Ненавижу, любимые.

Темное ночное небо, яркая полная луна и ни единой звезды посреди бескрайней темной глади. Холод пробирает до костей, а абсолютная тишина, не нарушаемая ни мельчайшим дуновением ветра, создает впечатление искусственной постановки в дешевом спектакле. Едва различимые очертания облаков, парящих вокруг сияющего круга, придают этому пейзажу еще больше мрачности, и начинает казаться, что они прибыли сюда словно по заказу, для полной картины, как если бы актерам пообещали высокие гонорары за присутствие на торжественном мероприятии. Но можно ли назвать то, что произошло, чем-то торжественным? Кривая усмешка искажает мои потрескавшиеся губы. Поднимаю правую руку на уровень лица и с горьким, тошнотворным удовольствием наблюдаю, как между пальцами, по ладони, а затем и вплоть до локтя стекает тягучая и в этой тьме почти черная жидкость. Она медленно капает на землю, словно по-садистски, явно издеваясь надо мной, и я понимаю, что просто не могу оторваться. Голова раскалывается то ли от боли, то ли от застывших острым лезвием в груди слез, но усмешка упрямо не покидает губы, отзываясь в сердце лишними, никчемными ударами. Почему оно должно теперь биться? Разве остался в этом какой-то смысл? Неспешно прохожу вперед, продолжая всё так же безобразно кривить рот, и через несколько мгновений оказываюсь в комнате, освещенной тусклыми, маленькими лампочками, хаотично разбросанными по периметру. Вот, на столе, так и не доеденный праздничный торт, а там, на кровати, не развернутый сверток – подарок... Как странно, мне ведь сегодня исполнилось двадцать пять лет. Только почему-то это не вызывает ни улыбки, ни смеха, а в помутневшем сознании словно заела кассета: - Сакура-чан, с днем рождения! - Сакура... поздравляю. Их голоса. Один звонкий и теплый, второй – сдержанный и холодный. Такие разные, такие родные, такие... живые. Склоняю голову на бок, прикусываю до крови губу. Оглядываю разбитые бокалы, совсем недавно выроненные ими из рук, осматриваю лоскуты разорванной впопыхах одежды... Вспоминаю безумие, застывшее в глазах, вспоминаю собственные крики, разрезающие тишину, вспоминаю отчаяние и безудержные слезы, такие удушливые и мерзкие, бесполезные... те, на которые им всегда было плевать. Послушно хрустят на полу хрупкие осколки, но я, не обращая внимания, прохожу дальше. Под ногами что-то отвратительно хлюпает, а запах, безжалостно вонзающийся в ноздри, вызывает тошнотворный рефлекс. Наслаждаюсь моментом, крепко жмурю глаза и на секунду замираю посреди безграничного хаоса. Затем мои руки, словно отдельно от моего тела, касаются лица и, крепко вцепившись ногтями в кожу, проводят ими вниз, оставляя скользкие дорожки. Противно. Грязно. Омерзительно. Больно. Шесть лет... шесть долгих, бесконечных лет. Шесть лет отчаяния, безысходности и страха. И целая вечность ненависти, злобы и ярости... Именно столько в плену, взаперти, в окружении смерти. Именно столько пыток и экспериментов, изнасилований и унижений... А ведь надежда, так же медленно и по-садистски, как и эта кровь, иссякала с каждым днем. Вопреки упрямому блеску в глазах, вопреки безграничной воле... вопреки ожиданию тебя... Тебя. Ты ведь всегда спасал, всегда приходил на помощь. Ты был героем, идолом, ангелом, богом... Ты преодолевал все трудности и опасности, преграды и препятствия, каким бы невозможным это ни казалось всем. А я верила, я безумно, безоговорочно верила, что ты придешь, что поможешь, освободишь... Но ты меня предал. Ты не пришел. И шесть лет... шесть лет успело пройти. И каждая секунда отзывалась в моем сердце дикой, невыносимой, порабощающей болью. Вид собственной крови стал чем-то родным и привычным. А руки мучителей казались порой бережными и почти ласковыми... А потом вы пришли. Ты и тот, кого я меньше всего ожидала увидеть. Ты и тот, кого никогда не могла забыть, тот, кто по ночам душил слезами и кошмарами, тот, кто одним своим взглядом вонзался в душу подобно лезвию острого кинжала. Шесть лет... За эти шесть лет в ваших жизнях многое изменилось. Война закончилась, Коноха почти восстановилась, а место погибшей Цунаде занял Какаши-сенсей. Всё было так волшебно, так здорово и прекрасно, что со всех этих лицемерных и уродливых лиц никогда не сходили улыбки. Эти улыбки я ненавидела больше всего. Они смеялись, подбадривали, пытались поддержать… Во всяком случае, они так это называли. А в действительности до меня никогда никому не было дела: Ино и Шикамару занимались своей общей новоиспеченной семьей, Неджи погряз в миссиях, Киба и Хината никак не могли разобраться в своих запутанных чувствах, и все остальные тоже находили любые причины, лишь бы не видеть меня. Конечно, ведь я так нарушала эту фальшивую утопию, этот глупый, хрупкий мир и ничтожное, призрачное счастье. Я, такая ослабленная и беспомощная, я, больная и почти сломленная... А ты... Ты был пределом. За эти шесть лет он вернулся. Точнее, ты его вернул. Я никогда не сомневалась, что ты добьешься своего рано или поздно. Ведь ты всегда всего добивался... Но то, что я узнала, было действительно той самой последней гранью. Вы предали меня – мой лучший друг и мой любимый. Вы забыли, бросили, отодвинули на второй план. Прошло шесть лет... И я вам стала не нужна. Я словно игрушка, грязная, порванная, пыльная игрушка, которую вновь достали с антресолей, чтобы вдоволь поглумиться. Вы были вместе. Вы были вместе, а я... Прошло ведь целых шесть лет. Усмехаюсь, не обращая внимания на судороги, охватившие тело, и опускаюсь рядом с вами на колени. Вы так красивы сейчас... словно всего-навсего спите. Ведь тот яд, который я добавила вам в праздничный напиток, почти идеален. Никаких следов... Лежите вольтом друг к другу, такие красивые, такие родные, мои... совсем как живые... Касаюсь ладонями ваших щек. Еще теплые... Нежно провожу по ним кончиками пальцев, а затем так же нежно сжимаю двумя ладонями кинжал, поднимаю его в воздух и... Вы и так были прекрасны посреди узоров вашей собственной крови. Мной и так был нанесен отнюдь не один удар. Но повторяю это снова и снова, снова и снова... Я больна, ненормальна, отвратительна. Я – отброс, монстр, зверь, выпущенный из клетки... Вы должны знать, как мне было плохо!!! Как мне было больно!!! Вы, предатели, вам всегда было плевать на меня!!! Тебя, Саске, никогда не волновали мои чувства. А тебя, Наруто, никогда не волновал никто, кроме Саске! Ты всегда гнался за ним и только за ним, ты сошел с ума, Наруто, ты просто сошел с ума от своей глупой, одичалой и ничтожной любви! Ненавижу вас! Ненавижу!!! Кровь пачкает руки, одежду, лицо. Не обращаю внимания, задыхаюсь и не могу остановиться... Наношу удары один за другим, сумасшедше, бешено, яростно, дико... Помню ваши улыбки, ваши объятия и поцелуи. Помню ваши отговорки, ваши предлоги, чтобы поскорее уйти. Я не нужна вам. И никогда не была нужна. Никогда... Пусть это будет вам мой подарок на собственный день рождения! От этих мыслей смеюсь и одновременно чувствую, как две соленые капли, не смиренные надломленным сознанием, помимо воли всё же падают из широко распахнутых глаз. Из глаз, отражающих дикую ненависть... и такую же дикую боль. Ненавижу... Ненавижу, любимые. Как же я ненавижу вас... Но вдруг всё прекращается, словно в оборванной на самом интересном месте киноленте. Резкая боль пронзает спину. Немой крик застревает в горле. Совсем рядом с ухом слышу тихий, но безмерно тяжелый вздох, а затем едва различимый шепот Какаши-сенсея: - Прости, Сакура. Прости меня за всё...