сестра, какая защитница, какая дочь достойного, но уже почившего Малькольма Хоука?.. Путешествие в Киркволл сблизило. Молчание, удушливый запах мочи на нижней палубе одного из кораблей, где перевозили беженцев, тихий плач матери. Оказалось, плечо близкого человека — последнее, что осталось у них в мире, который поглощал хаос. II Ни Солона, ни Карвер не хотели, не желали прекращать этого. Был год в наемниках. Были сальные шуточки и приставания одного из Клинков, когда он попытался завалить Сол в одном из переулков, прекрасно зная о её магии и о том, что она могла отбиться, просто думал, что она бы не закричала, думал, что она привычная, да обещал отплатить серебром. Было лицо того самого наемника, превращенное в кровавое месиво. Карвер бил целенаправленно, не будучи в бешенстве или в ярости. Просто бил со странным упорством и равнодушием. Хоук не хотела, да и не могла его остановить, поэтому просто смотрела и даже упивалась процессом того, как лицо превращается кроваво-красную кашу. Ей казалось странным видеть на костяшках пальцев брата кровь, она непроизвольно потянулась к нему, желая помочь целебной магией. Но он, уже отойдя от полуживого наемника, перехватил её руку за запястье, дернул к себе с каким-то странным нечеловеческим рыком. — Моё, — разжав руку, тихо сказал младший Хоук, затем развернулся и ушел. За драку он, разумеется, получил выговор от капитана наемников. Солоне никто ничего не сказал, по видимому из-за того, что настоящую причину драки он не раскрыл. III Все это было сплошным сумасшествием. Так думали оба и не могли прекратить эту связь. Урывать каждую свободную минуту, прятаться по углам — стало привычным. Пока дядюшка пропивал деньги, с трудом заработанные родственниками, или гулял по борделям, а мать отлучалась на рынок, только мабари был свидетелем их безумства. Брату и сестре оставалось надеяться, что собаки не настолько умны, чтобы еще научиться говорить. Солона опиралась о стол, где всегда скапливалось множество бумаг и посланий, Карвер быстро расшнуровывал такие неудобные завязки на её и на своих штанах, одна из ладоней опиралась на стол, а другая — исследовала тело чародейки под рубашкой, особое внимание уделяя её груди, до боли сжимая набухшие от возбуждения соски. Женщина тихо стонала, кусая губы и чувствуя его прерывистое дыхание на своей макушке. — Что мы творим? — эти слова вырвались у Карвера непроизвольно, это больше походило на полустон-полухрип. — Это неправильно, Сол… Это грязно, неправильно, отвратительно… Сол, ты прекраснее самой Андрасте, Сол… — напрягшееся тело обмякло, и мужчина вышел из Солоны. Хоук пыталась отдышаться и привести себя в порядок, но отстраниться брат не позволил. — Пусти, — холодно сказала она. — Мама может вернуться в любой момент. — Сол… — шептал Карвер, а старшая Хоук чувствовала, как его вновь набухшая плоть упиралась во внутренню сторону бедра, и сама женщина уже понимала, что она сама совсем скоро сойдет с ума от желания, и поэтому попыталась его оттолкнуть. Несколько растерявшись, он отошел в сторону, а женщина подхватила штаны, судорожно натягивая их на бедра, которые были влажны от его семени. Пальцы не слушались, и завязка на штанах выскальзывала из рук. Нижняя губа у чародейки характерно подрагивала, та готова была заплакать. — Если тебе это кажется грязным, — тихо сказала Солона, — ты должен перестать меня трахать, как портовую девку, и начать просаживать все свои деньги в борделе, подобно дяде Гамлену. Если уж я тебе настолько противна. — Я не это имел в виду, — возразил брат. — Нет, именно это. Перестань прикасаться ко мне, Карвер. Мне неприятно. Ты полностью прав: то, что мы делаем — неправильно, грешно. Мне пристало сутками замаливать свои грехи в обители Создателя, ибо самый страшный мой грех — прелюбодеяние с родным братом, — в её голосе слышалась злая ирония, насмешка. Самое удивительное — Солона действительно исповедовалась. Позже, несколько недель спустя, у одного из братьев Церкви. Он был юн, имел аристократические черты и даже назвал свое имя, несмотря на то, что обычно прихожане предпочитают не спрашивать имя у своего исповедника. Святой брат назвался Себастьяном Велем, и он научил Солону многим