***
Было три утра, и Тсукишиме надо было быть в школе через несколько часов, а после у него тренировка и потом еще куча домашней работы, и это все после катастрофического недосыпа. От этой мысли ему физически стало плохо. Но он все равно продолжил горбиться над столом, окруженным морем смятых бумажек, потому что не мог подобрать слова для этого глупого письма. Как его писать? Должно ли оно быть высокомерным? Откровенным? Равнодушным? У него не было привилегии анонимности, и все, что он скажет, может быть использовано против него. Если он выложит все свои чувства обнаженными, чувства к человеку, которого он никогда не встречал, он мог выставить себя на посмешище. Но если он будет слишком крутым, кто, черт возьми, в это поверит? Должен ли он сказать, что ему понравились письма? Ему ответить на несколько историй? Отметить, насколько ужасны были несколько шуток? Признать, что ему понравилось письмо об их личной встрече? Насколько оно должно быть большим? Должна ли это быть драматичная мольба или просто просьба о признании в несколько требовательных предложений? Он знал любимую песню этого засранца, знал о его школьных проблемах, знал все про его отца и знал его эрогенные зоны. Но у него не было ни одной ебаной идеи, как бы он отреагировал на его слова. В конечном счете, усталость взяла свое, и он остановился на самом тупом варианте. «Мудаку, который пишет мне письма, Послушай, я понял, что ты не хочешь быть отвергнутым, но я действительно хотел бы узнать, кто это пишет. Я даже пообещаю, что не буду смеяться тебе в лицо. Я просто хочу узнать, кто ты, ладно? Мне нравятся эти письма. Мне просто не нравится не знать отправителя. Твой, если ты, блять, скажешь мне, кто ты, Тсукишима Кей» Может быть оскорбление было лишним, но за окном было уже слишком раннее утро, чтобы Тсукишима беспокоился об этом. Такт — только для спящих людей. Он запечатал письмо в конверт, адресовал его как можно лучше, и наконец-то пошел спать. Только что написанное и тщательно разглаженное письмо аккуратно покоилось под подушкой.***
После дня, который был сущим адом, Тсукишима вернулся к сумке, чтобы найти свое собственное письмо нетронутым, вместо нового письма от анонима. Что было вполне ожидаемо, поскольку он никогда не получал письма два дня подряд. Обычно перерыв был около недели. Что означало, что его полуночные посиделки были абсолютно бессмысленны. Если бы это случилось с кем-то еще, ты бы придумал уже тысячу шуток про отсутствие здравого смысла у этого кого-то. Его волнение по поводу нового письма росло с каждым днем, и он чувствовал, что становится все более невыносимым, даже больше, чем обычно. Даже Ямагучи не мог не действовать на нервы. И Тсукишима знал, что он вел себя ужасно, но он ничего не делал. Он был слишком нетерпелив для чего-то такого…***
Однажды, спустя неделю и три дня после того письма, Тсукишима решил не заморачиваться с уборкой зала перед переодеванием. Прямо перед тем, как он зашел в раздевалку, он услышал разговор Кагеямы и Хинаты, … на удивление, крайне тихий разговор для них двоих. Что, неужели они наконец признались друг другу? Подумал Тсукишима с ухмылкой, до того как понял, что он находится в слишком похожей ситуации, чтобы шутить об этом. — В чем проблема? — шикнул Кагеяма. — Здесь уже есть письмо! Тсукишима почувствовал, что не может дышать. — Что? Открой его. Один из них пишет письма? Один из них влюблен в меня? Один из них? Хината рвано вдохнул. — Он хочет знать, кто пишет письма. Я абсолютно точно уверен, что не могу дышать. — Серьезно? — спросил Кагеяма, внезапное шуршание бумаги ознаменовало, что он вырвал ее из рук Хинаты. — Ауч! Эй, ты мог просто попросить! — жаловался мелкий. — Из-за тебя я порезался… — Тш, — прошипел Кагеяма. — Ты же не хочешь, чтобы кто-нибудь нас подслушал. Или они вдвоем пишут их? Это все — большая шутка? Они просто издеваются надо мной? Я, блять, не могу дышать. — Что будем делать? — спросил Хината. — Вот, оставим новое письмо, — сказал Кагеяма. Блять, это действительно они, не так ли? — А ты просто отдашь это в следующий раз, когда увидишь Кенму-куна. Тсукишима почувствовал, что может дышать еще меньше. Кенма? Кенма, связующий из Некомы? Почему, блять, Кенма влюблен в меня? — Точно, — согласился Хината. — Как думаешь, что сделает Куроо-сан? — Куроо? — вдруг ляпнул Тсукишима до того, как успел прикрыть рот ладонью. Я не думаю, что когда-то еще так сильно выходил из себя. — Тсукишима? — пискнул Хината. Зная, что он пойман с поличным, Тсукишима шагнул внутрь, взирая на обоих сверху вниз, как будто это не он только что