И герои тоже плачут

Новый Тристрам. Почему я вернулся в это истерзанное призраками и нежитью место, и сам не знаю. Наверное, мне просто захотелось почувствовать тот прилив энергии, что был у меня вечность назад. Мне хотелось снова быть уверенным в себе, тем, кто всегда знает, что нужно делать, и как следует поступить. Тем, кого ждали, о чьем приходе молили, тем, кто в конце концов должен был спасти Санктуарий. Город сильно изменился с тех пор. Жители, отошедшие от поглощавшей сознание паники и ощущения неминуемой мучительной смерти, похоронили своих родственников и друзей, и подлатали поврежденные кое-где дома, и заборы. Боялись ли они предавать тела людей земле? Естественно. Но необходимо было отказаться от их сжигания, чтобы ощутить уверенность в завтрашнем дне, и люди с готовностью сделали это. Всем очень хотелось мира. И именно потому, что все устали от смерти, слез и страха, в Тристраме я не был желанным гостем. Нет, никто меня не прогонял, ведь именно благодаря моему появлению у мрачного, туманного города, наконец, появилась надежда. Но разве нашелся бы хоть один человек, не пытающийся забыть все произошедшее? Ответ очевиден. Полупустая таверна “Закланный теленок” показалась мне холодной и совершенно неприветливой, редкие посетители хоть и старались делать вид, что мое общество им не мешает, но заметно запряглись и растеряли словоохотливость, впрочем, мне и не хотелось ни с кем из них разговаривать. Я устроился в самом дальнем и темном углу, и сразу заказал пару кувшинов местного эля. В памяти тут же всплыли слова этого негодяя - весельчака Линдона. Сколько бы я не жаловался на его постоянную трескотню, но теперь понимаю, что без него мне было бы гораздо тяжелее. А что, собственно, такого он сказал, что мне даже захотелось едва заметно улыбнуться? Да всего-то: ”Эх, сейчас бы кружечку тристрамского эля!” Ничего особенного, простейшая фраза, но спутник заговорил об этом на кладбище, среди восстающих из могил мертвецов и отвратительных чудовищ. Одинокий человек с сомнительной репутацией, но он всегда сохранял бодрость духа и старательно заражал своим настроем всех окружающих, даже вечно серьезного и погруженного в мысли о религии храмовника. Линдон… И почему из всех людей, встреченных мною на пути, именно он прочно засел в сознании? Возможно, после того, как потеряв брата, он пытался отделаться от меня, чтобы утопить свое горе в вине, и нагрубил. Наверное, именно тогда он показал себя, открылся. Тогда, а совсем не в тот раз, когда делился своими переживаниями о любви к жене брата. Я горько усмехнулся и сделал долгий глоток эля. Кузнец Хедрик Имон, сопровождавший меня на всем пути следования, однажды рассказал о своей жене, о том, как они познакомились, и как были счастливы те годы, что странствовали. Как он, вероятно, ненавидел теперь этот проклятый Тристрам! А я… Я тогда принес свои соболезнования, но прямо сказал, что не смогу понять тяжести его утраты, ведь я… никогда никого не любил. И правда, не смешно ли? Герой Санктуария и Небес, спаситель мира, победитель Диабло и самой Смерти, герой с Востока… просто одинокий чародей, не умеющий в жизни ничего, кроме как сражаться с исчадиями тьмы. Память частенько играет с людьми в злые и жестокие игры, вот и сейчас, как раз под настроение, перед глазами снова возникли картины безрадостной юности, в которой не было ни одного человека, кроме наставницы, который бы верил, поддержал. Которому было бы не все равно. Она всегда говорила, что я заносчив и самолюбив, но как быть иначе, если мне необходимо было стать достойным и выполнить свое предназначение. С чего я взял, что на страницах древней книги говорилось именно обо мне? Почувствовал. И обязан был усердно учиться, заслуживая только презрение и насмешки. И где теперь все те, кто смотрел на меня свысока и отпускал колкости в лицо? Я герой, я победил, я спас ваши никчемные жизни! Я… я… одинокий, все так же никому ненужный человек, лицо которого ассоциируется не столько с избавлением, сколько со смертью. Задумывался ли я, сколько жизней на моем счету? Адрия в своем дневнике задала очень меткий и верный вопрос. Конечно нет. Чтобы достигнуть цели, нужно не иметь сомнений, нельзя позволять себе погружаться в эмоции окружающих, иначе ничего не получится. Вот я и не погружался, а сейчас, в этой полутемной таверне, после кувшина эля все эти эмоции опутали меня, проникли внутрь и сжали в тиски сердце, не знавшее ни любви, ни ненависти. Мне хотелось бы быть таким, как Кормак. Человеком, чей путь расписан на всю жизнь, тем, кому чужды чаяния обычного человека, но ведь и он, в конце концов, лишился самой основы собственного существования. Впрочем, для него это и к лучшему, ведь нельзя просто взять и вырвать человека из мира, стерев ему память. Он полюбил Эйрину, та со временем тоже проникнется к храброму защитнику Санктуария симпатией. У них все впереди. А я? Я напиваюсь и вспоминаю, как отчаянно хотелось каждую минуту мыть руки, чтобы не чувствовать на коже пыли разложения, слизи и крови монстров. С каким трудом я справлялся с брезгливостью, но шарил по карманам трупов, вскрывал покрытые песком тайники в пустыне, разрушал урны и древние каменные гробы в склепах. Кормак будто бы не обращал внимания на мои реакции, Эйрина щебетала о чем-то своем, и только он, Линдон, не забывал каждый раз отпускать на эту тему комментарии. Похоже, ему нравилось выводить меня из себя, но ведь именно благодаря его острому языку я отучился морщиться и понял, что лучше быть сытым и одетым, чем гордым. Помню, как накрыла меня ярость, стоило Линдону попасть в ловушку Диабло. И почему именно этот момент так ярко отпечатался в памяти? Тогда я несся по ступеням к шпилю с безумным желанием разорвать Единое Зло на части голыми руками, и победил. Снова. Принесла ли эта победа хоть каплю радости? Пожалуй, только облегчение. Мир снова в безопасности, теперь люди могли спокойно жить и отстраивать свои жилища, а мне предстояло снова выбрать себе путь, по которому придется идти одному. Забавно, я так быстро и легко привык к обществу этого говорливого проходимца, что тишина буквально давила на меня. И теперь, после того, как я низверг и уничтожил Малтаэля, мне остается только пить. Второй кувшин эля как-то незаметно подошел к концу, немногочисленные посетители уже давно разошлись по домам, наступила глубокая ночь. Я чувствовал, что уже вряд ли смогу подняться на ноги и найти себе ночлег, но хозяин таверны помог мне добраться до комнаты наверху, покачал головой и оставил в одиночестве. Забыться сном было легко, похоже, я отключился сразу же, как только голова коснулась твердой, словно камень, подушки. Сны не преследовали меня и утреннее солнце не нарушило мой покой. Я спал глубоким, пьяным сном ровно до того момента, как услышал над своим ухом знакомое ворчание: - Подвинься, избранный, надо же и мне где-то спать.