новым молитвам. Несколько месяцев спустя она поможет ему в какой-то заварушке с наемниками, которые вырезали всю его семью. IV А молитвы ей пригодились, каждый вечер после того разговора с Карвером, она отворачивалась к стене, пыталась устроиться на матрасе и, укрывшись линялым одеялом, старалась заснуть. Молитвы, монотонные и размеренные, успокаивающие, помогали заснуть и забыть на время о Карвере, который, казалось, внимательно следил за каждым её движением. Молитвы также помогали принять себя, снова вспомнить о том, что же заставило их с младшим Хоуком переспать друг с другом. Солоне хотелось бы оправдать себя, сказать, что вина была полностью на младшем брате, но ведь это было не так. "Вечно нахохлившийся, как воробушек," — сказала как-то она Варрику. Карвер, конечно же, её тогда слышал и наверняка обиделся… Но женщине казалось таким привычным — заботиться обо всей семье, быть старшей, быть самой ответственной. И как-то забывалось то, что Карвер тоже убивал наравне с другими солдатами. И сам он с их прибытия в Киркволл сильно повзрослел. Каждое утро пытался избавиться от отросшей щетины, у него были сильные руки воина, мрачный и грустный взгляд. Младший брат был обласкан женским вниманием, угрюмый на вид, он заставлял трепетать чуткие девичьи сердца, и миловидные служанки уже придумали целую историю о мрачном рыцаре-страннике, который случайно забрел в Киркволл. Чародейке всегда хотелось узнать, как бы они отреагировали на то, что вместо того, чтобы заглядываться на их аппетитные задницы, он трахал тощую и, в общем-то, не очень красивую Солону, у которой из достоинств только то, что она не могла сказать «нет». Когда они нашли завещание в поместье Амеллов, Сол бесилась, кричала, рвала и метала, подобно виверне. С пальцев её готовы были сорваться огненные шары и полететь прямо в дядю Гамлена. Вместо этого, кинув ему в лицо бумаги, она ушла из дома. Карвер даже знал куда. Найти её, бродящую по рынку в Нижнем городе, не составило особого труда. Там, где в раскаленный полдень обычно бойко шла торговля, в полночь царила тишина и желанная прохлада. Хоук шаталась от одного опустевшего прилавка к другому, изредка прислоняясь к грязным стенам домов, которые стояли вплотную на пыльных улица Киркволла. Слишком уж она устала, измучилась, а от того, что происходило дома, было только хуже. На улицах Солоне было легче. — Сол, — Карвер положила руку её на плечо, останавливая. — Не трогай меня, — раздраженно сказала она. — Тебе же противно. Это же неправильно. Так оставь меня в покое. — Дура, — тихо вздохнул он. Это было не оскорбление, Солоне не казалось это обидным. Лишь раздражающим до дрожи, как будто он разговаривает с ней как с малым ребенком. Но старшая сестра привыкла считать себя самой взрослой, самой ответственной, а тут пришел младшенький Хоук и заявил, будто бы она, дура эдакая, ничего не понимает. — Дура, — повторил Карвер, не убрал руку и притянул сестру к себе, положил подбородок ей на макушку. — На Глубинные тропы меня не возьмешь? Хоук закусила губу, она-то до последнего надеялась, что брат не узнал: — Не возьму, — призналась она. — Тебе там не место. Ты должен остаться с мамой. — Ладно. Ладно, Сол, — Карвер не хотел спорить, пожалуй, впервые в жизни. — Ты глупая, самоуверенная и наверняка погибнешь на этих Тропах, так как я не смогу прикрыть тебя. Но… ладно, Сол, поступай как хочешь. — Что ты надумал? — спросила чародейка. — Орден Храмовников. Там нужны такие, как я. — Из-за меня? — Да. — Я тебе никогда этого не прощу. — А мне плевать, — раздраженно бросил он. — Это мой выбор и… если уж ты снова со мной говоришь полными предложениями, можно мне поцеловать тебя? — Нет, нельзя. Я не помню, чтобы раньше тебе нравилось целовать меня… — Ты хуже демона желания. Я боюсь оставаться с тобой наедине. — И давно? — Солона поджимает губы. — Наверное, всю жизнь. После этого разговора они пытались вести себя как прежде. Как было еще до Остагара. Получалось плохо. Варрик шутил насчет того, что пора бы уже младшего Хоука отвести в бордель. Карвер согласился. Чародейка перестала с ним разговаривать. Совсем. V Перед самой экспедицией на Глубинные Тропы, оба не выдержали и сбежали на Рваный