Сказание о Кили и Тауриэль.

Он недолюбливал Перворождённых, как и весь его народ, но не испытывал к ним такой жгучей ненависти, как его дядя Торин, он не помнил начала этой нескончаемой вражды и не понимал в ней смысла. Это было сродни традиции, а традиции род Дурина чтил свято. Кили, как и многие, считал эльфов высокомерными, холодными, не способными поддержать разудалую дружескую шутку на весёлой пирушке и грозный клич в яростной атаке, не способными вообще на какие-либо проявления своих чувств. Не понятно, что вечно на уме у этих существ, всем своим видом напоминающих холодные мраморные статуи в их дивных дворцах. Но она была не такой. Резкая и порывистая, как сполох, как живой солнечный луч, несравнимый с холодным светом звёзд, который она так любила, она ворвалась в его жизнь, сметая всё на своём пути, разъярённым порывом осеннего листобоя, который, казалось, оставил пламя опадающей листвы в её волосах. Такой она казалась ему сначала… Потом, совсем скоро, он увидел её мягкую живую душу, почувствовал, что и она не испытывает ненависти ни к его народу, ни к нему самому. Сперва он скрывал удивление и интерес за бравадой, которая уже давно стала ему привычной. Чем же ещё может покорить девушку молодой безбородый гном, непонятно как затесавшийся в компанию бравых воинов. Но, как оказалось, совсем не этим… Так же, как и она, хоть и немного по-своему, он замечал красоту вокруг, но прежде не мог ни с кем поделиться этим ощущением прекрасного, даже с братом. А она слушала его, затаив дыхание, когда он рассказывал ей, как однажды увидел огромную огненную луну на перевале у Дунланда во время путешествия с купцами из Эред-Луин… Потом она спасла его. Ушла вслед за его отрядом, вслед за ним, ослушавшись своего Владыку, как только узнала, что ему грозит смерть, подлая смерть от отравленной стрелы. Она нашла его тогда, когда он был готов упасть в бездну навстречу ледяным объятиям смертельного яда, затуманившего его разум и лишившего сил молодое тело. Когда в воздухе разнёсся свежий аромат ацеласа, а её руки напитали мягким теплом измученную болью плоть, на самой границе то ли своего сознания, то ли этого мира Кили увидел её свет, золотое сияние Пресветлого Народа. Он думал, что спит или может быть уже умер, когда спросил у неземного создания, что замерло возле его ложа, сможет ли прекрасная эльфийка полюбить его, гнома… И, наверное, всё так же, во сне он смог дотянутся до неё и впервые коснуться кончиков её нежных тонких пальцев. А после он сказал ей самое главное, что мог сказать гном в своей жизни. Сказал на родном языке, но она всё равно поняла. Он видел, как запылали её щёки, участилось дыхание и засияли глаза. Он сказал ей это на распутье, когда долг звал его вперёд вместе с братом, идти навстречу к дяде Торину, а она должна была остаться, как велел ей тот юный эльфийский принц, который пытался удержать возле себя любимую, уже давно потерянную им. И была битва, страшная и беспощадная. Чуть было не окончилось позором славное дело гномов. И всё же внутренняя сила и крепость духа, а может дружеская поддержка и верное слово помогли преодолеть искушение низости. Но любовь была отложена до поры, пока судьба опять развела их по разные стороны неприступных стен Эребора, а потом свела на поле битвы с одним врагом. В последней схватке он потерял брата, уже бездыханным Белый Орк сбросил тело Фили к его ногам. Всепоглощающая боль затопила всё его существо, когда отняли самое близкое и родное – брата, который был с ним рядом с самого рождения. Боль затопила всё и тут же сменилась тёмной яростью, с которой он крушил врагов. До тех пор, пока его не позвала она… Кто знал, что их совместная схватка с отродьем Азога, Больгом, окажется для него последней… Пока он сражался плечом к плечу с любимой, чувствуя, что снова больше не один, чувствуя в этот морозный день и в жаркой битве её тёплый свет. Но вот она вскрикнула, отброшенная прочь, и всё его существо пронзила прерывающая жизнь боль от развороченной страшным оружием Больга груди. Боль разорвала его тело и почти сразу же утихла, он лишь видел лицо эльфийки, преисполненное мукой, видел до самого конца, продолжал видеть даже тогда, когда всё остальное затянул белый туман. И за мгновение до конца успел прошептать, напоследок, одними губами: «Я люблю тебя… Тауриэль…» А она яростным потоком снесла врага в бездну, надеясь отомстить за свою любовь, может быть, даже ценой своей жизни. И когда битва закончилась, высокая рыжеволосая девушка горько плакала над бездыханным, но дорогим ей телом, и впервые целовала уже холодные губы, согревая их горячими слезами и своим дыханием, и первый раз прошептала «Люблю…» в ответ… Его там уже не было, но откуда-то он это знал, будто кто-то прошептал на ухо, как и то, что ради него Тауриэль пренебрегла честью служить в королевской страже Лихолесья, ради него подняла оружие на своего Короля, ради него с радостью бы отказалась даже от своего бессмертия… Битва Пяти Воинств закончилась, но наступивший мир был затишьем перед ужасающей бурей Войны Кольца. Тауриэль, ушедшая было в леса за одинокой жизнью, вновь вступила под знамёна владыки Трандуила в борьбе против тьмы Дол-Гулдура. А потом долгое время тихо жила в Эрин Ласгален, как стали называть Лихолесье после падения тени. Шла Четвёртая Эпоха, Эпоха Короля, которой суждено было стать временем окончательного заката Дивного Народа в землях Арды. Лесные эльфы во главе со своим Владыкой покидали Средиземье одними из последних, ибо их привязанность и любовь к лесам в смертных землях были самыми сильными, самыми горькими… С ними ушла и Тауриэль, в глубине души надеясь в бессмертных землях Амана обрести покой и избавиться от тоски по потерянной любви, которая всё никак не угасала в её сердце. Ступив на Тол Эрессеа, эльфийка решила поселиться одиноко на самом восточном краю острова, чтобы хоть изредка сквозь завесу пространства бросать взгляд на смертные земли, в которых она познала свою единственную любовь. Кили охватило беспокойство. Небывалое чувство для Чертогов Мандоса. Юный гном уже не находил былой прелести в бесконечных пирушках и жарких спорах с братом и дядей в Гномьем Чертоге, и не было уже прежней радости в работе с молотом в жарких кузнях. Всё больше времени он проводил один, гуляя по огромному дворцу Намо. Он не встречал других существ, кроме гномов, не видел и Валар, но ощущал незримое присутствие Владыки Чертогов и самого Создателя Аулэ. И захаживая всё дальше по бесконечным лабиринтам каменных коридоров, туда, где уже не были слышны звуки голосов и звон посуды, куда не доносились ароматы изобильной пищи, Кили чувствовал что-то совершенно иное. На границе миров, где находились Чертоги Мандоса, не ощущалось ничего: воздух застыл, не было ни дуновения, ни запаха, ни звука, ни ощущения тепла или холода, казалось, сюда протягивает свои щупальца неведомое Ничто. И Кили, порой, попадал в такие места в гулких каменных коридорах. Тогда ему становилось не по себе, и он будто бы слышал зов – предостерегающий голос, зовущий обратно, но вместе с этим ему чудился ещё один голос, совсем другой, более тихий и мягкий, также зовущий обратно, но куда-то дальше и выше. Обычно гном встряхивал головой, стараясь избавиться от наваждения, и поскорее уходил прочь из этих мест, но вскоре голос, тот второй, стал преследовать его и во сне. Кили долго молчал, хоть и стал беспокойным и ещё более замкнутым. Его разговорил брат и озвучил ту мысль, которую сам Кили так старательно гнал от себя. Это Тауриэль! Пришлось найти Балина и всё рассказать ему. Старый гном хитро посмотрел на Фили и Кили, усмехнулся в седую бороду и покачал головой. Братьям повезло, что он чаще просиживал штаны в библиотеке, чем в сокровищнице, и Балин поведал двум примолкшим юнцам об устройстве Амана и здешней жизни эльфов, рассказал всё, что сам когда-то узнал из старых эльфийских свитков, даже карту начертил. Кили ходил сам не свой. Потом как-то вдруг, оставшись с Фили наедине, выпалил, что уйдёт из чертогов Мандоса искать Тауриэль. Фили так и ахнул. Последний самовольный исход из Амана добром не кончился. Да и то, это была целая армия эльфов, любимых Валар. А тут гномы. И всего два. Почему два? Потому что Фили никуда не отпустит своего младшего несмышлёныша-братца одного, и либо они идут вместе, либо придётся собирать отряд минимум из тринадцати гномов. Сборы были недолгими, но тщательными, хоть и тайными. Самой трудной задачей было улизнуть из-под бдительного ока Намо. Несколько раз Фили и Кили пытались найти выход из каменных чертогов, но их поход всякий раз оканчивался либо тупиком, либо возвращением в кузни, либо они подходили слишком близко к границам мира, откуда их звал назад голос неусыпного Владыки Чертогов. Множество попыток окончились неудачей. Фили молчал. Кили приуныл. Но вот меж старейшин стали ходить шепотки о том, что сам Великий Создатель Аулэ вскоре посетит их чертог. Все были взволнованы, только Кили совсем не радовали никакие новости. День ото дня в кузнях становилось всё суетливее, Кили предпочитал бродить в одиночестве. Иногда компанию ему составлял Фили, но прогуливались они налегке, без какой-либо цели. И получилось так, что в одну из таких прогулок братья снова подошли к границе миров. Но на этот раз Кили отчётливо слышал лишь голос своей Тауриэль, которая окликала его так в последней битве. Забыв об окружавшей его пустоте, гном рванулся в один из тёмных переходов, брат – за ним. Быстрый бег без оглядки, навстречу влекущему голосу, череда одинаково серых коридоров… И вдруг перед братьями раскинулся сад, однообразный и блёклый в тусклом свете бесцветного неба. Братья переглянулись, не веря своим глазам, неужели им удалось покинуть Чертог. До границ владений Мандоса ещё далеко, но они уже не в его мрачном дворце. Такое не удавалось ещё никому – выйти из предначертанного Валар посмертного пристанища. У них не было с собой ни припасов, ни необходимых в походе орудий, но второго такого шанса не дождёшься целую вечность. Кили быстрым шагом направился через тихий сад прочь от каменного Чертога. Они шли долго. В этих землях не было времени, и солнце не сменяло луну, указывая счёт дням. Но гномы практически не уставали, хоть и мало спали, из еды находились лишь безвкусные плоды местных деревьев и такая же безвкусная вода из стоячих запруд. Благо, в бессмертных землях Амана потребности живых сходили на нет, и им хватало этих крох, а хуже уже бы и не было. Порой, им казалось, что они видели неясные очертания стройных эльфийских фигур, одиноко бродящих где-то вдали, а может это были всего лишь тени. Но вот сады Мандоса, наконец, стали кончаться, показалась сочная зелёная трава бесконечных равнин Амана. Выйдя из-под последних деревьев, гномы оглянулись. Над садом нависло чёрное пустое небо, тьму которого не скрашивал ни звёздный, ни лунный свет. А прямо перед ними, чуть правее горизонт светился далёкими огнями светлого Тириона и сверканием нетускнеющей Ойолоссэ. Двум взбунтовавшимся гномам нельзя было проходить так близко от престола Валар, поэтому решено было идти напрямую через равнины к Пелорам. А в горах, пускай даже и построенных на эльфийских землях, гномы чувствуют себя как дома и обязательно найдут выход. К счастью, в кармане Кили спряталась наспех нарисованная Балином карта, которую юный гном всегда носил с собой. Их поход, казалось, длился вечно. Ничто не менялось в пейзаже, лишь с каждой лигой становилось светлее, отчего быстро истаяла серая блёклость владений Мандоса. В первое время Фили и Кили радовались, что, наконец, могут пройтись по зелёному лугу и вдоволь размять ноги, но такое однообразие вскоре утомило их. Они почти не ели и не пили, а только шли, шли, шли… Они бы очень удивились, если бы узнали, что большая часть их пути пролегала по окраине Двора Аулэ, их создателя, который ненароком подкреплял их силы. Но вот серой дымкой впереди замаячила горная цепь. Ощущение близости хоть какой-то цели, может быть второй или третьей в длинном списке препятствий, стоящих у них на пути, но всё же цели, удвоило их силы, и Пелоры из еле заметной полоски очень быстро превратились в огромную гряду до самого неба. Братья немного отдохнули в предгорье перед тяжёлым переходом. Они уже давно не чувствовали себя такими живыми. У подножия гор были разбросаны небольшие рощицы с обилием разных деревьев, кустарников, трав и цветов. Было слышно журчание кристально чистых ключей. Пели сладкоголосые птицы. В траве шуршали мелкие зверьки, а в сладко пахнущем воздухе жужжали