выставил себя полным идиотом. — Ты подслушивал? — огрызнулся Кагеяма, не отводя взгляда. — Вы двое подсовывали письма в мою сумку? — парировал Тсукишима. Ни один не ответил. Тсукишима вздохнул и поправил очки. — Вы не хотите объяснить мне какого хрена тут происходит? Кагеяма держал оборону, но Хината был открытой книгой. — Куроо писал тебе письма и давал их Кенме, который давал их мне, и Кагеяма помогал мне подложить их в твою сумку. — Ты — придурок, — буркнул Кагеяма. — Что? Он все равно уже все слышал! — Так, Куроо стоит за всем этим? — холодно спросил Тсукишима, как будто и не было странной опустошенности внутри. Он шагнул вперед и схватил свою сумку. — Что ж. Мне следoвало догадаться, что кто-то просто смеется надо мной. И было бы здорово, если бы вы попросили Куроо перестать слать мне письма. Тсукишима повернул к выходу, не особо заботясь о том, что на нем все еще была грязная тренировочная одежда — просто желая убраться оттуда как можно скорее. Зачем им надо было читать это письмо? Теперь они знают, что мне понравились письма, блять, зачем я его написал, блять, блять, блять… — Тсукишима! — Хината позвал его. Тсукишима не обернулся, но Хината продолжил говорить. — Он не просто смеется над тобой! Он действительно влюблен в тебя! Тсукишима остановился и повернулся, ухмыляясь Хинате. — Да неужели? — да черта с два он влюблен в меня! Он на два года старше, он учится в другой школе, он мог выбрать кого угодно с этой его глупой внешностью… Ох блять, меня же на самом деле не привлекает Куроо, ведь так? — Да! — воскликнул Хината. — Когда Кенма впервые сказал мне об этом, это… — Знаешь, не имеет значения, что Куроо имел в виду, — прервал его Тсукишима. Плечи Хинаты поникли от разочарования. — В любом случае, я не заинтересован. Что не было правдой, даже близко, но Тсукишима просто развернулся и направился к выходу. Блять, это было чересчур… Так значит, тот человек, что писал все эти письма… тот, кто втайне обожает дурацкие поп-песенки, и страдает из-за оценок по математике, и не ладит со своим отцом, и хочет узнать, как губы Тсукишимы будут чувствоваться на его шее… Блять, блять, этого не могло быть… В любом случае, чего Куроо хотел добиться? Поиграть с чувствами Тсукишимы перед матчем? Заставить Тсукишиму влюбиться в него, просто потому что он может? Может, письма и не должны были сработать, может, он просто пытался разозлить Тсукишиму? Это его специальность, не так ли? Проникать людям под кожу, провоцировать их… Блять, но почему он выбрал своей целью Тсукишиму? — Куроо… — Тсукишима пробубнил себе под нос. — Какая глупость. Приятно видеть, как все мои надежды рассыпаются прахом.***
— Куроо?! — Я тоже рад встрече, — хихикнул Куроо. — Могу я войти? Куроо. Куроо у меня дома. Субботнее утро, и Куроо у меня дома. Тсукишима нахмурился. — Это шутка? — Нет, тут на самом деле холодно, поэтому я хотел бы войти. Твои родители дома? — Нет, — буркнул Тсукишима и отступил, чувствуя, что дыхание снова выходит из-под контроля. Последняя вещь, которую он ожидал после того, как узнал про Куроо, был Куроо, пришедший к нему домой. — Спасибо, — сказал Куроо с фирменной ухмылкой. Почему. Почему ты здесь? Существует ли хотя бы одна причина, чтобы ты мог показаться на пороге моего дома? Тсукишима глубоко вздохнул, чтобы успокоить разошедшиеся нервы. Он терял самообладание слишком часто за последние несколько недель. — Ты в порядке? — спросил Куроо, беспокойно выгнув бровь, но выглядело так, словно он чересчур наслаждался собой. — Ты выглядишь взволнованным. — Прости, я просто почувствовал себя не очень хорошо, — сказал Тсукишима, — после воспоминаний о той херне, что ты писал в письмах. Куроо выглядел равнодушным, в движениях ни единой заминки. — Мы так и будем топтаться в прихожей, или мы?.. — Мы так и будем топтаться в прихожей до тех пор, пока ты не объяснишь свое поведение, — сказал Тсукишима, складывая руки на груди. — Что я должен объяснять? — Куроо спросил, невыносимо спокойный по отношению ко всей ситуации. — Почему ты здесь? — Кенма сказал мне, что ты поймал Хинату в процессе доставки письма, — сказал Куроо, пожимая плечами. — Я решил, что поскольку я уже спалился, то должен по крайней мере поговорить с тобой об этом. — Почему Хината доставлял письма? — Блять, Тсукки, неужели ты думал, что я буду каждый раз мотаться по три часа, чтобы лично доставить одно письмо? Его чертов смех… — Тогда зачем ты вообще писал эти письма? — огрызнулся Тсукишима. — Потому что ты мне нравишься. — Остаешься при своем? Куроо поднял голову с откровенно довольным видом. — Ты не веришь мне? — