Жизнь, как она есть. Часть 2. Листопад прошлого

I. Сегодня Кристиан пришёл на работу в гордом одиночестве. Алекс уехал в прокуратуру, надеясь поймать нужного человека с утра пораньше, а Фриц, после двадцати четырёх часов наблюдения за подозреваемым, слёг с жесточайшей простудой, и на пару дней «исчез» из жизни венской полиции. Утренний кофе, булочки с колбасой, предусмотрительно купленные ещё вечером… Кристиан, почувствовав желание работать, работать и работать, принялся заполнять бесчисленные бланки, пока рабочий настрой не испарился. В такой лихорадке прошло больше часа. Кристиан успел перебрать не только свои бумаги, но и рассортировать бумаги Алекса, очистить выдвижные ящики стола, вытрясти покрывало Рэкса… Оценив масштаб сделанных дел, Бёк присел на краешек стола, придумывая, чем бы себя ещё занять, когда в дверном проходе появился неожиданный посетитель. - Добрый день. - Добрый. Вам что-то нужно? - М-м-м… да. Я хотел бы увидеть Петера Хеллерера. - Ну, тогда вы с ним разминулись... Семь месяцев тому назад у него умер отец. Перед смертью он оставил Петеру гостиницу, поэтому тому пришлось уйти в отставку, и теперь, вместе с матерью, он занимается делами отеля. Посетитель некоторое время молчал, а потом тихо спросил: - Вы не знаете, какой это отель? - Нет, я не в курсе. - Извините. Спасибо… спасибо Вам большое… Гость, неловко переставив ноги, пошёл к выходу, растерянно крутя в руках шляпу. Кристиан некоторое время сидел, поджав губы, потом пролистал ежедневник и, найдя нужную страницу, поднял трубку телефона. - Гостиница «Кассиопея». Чем могу Вам помочь? - Позовите, пожалуйста, к телефону Петера Хеллерера. - Как Вас представить? - Скажите, что его спрашивает комиссар Кристиан Бёк. И побыстрее, пожалуйста. Меньше чем через пол-минуты в трубке послышалось шуршание и знакомый, чуть ворчливый голос, поприветствовал невидимого собеседника: - Здравствуй, Кристиан. - И тебе здравствуй… Только что, пять минут тому назад, в наш офис приходил человек, который разыскивал тебя, – Бёк как всегда решительно взял «быка за рога», и сразу перешёл к делу. - Вот как? И чего же он хотел? - Не сказал. Сказал только то, что хочет тебя видеть. - Опиши-ка мне его. - Высокий. Худой. Волосы сложного оттенка – светловатые, вьющиеся. Очень высокий лоб, нос с горбинкой, лицо узкое, худое. Глаза светло-серые. Сильно оттопыренные уши. Хеллерер, на том конце провода, фыркнул. - На нём случайно зелёного пиджака не было? - Не было… Плащ был, под ним пиджак был, но серый… Так ты его узнал? - Узнал. Это Эрнст Штокингер. Тот, на чьё место ты пришёл работать… Мой бывший коллега. - Вот оно что… Значит, жди гостей, я ему, правда, соврал, что не знаю где ты, так он в отделе кадров может справиться. - Буду ждать… как вы там, без меня? - Всё так же, куча бумаг и проблем… что у нас может быть нового? Беготня и бесчисленные звонки. - Как и у меня… Спасибо, что предупредил… - Обычная служебная паранойя – мало ли кому и для чего могло понадобиться разыскивать полицейского… Всех благ! Кристиан положил трубку, встал, несколько раз прошелся по кабинету, потом вновь уселся на стол. Размышления странным листопадом закружились в душе, воспоминания пёстрыми листьями замелькали перед взором… В офис зашел Алекс, нагруженный целым штабелем папок. Рэкс тоже был при делах – он тащил хозяйский зонтик. - Разыскал этого Густава? – спросил Кристиан, «сбрасывая» с себя морок прошлого. - Нашёл… вот это теперь нам, для рассортировки. - Давай сюда половину. Новые дела требовали сосредоточенности и внимательности. Кристиан решительно встряхнул головой, погружаясь в хлопоты. - С тобой что-то случилось? – спросил Алекс, три часа спустя. - Нет. С чего ты взял? - Ты, молча не можешь работать, - улыбнулся Алекс. – Постоянно комментируешь бюрократическое крючкотворство и обсуждаешь прочитанное. А ты всё это время молчишь и только хмуришься… Что-то случилось? - Так… одна неожиданная встреча. - Со мной, когда я в комиссариат заходил, тоже странная встреча состоялась. Наверху лестницы мужчина застыл, в перила вцепился и смотрит на Рэкса так, словно привидение увидел. Что-то прошептал, только я не услышал, что… Я подошёл, спросил все ли в порядке. Тот меня заверил, что всё нормально. Только вот у него даже костяшки побледнели, так он за перила ухватился… И меня взглядом до самого лифта провожал. - И Рэкс на него никак не среагировал? - Никак, – Алекс отрицательно поджал губы. – Равнодушно мимо пробежал. - Странно. - Что странного? - Что не среагировал. - Почему? - Так… одно предположение… это долгая история. - Я заинтригован, - Алекс решительно поднялся. – А когда я заинтригован, я обязательно хочу знать все подробности… поэтому, давай, время уже обеденное, пойдем в кафе, вот там ты мне всё расскажешь и про таинственного незнакомца, и про то, что с ним должен был делать Рэкс. - А теперь, рассказывай, - Алекс, заказавший всем троим спагетти с пастой, внимательно смотрел на блондина. - «Давным-давно, в далекой-далекой галактике…» Раньше комиссия по расследованию убийств была в таком составе – Петер Хеллерер, Эрнст Штокингер и начальник – Рихард Мозер. Они были очень даже неплохой командой – были и награды, и начальство их ценило и поощряло. Вот только Эрнст Штокингер неожиданно перевелся в Зальцбург. А я перевелся из отдела по борьбе с молодёжной преступностью, на его место. Кристиан покрутил в руках салфетку и продолжил: - Сегодня этот Эрнст Штокингер приходил в наш отдел. Петера искал. Я, после его ухода, до нашего отелевладельца дозвонился, и Петер, по описанию, его узнал. Тот человек, которого ты увидел на лестнице, был одет в бежевый плащ и серый костюм? - Да. - Всё верно. Это он. Тогда нет ничего удивительного, что этот Эрнст Штокингер на Рэкса так глядел. Он же с ним раньше вместе работал… Я вот тебя хочу спросить: у собак, что, память такая короткая? Почему Рэкс знакомого ему человека не узнал спустя несколько лет? - У собак память значительно лучше, чем, например, у кошек. Но это всё строго индивидуально, плюс к этому, память у собак очень специфична, - крутя вилку в руках, пояснил Алекс. - Память у собак на команды очень сильна, даже спустя шесть-семь лет собака отлично помнит, что она должна делать при определённых звуках. У них просто потрясающая память на запахи. А вот зрительная – очень и очень слабая. Это объясняется простой физиологией: у собак в первую очередь развито обоняние, потом слух и только потом зрение. Вот если бы от этого Эрнста Штокингера пахло так же, как и в то время, что он был знаком с Рэксом, то пёс бы узнал его в тот же миг. А так… одежда другая, запахи другие, голоса он не услышал, далеко вперед к лифту промчался. К тому же собаки к лицам людей, которых они не считает за членов «своей стаи», относятся очень «забывчиво». Людей на свете много и всех их не запомнишь. Так что наш Рэкс, каким бы умным псом он не был, его просто позабыл. - Интересная лекция. Друзья занялись обедом. Рэкс, уже слопав свою порцию, разморённый в тепле, позёвывал, лёжа у ног хозяина. II. - Тебя всё равно что-то тревожит. Рабочий день давно закончился. Кристиан и Алекс находились дома, занимаясь уборкой. У обоих в руках было по тряпке, и они с умным видом ходили кругами, выискивая пыль и мусор. - Просто… неприятные мысли. - Не хочешь выговориться? - Правильно! Бросим нудную уборку, ты сядешь на диван, я улягусь головой тебе на колени и ты, в роли моего психотерапевта, начнёшь утешать меня и жалеть. - Кристиан остановился у стеллажа, протирая свободные от книг полки. - Уборку откладывать дальше некуда, и так зал на сарай похож… Но вот после уборки, со всем остальным, всегда пожалуйста! И утешу и пожалею… Только не на диване, он узкий, а вот на кровати… - Какой у меня замечательный психотерапевт! Открыв новое слово в медицинской практике, вы не желаете запатентовать данный метод лечения? Или желаете открыть свою собственную клинику и принимать всех желающих? - Нет, меня, конечно, хватит на пару десятков клиентов… но потом моя работоспособность упадёт до нуля и придётся брать ассистентов… Ассистентом ко мне пойдёшь? – Алекс наконец-то дотянулся до палки, спрятанной Рэксом за шкафом. - Это работа на износ, так что… нет, благодарю покорно. - Кристиан, весело улыбаясь от турнира остроумия, выкинул из-под стеллажа еще одну заначку Рэкса – изгрызенный кроссовок хозяина. Когда с уборкой было покончено, и друзья уселись на диван пить пиво с чипсами, Алекс повторил: - Так не хочешь мне рассказать о своих мыслях? - Я не люблю плакаться и ныть. - Знаю. Никогда не считал тебя ни плаксой, ни нытиком. Но вот высказать всё, что ты хочешь сказать, надо. «Невысказанные слова ложатся мёртвым грузом и давят на душу». - Какой-нибудь Кант это сказал? - Нет. Это было написано в одном скверном фантастическом романе. Собственно, это была единственная по-настоящему ценная мысль в данном произведении. Кристиан повертел в руках бокал, помолчал. - Наверное, ты прав… Я попросил о переводе из отдела по малолетним преступникам по многим причинам. Например, у нас очень часто забирали дела другие отделы – по борьбе с наркоторговлей, или по борьбе с проституцией, или по борьбе с хищениями. Мы как бы промежуточное звено получались, а за других работу выполнять не очень-то приятно. Текучка кадров была большая. Да и сама работа, скорее реабилитационный центр напоминала: мы скорее жилетками для утешения были, чем полицейскими. Успокаивающие капли у нас в трёхлитровых графинах разводили, и то, бывало, за пару суток заканчивались… По преступлениям, уже закоренелые циники, а в полиции тут же превращались в испуганных детей… Кто на самом деле пугался ответственности, а кто притворялся, чтоб разжалобить… «Нервотрёпки» с детьми – море. Ну, и захотелось более престижной работы – расследовать убийства считается более высококвалифицированной работой, чем гоняться за бандой малолетних карманников, да и более денежно, в конце-концов. Встретили меня по началу тепло и приветливо. Угу. Главным образом потому, что ушедший комиссар две коробки с делами оставил, они уже замучились их разбирать – людей в полиции никогда не хватает. Я ничего, никогда, не скажу плохого про Петера. Он, с самого первого дня, стал мне верным товарищем. Спокойно и невозмутимо, ни разу ни проявляя ехидства, он проверял мои бумаги, корректировал записи и таблицы. Благодаря ему, я освоился с новой отчётностью очень быстро. А вот с начальником Мозером отношения у меня сложились странные. Я больше это никак не мог назвать. Он заходит в офис, видит меня – и на его лице сразу же появлялась досада. Первое время я не мог понять, что я делаю не так. Почему, при виде меня, у человека пропадает искренняя улыбка и появляется странная, капризная складка у губ? Поднимает на тебя взгляд, а потом быстро отворачивается, мотнув в раздражении головой? Первый ответ, что приходит на ум – я что-то делаю не так, я в чем-то ошибся, я допустил какой-то промах в работе, я не соответствую новой должности. Я старался. Изо всех сил старался соответствовать новой планке, старался быть хорошим специалистом. Изучал старые дела, набираясь опыта, читал книги по криминалистике, штудируя теорию. Прошел месяц, другой, всё оставалось по-прежнему – и сарказм в разговорах, и пренебрежение в псевдо-отческих жестах. А ответ оказался очень простым, там всё на поверхности лежало… Я просто оказался на чужом месте, я просто занял место другого человека. Просто потому, что я – это я, а не другой человек. Просто потому, что я – не Эрнст Штокингер. Кристиан отпил пива и продолжил: - Когда я понял, что не важно, что я сделаю в офисе, хоть встану я на голову, хоть просто пройду к своему столу, я всё равно буду вызывать в Рихарде Мозере раздражение, то мне стало легче. Я – ни в чем не ошибаюсь, я – ничего не напутал и не испортил. Алекс, внимательно слушающий друга, заметил: - Ты неплохой психолог. - Станешь тут психологом, от такой жизни… Я не знаю, кем они были друг для друга: великолепно сработавшимися коллегами, хорошими друзьями или любовниками. Копаться в грязном белье трагически погибшего человека не хорошо. Но факт остаётся фактом – Рихард Мозер не смог простить отъезда коллеги, был раздражён и подавлен, а выплёскивал свой негатив в основном на меня. Петеру тоже перепадало, но в меньшей степени. Кристиан допил пиво и протянул бокал для ещё одной порции. - А сегодня этот человек, из-за которого на меня падали все шишки, появился в нашем офисе. Я не сентиментален и не люблю предаваться воспоминаниям, но увидеть человека, который волей-неволей повлиял на твою жизнь, было забавно. Друзья помолчали. - Несмотря на такое пренебрежительное отношение, я все-таки никогда не желал ничего плохого Рихарду Мозеру, и мне было искренне жаль, что смерть опять посетила венскую полицию. Мне было жаль Петера, что проработал с Мозером много лет, мне было жаль доктора Графа, который дружил с ним с незапамятных времен, и мне было так жаль Рэкса, который от скорби по хозяину не находил себе места. - Мне мой перевод показался не очень хорошим подарком судьбы, - задумчиво произнес Алекс. - Прийти на место умершего человека… нет, я не суеверен, не в этом дело, но я понимал, что мои будущие коллеги будут неосознанно хотеть чтобы «всё было по-старому». И хотя я никогда бы не смог бы стать в точности таким же, как Рихард Мозер, я был готов пойти на многие уступки. Правда, вы приняли меня очень тепло: в пример погибшего коллегу не ставили, мою неграмотность не высмеивали. - Я тебя сравнивал с Мозером. - Кристиан поставил пустой бокал на пол. - И сравнение, увы, было не в пользу последнего. Может быть, я необъективен и слишком предвзят – ты мой друг и любимый человек, а Мозера я мог назвать только сослуживцем – но ты всегда справедлив, спокоен, сдержан и рассудителен. Твои личные проблемы никогда не отражались на деловом настрое; представить, как ты срываешься на подчиненных – это нереальная картина. И я рад, что с твоим приходом всё изменилось: и работа, и этот дом, и мы все – и я, и Петер, и наш Рэкс, конечно. - Что же я изменил? – Алекс тоже поставил пустой бокал на пол и забрался с ногами на диван. - Всё, – развёл руками Кристиан. – Если говорить про работу, то у нас полностью исчез строгий дресс-код. Галстуки сильно старят, и я рад, что теперь можно обойтись без них. И мне больше нравится, что теперь мы называем друг друга по именам, а не по фамилиям. Если говорить про дом – то этот дом у Мозера был в страшном запустении. Мне рассказывали, что когда он развёлся с женой, то она по суду забрала у него практически всю мебель. Но расставание это произошло давно, неужели нельзя было начать обставлять дом заново? То, что творилось у нас в гостиной два часа тому назад – так это здесь было привычной картиной. Первозданный хаос тут был, больше и не скажешь. Садом он не занимался – всегда просил своего друга, полицейского на пенсии, позаботиться о цветах и кустах. Маленький штришок – у Мозера не было ни единой книги. Давным-давно, один человек, что занимался моим воспитанием, говорил: «Если в доме у человека нет книг, то своди общение с таким человеком к минимуму, ничего хорошего такой человек из себя не представляет!» Этот совет я пронёс через всю мою жизнь, и он не разу меня не подводил. Очень забавно, как ты своей аккуратностью и дисциплиной подтянул и Рэкса тоже. До этого, Рэксу пришлось даже посидеть на голодной диете – так ветеринар прописал. А я более чем уверен, что если бы сейчас обнаружилось, что у Рэкса избыточный вес, ты бы просто стал бы с ним больше заниматься. Впрочем, хватит. Я сказал всё, что хотел. - Вечер воспоминаний закрыт? – спросил Алекс, притягивая Кристиана к себе и шутливо встрёпывая ему волосы. - Закрыт, зарыт и закопан. Оставим прошлое прошлому, и будем жить настоящим и будущим! – ответил Кристиан. – Давай спать укладываться. А то завтра, без Кунца, дел невпроворот. III. - Какой же ты всё-таки молодец, что заглянул в гости… За встречу! - За встречу. Изящные бокалы-тюльпаны с мелодичным дзиньканьем столкнулись. - За столько месяцев не звонил, не писал… Теперь рассказывай всё, и помногу. Как ты сам, как работа, как семья? - Что может быть нового в нашем захолустье? Вот у вас, в Вене, новостей гораздо больше – вот и ты теперь уже не полицейский… - Да, вот так вот сложилось… вместо протоколов – счета от поставщиков продуктов, вместо баз данных – записки из прачечной, вместо заявлений от потерпевших – истерика от горничной по поводу пьяных гостей… Плюс только в том, что у меня никогда в подчинении не было столько людей. Вот и командую помаленьку… А ты, дай угадаю, в командировку приехал? - Да, ты прав. Я здесь по служебным делам. Завтра – обратно. - А просто так, в выходные, приехать никак не мог?.. - Осенью у нас постоянные ярмарки, приезжих прибавляется. А с ними и полиции забот прибывает. - Что же летом-то не приехал… Как, кстати, наше феноменальное лето пережил? - Просто ужасно, мигрени целыми днями мучили. Мы в новом доме поселились, с кондиционером, и местный комиссариат тоже не так давно перевели в новейшее здание. Так и жил – из дома до работы бегом, и с работы до дому – тоже бегом. Слава богу, серьёзных происшествий всего ничего было, на места преступлений только раз пять пришлось выезжать. - Да что всё я-то спрашиваю? Хоть ты меня о чём-нибудь спроси! Штокингер смущённо улыбнулся и нервно потёр лоб. - Немного необычно, ты – и вдруг больше не в полиции… Я просто не знаю, о чём тебя можно спросить… - Ага. Значит, если я не полицейский, то со мной и разговаривать не о чем? - Прости… прости… я не то хотел сказать… я просто в управление к тебе заходил, специально, чтобы посоветоваться по поводу одной вещи, а теперь… буду своими силами её обдумывать. - Ну, рановато ты меня со счетов списываешь. – Хеллерер в притворном возмущении покрутил головой. – Всё-таки больше двадцати лет в полиции я просидел, и уж столько папок с делами пришлось перебрать… поневоле хоть что-то должно у меня было в голове остаться! - Я придумал, о чём тебя спросить… - Штокингер неловко теребил край скатерти. - Почему ты отказался от повышенной пенсии, ты же по стажу проходил? - Я – обеспеченный человек. Пусть повышенную пенсию те коллеги получают, у которых других доходов не будет. Ты об этом в отделе кадров узнал? - Да. Когда мне