насекомые. Всё было освещено ярким светов эльфийских твердынь, оставленных по правую руку. Но здесь оставаться было нельзя, и гномы начали свой подъём. С собой у них не было никаких подручных инструментов, чтобы облегчить эту задачу. Приходилось искать даже не тропы, а малейшие откосы и уступы, по которым можно было забраться дальше. Но гномы есть гномы, когда силы почти покинули их, каким-то неведомым внутренним чутьём Фили и Кили нашли узкий, практически непроходимый перевал, находящийся чуть ниже середины гряды и спускающийся по отрогам Пелоров почти до самого моря. Великое Западное море – ещё одна преграда на их пути. Среди гномов не было известных мореходов, да и с камнем и металлом они управлялись гораздо более ловко, чем с деревом. Но слишком уж близка была цель, чтобы отступить. Кили готов был даже вплавь преодолеть то расстояние, что отделяло от него Тол Эрессеа – Одинокий Остров, на котором жили Тэлери и эльфы Средиземья, как рассказывал ему старый Балин. С помощью недюжинной силы и мелких железяк, что гномы вечно таскают с собой, Фили и Кили смогли свалить несколько корявых деревьев по ту сторону Пелоров и, перетащив их поближе к морю, худо-бедно сладить плот. Кили уже в который раз порадовался тому, что брат увязался с ним, вряд ли бы он справился со всем этим в одиночку. Вдвоём не так страшно взбираться на самодельный плот и направлять его вдоль берега вперёд по спокойной глади Белегаэра навстречу своей судьбе. В спокойном, давно устоявшемся мире эльфийских владык уже давно не было морских штормов, что, безусловно, облегчало задачу двум гномам, потерянным на крошечном плоту над бездной Великого Западного моря. Не имея ни малейшего представления о морской навигации, они всё же двигались в верном направлении, ибо влюблённое сердце Кили и далёкий голос его возлюбленной вели вернее любого компаса, а течение, или может быть сам Владыка Ульмо, помогли обогнуть Тол Эрессеа именно с восточной стороны. Плот ткнулся носом в песок вдалеке от дивных гаваней Тэлери. Ослабевшие гномы с трудом вывалились на берег и долгое время неподвижно лежали, глядя в бездонное синее небо, усыпанное незнакомыми яркими звёздами. Кили думал, куда теперь направиться им, подходить к эльфийским жилищам было опасно, но как тогда найти Тауриэль, как подать ей знак, что он здесь, что он так близко. Что и его любимая тоже здесь, на этом острове, Кили не сомневался! Братья с трудом поднялись и побрели по песчаному берегу. Невероятно, но первым заприметил тоненькую фигурку на берегу у самого прибоя Фили. Так сложились звёзды, что именно в этот час Тауриэль покинула своё жилище, чтобы в очередной раз бросить тоскливый взгляд на далёкие земли Арды, скрытой от этого мира навсегда. И не сразу заметила она, как по белой полосе песчаного берега со всех ног бегут к ней две невысокие фигурки; не сразу услышала неосторожный крик срывающего от радости и неверия голоса, а услышав, сама долго не верила в реальность этого крика, который столько лет звучал в её голове. Но вот, наконец, повернулась на быстро приближающийся зов, и тоже закричала от восторга, всё ещё не веря в происходящее. И, громко повторяя столь любимое имя, сама со всех своих быстрых эльфийских ног бросилась туда. То ли всемилостивые боги сжалились над ними, поверив в их любовь, то ли это безумие накрыло их с головой, но они встретились. Столкнулись. Кили как пушинку подхватил высокую эльфийку и закружил по песку, увязая в нём, а потом радостный упал на мягкий берег, задохнувшись от счастья, когда её волосы накрыли его лицо, и всё повторял любимое имя. Так же, как сейчас шептала его имя она. И смеялись. Даже не думая сейчас о том, что на это скажут грозные Валар, и готовые при случае вступиться за свою любовь и отвоевать её снова, во что бы то ни стало. Фили стоял вдалеке и светло улыбался счастью своего брата, который во второй раз обрёл свою любовь, и надеялся, что теперь уже навсегда. Отвернувшись от мило шушукающейся парочки влюблённых, он глядел на безбрежное синее море и видел, как где-то далеко, спрятанная за искажённым пространством и укутанная туманами, голубой полоской искрилась его родина, его бывший дом, Арда…