берег, сославшись на работу, которая им подвернулась. Отказываться от заработка — просто преступление. В пещерах прохладно, а на море бушует шторм. Солона развела огонь, но сырые дрова плохо горели. Хоук придвинулась к Карверу. Он был невероятно горячий, от него словно исходил жар, и то, что снаружи сыро и холодно, быстро забылось. Он на этот раз было намного нежнее и это удивляло. Но где он всему это научился, Хоук знать не хотелось. И после они тесно лежали в обнимку на теплом плаще Карвера и просто молчали. Говорить не хотелось. Солоне не хотелось спрашивать о том, что брат решил податься в орден храмовников, а ему, в свою очередь, вовсе не хотелось спрашивать сестру о предстоящей экспедиции. Наверное, оба были злы друг на друга и все же знали: возможно, это последнее их время, проведенное вместе, на долгие месяцы вперед. Или, возможно, даже на годы. Провожать Солону младший брат не пришел. VI Дни в Ордене тянулись долго — слишком уж привычной стала повседневная рутина. Но когда его вызвала к себе Командор Мередит, Карвер не на шутку обеспокоился. Он либо вызвал неудовольствие Мередит, либо наоборот… и что страшнее — он сам не знал. Что было неожиданным — речь пошла об его сестре, Солоне Амелл, которая ныне по праву занимала бывшее поместье Амеллов. Он не виделся с сестрой уже очень и очень давно - то ли они избегали друг друга, то ли и вправду совсем не было времени для встреч. В любом случае, что происходило с ней в последние месяцы, он не знал. — Речь пойдет о вашей сестре-отступнице, — начала рыцарь-командор, а храмовник похолодел от страха. — Не удивляйтесь так, рекрут Хоук. Если вы думаете, что я не знаю о каждом отступнике в моем городе, вы ошибаетесь. Ваша сестра не попала еще в Круг лишь по одной причине — в Круге она еще опаснее, чем вне его. Ваша сестра одна из тех, кто способен поднять восстание, кто способен повести за собой армию магов крови… Ныне же она чем-то полезна. Пока полезна. В её же интересах продолжать оставаться таковой. Иначе, поверьте, от усмирения её не спасет ни Орсино, ни лояльность Наместника. — Тогда… тогда чего вы хотите от меня, рыцарь-командор? — хрипло спросил храмовник. — Передайте вашей сестре, чтобы перестала помогать беглым отступникам. Многие мои люди погибли в этой бессмысленной погоне, но маги были возвращены в Круги и усмирены. Запомните — она на свободе по моей милости, и лучше бы вашей сестре расставлять приоритеты правильно… подобно вам. Вы свободны, рекрут Хоук. Карвер написал письмо, в котором настойчиво просил Солону прекратить все эти безумства. В ответ получил лишь одну строчку: «Одно безумство мы с тобой так и не смогли прекратить». Впрочем, в городе не осталось кораблей, готовых отправить магов-отступников на другие земли. Побеги из Круга тоже прекратились. VII Он не ожидал, что встреча с Солоной будет настолько… горькой. И поводом стала смерть матери. Еще горше было осознавать, что последние слова, которые он сказал Лиандре были о том, что он не собирается жениться и продолжать род Амеллов. Последний разговор и последняя ссора… Сестра будто отощала еще больше, под глазами залегли круги от бессонницы, а сами глаза были красны от слез. Она казалась такой маленькой и беззащитной, изможденной… повзрослевшей. Образы крестьянских детишек и балбесов как-то очень быстро разбились о реальность. В поместье было непривычно тихо и пусто. Раньше камин горел ярко, ныне же Сол сетовала на то, что Орана забыла подложить новых дров. У женщины совсем вылетело из головы: саму Орану вместе с Боданом и Сэндалом Хоук отправила на время из дома, так ей было необходимо побыть одной. Одиночество не давило на неё, оно успокаивало. Но чувство потери целостности, усилившееся после ухода брата, прочно закрепилось в её сознании со смертью матери. Она была в этом мире. И Карвер снова появился в её жизни именно в тот момент, когда он был ей необходим. Просто зашел в их поместье и взял её за руку в знак поддержки. Солоне казалось, что более правильного с ней и случиться не могло. Вот зачем ей был нужен Карвер — чувствовать поддержку. Обернувшись, понять, что позади стоит тот, кто подхватит, если ты упадешь. Они стояли и просто смотрели на огонь. У Хоук