в отделе по раскрытию убийств сказали, что не знают где ты, то я решил госпожу Тассо расспросить… - Ты, в офисе, с невысоким блондином разговаривал? - Да. - Знал он прекрасно, где я сейчас обитаюсь. Ты уж прости его за ложь, просто у нас недавно случай был – один уголовник из тюрьмы вышел и сразу же, в первый же день на свободе, отправился к нашему новому начальнику, мстить за задержание. Сначала Рэкса похитил, а потом и Алекса в заложники взял. Так что, «на всякий случай», мы и осторожничаем. - Рэкса похитили?.. - Да. Но всё обошлось благополучно – и Алекс Брантнер невредим остался, и Рэкс жив-здоров. - Помнишь, однажды, Рэкса уже похищали… - Помню. Та еще веселенькая история была… Эрнст Штогингер осторожно поставил бокал на столик. Он смотрел на поднимающиеся пузырьки шампанского и молчал. Когда тишина затянулась, Петер Хеллерер осторожно заметил: - Ты себя винишь? - Нет, не виню, – сказал Штогингер, и добавил: - Я себя ненавижу. - Штоки… - Ненавижу себя за то, что меня не было рядом, ненавижу себя за то, что он погиб, ненавижу себя за то, что даже не приехал на похороны… Да, начальник полиции сломал себе руку, и меня попросили стать исполняющим его обязанности… Да, на нас тогда свалилась целая толпа туристов, но я мог – понимаешь, мог! – приехать хотя бы на похороны! Но я боялся. Боялся осуждающих взглядов тех, кто работал с нами, боялся того, что ты со мной даже разговаривать не будешь… Мужчина, что скованно сидел на стуле и смущённо улыбался, теперь ссутулился, спрятал лицо в ладони, и глухо, словно через силу, выпаливал так наболевшие слова… - Глупости. Кто я такой, чтобы осуждать тебя? Ты нам очень помог деньгами. Похороны были за счёт государства, но на приличный памятник и на поминки мы все вместе скидывались. И твой перевод был как нельзя кстати. - Я струсил. Просто струсил. Мог бы оставить все дела на заместителей. Но я так всего боялся… Боялся, что глупостей каких-нибудь наделаю… Боялся людских перетолков… Что бы говорили обо мне, если бы увидели, как я плачу?.. - Я – плакал на похоронах. Так что… где ещё плакать, как не на похоронах? И не выдумывай, я бы никогда бы не отвернулся от тебя. И поддержал бы тоже. - Да не имел я право плакать!! Прости… прости… Я, наверное, совсем сумасшедшим тебе кажусь… - Сумасшедшим – нет. А вот тем, кто потерял любимого человека – да. - Ты знал, какие были между нами отношения?! – Штокингер в смятении поднял глаза на Хеллерера. - Я догадывался. После твоего отъезда Мозер был сам не свой, был растерян и озлоблен. Срывался постоянно… Будто не друг от нас уехал, а кто-то более ему близкий… Нет, по друзьям так не тоскуют. Опять тишина. - Штоки, я ни разу не психолог или, там, психотерапевт. Но выговорись – тебе легче станет, - Петер неуклюже положил ладонь на плечо бывшего коллеги. - Это… - Штокингер выпрямился и отстраненно смотрел на сложенные на коленях руки. – Это было просто какое-то сумасшествие… никогда я не увлекался мужчинами, даже и в мыслях не было… и тут вдруг как помрачение рассудка. Господи, что я творил… как наркоман, желал всё новой и новой дозы. Как будто от Мозера заразился бесшабашностью… Прятки, тайны, целые шпионские игры… Я даже перед женой себя не чувствовал виноватым – это же не измена, это же совсем другое! Да и какая там вина – я словно в тумане был. В счастливом. В радужном. Счастлив был – я никогда не был так счастлив, как тогда. И вдруг эта унаследованная клиника. Меня как будто по голове чем-то тяжёлым ударили. Я в ту же секунду понял – придётся выбирать. Или она. Или он. Или семья или страсть. Или тихий, размеренный быт, со всеми его удобствами или прыжок в глубокую воду – и даже демоны не знают, выплывешь ты или нет. Знаешь, что я сделал в первый вечер такого выбора? Я – напился! Так, как никогда не пил. Пил до того, что меня из кафе не выпустили, в служебное помещение отвели – проспался там, на диванчике. У знакомых пил. И только потому, что мне было так хреново, я не напился и на второй день тоже. Не говори мне ничего. Я сам знаю, что я трус. В полицию вот в юности пошёл, что бы доказать, что смогу, что справлюсь… К трупам привык, к убийствам привык, к расчленёнке привык, только стойкости во мне как не было, так и нет, ни на грош… Как истеричная девчонка мечтал – пусть будет по-прежнему. Пусть мне не придётся выбирать между любовью к ней, и любовью к нему. Я их обоих любил, понимаешь? Вот так, можно, оказывается, и двух людей одновременно любить… Петер Хеллелер молча протянул Штокингеру бокал с долитым шампанским. Тот его выпил залпом и горько продолжил: - На трезвую голову взвесил все «за» и «против» – и выбрал её. Ещё себя уговаривал, убеждал: как я могу выбрать его? Как я могу быть с ним? Ты вспомни, Эрнст, как он живёт – не задумывается ничуть над своими поступками, не задумывается ни на секунду о будущем. Он – непостоянен, он – легкомысленен, он постоянно опутан интрижками… Была у меня и такая мысль – всё жене рассказать. Слава богу, у меня идиотства не хватило, чтобы так поступить. Для неё это было бы банальной изменой. Предательством. И не простила бы она меня… Вся моя жизнь в Зальцбурге прошла в самоуспокоениях. Мол, всё в порядке, ничего не случиться, ты же рядом с Рихардом, ты, если что, поможешь ему и приглядишь за ним... Мол, с ним рядом Рэкс, он целого взвода охранников стоит… Всё в порядке будет, да и Рихард уже наверное забыл про меня, нашёл какую-нибудь девушку и счастлив с ней… у него – всё хорошо… А потом ты позвонил… Сослуживцы скорую помощь вызвали, думали, что у меня плохо с сердцем стало…. Вокруг меня суетятся, а всё что помню – только мысль – я виноват, что он погиб, я не уберёг его, если бы я остался, он бы не погиб… - Может это неправильно будет так говорить, но Мозер сам виноват в своей смерти, - жёстко перебил Штокингера Петер. – Не надо было соваться туда в одиночку, надо было Кристиана дождаться, не надо было отвлекаться на заложницу… На самом деле – ошибок он тьму допустил… вот и погиб… Не вини себя попусту – ты-то что мог сделать? Если уж так рассуждать, то и Рэкс виноват, что хозяина не спас, и Кристиан виноват – слишком поздно подъехал, и я виноват – вместе с Мозером не поехал. Так корить себя можно до бесконечности. Вновь тишина. - Я сегодня Рэкса видел, и он меня не узнал… - У нашего храброго пса теперь новый хозяин и новая жизнь с ним. Может, он просто тебя позабыл, вон, сколько времени прошло. - Но тебя он помнит? - Помнит. Алекс с Кристианом ко мне часто в гости заходят. Так подозреваю из-за стряпни моей мамы, но мне всё равно приятно. Приходят, новости и сплетни рассказывают, о делах, правда, никогда не советуются, до всего своим умом доходят. Знаешь, я теперь всё меньше и меньше жалею, что ушёл – надо уступать дорогу молодым. Они – ребята шустрые, думают свежо… Снова помолчали, «запивая» тишину шампанским. - Штоки, знаешь, зачем в конечном итоге нам нужны друзья? Затем, что бы слушать нас и давать нам время от времени дурацкие советы. И вот тебе мой дурацкий совет – отодвинь прошлое в сторону и живи дальше. Ты сделал свой выбор – теперь ничего не изменишь и не поправишь. И не ненавидь себя за этот выбор – главное, что это был твой выбор, без принуждения и давления. В наше сумбурное время – это такая редкость. - Это всё так легко сказать, но так нелегко сделать… - Знаю.