не было слез, а у храмовника уже не осталось сил, чтобы её утешать. Напряжение, что росло год от года, испарилось, им было о чем рассказать друг другу, и потому чародейка решила начать первой: — Ненавижу, — тихо прошептала она. — Я всегда к чему-то стремилась, пыталась стать лучше в глазах матери, в твоих глазах… и как всегда, я проиграла. Я потеряла все. У меня ничего не осталось. Даже ты от меня отвернулся. — Я не отворачивался. Никогда. Никогда, Сол. — Ты презираешь меня. — Нет. — Значит будешь, — устало бросила Солона. — И я ненавижу себя за это. Я отвратительная Защитница, отвратительная сестра и дочь… — Как давно? — спросил он. — Что?.. — не поняла женщина, тогда Карвер перехватил её запястье и сжал его до боли так, что потом остались синяки. — Как давно ты используешь магию крови? — спокойно спросил он, чуть задирая рукава её рубашки. На запястьях виднелись свежие и старые полосы от шрамов. — Как давно ты это делаешь?! — храмовник срывается на крик. — Я — монстр, — тихо выдохнула она, из глаз потекли слезы, когда брат сжал запястье. — Как давно?! — С тех пор, как вернулась с Глубинных Троп, — хрипела она, слезы текли по щекам, мешали говорить. И Хоук казалось, что лучше бы она ими захлебнулась. — Там был идол, идол из красного лириума. Он свел Бартранда с ума, и он оставил нас там… Но там были осколки. Много осколков. Они делали меня сильнее. Смертоноснее. Никто бы не забрал у нас поместье, нашу маму, тебя бы не забрали в орден храмовников… Я... я… хотела перестать его употреблять. Хотела. Но потом стали приходить демоны. С твоим лицом. Когда употребляла красный лириум в составе зелья, конечно же, — они переставали приходить. Последнее время перестало помогать и это. Демоны с твоим лицом, они ходят за мной. Они преследуют меня. Угрожают. Притягивают. — Демоны с твоим лицом, Сол, — сказал Карвер. — Я вижу тебя в каждой проходящей чародейке, в каждой храмовнице. Ты — хуже демона желания. — Ты это уже говорил. Когда-то. — И готов повторять вновь. — Ты так повзрослел. Слишком сильно. Это болезненно принимать. А я — ужасная, испорченная, отвратительная, я пыталась замаливать грехи, но… — Сол, прекрати, — он хотел обнять её, но не думал, что объятие с храмовником в полном боевом облачении — такая уж приятная штука. Хорошо что он хотя бы додумался снять латные перчатки… Но Хоук потянулась к пластине нагрудника, пробежалась по металлу пальцами свободной руки и спросила: — Можно? — брат лишь рассеяно кивнул в ответ. Она помогла снять доспех и тихо вздохнула, когда он остался в свободной рубахе грубого кроя и в привычных штанах. Словно она боялась, что под доспехом будет искореженное тело демона. Но под доспехом был её привычный, такой родной и любимый Карвер. В спальне, под одеялом, младший Хоук обнимал чародейку, и вовсе не хотел её отпускать. Говорил о каких-то неважных глупостях, пытался вытеснить из её головы мысли о смерти матери, хотя самому хотелось колотить кулаками об стену и выть не хуже волка. В какой-то момент к Солоне пришло странное осознание, что старшим всегда был Карвер — взбалмошным, импульсивным, но от того не менее ответственным, единственным, кого не поразила проклятая кровь Малькольма Хоука. Он был единственной надеждой матери. Он, а не Солона. А ему казалось таким правильным — стать опорой для неё. Ведь у него не осталось никого в этом сумасшедшем мире. — Одно безумство мы так и не сможем прекратить, — тихо шептала она, потянувшись к его губам за поцелуем. — Не сможем, — вторил он, крепче прижимая её к себе. Как же хотелось защитить её от всего — от лириума, от её же порочной магии, от всего, что она творила… Сумасшедшая. Неправильная. Любимая. Но сам Карвер уже сходил с ума от лириума, который принимал, от того, что все больше и больше магов проходят ритуал Усмирения, от того, что приходилось выслеживать отступников… Он только еще крепче прижал Солону к себе, вдыхая её запах,(а пахла она лилиями), что еще больше напоминало о случившемся. Но странным образом это успокаивало. Уходить из дома, который никогда не был родным, не хотелось. Не хотелось уходить от Сол. — Я останусь, — сказал храмовник. — На сегодня? — спросила Хоук. — Если захочешь — навсегда.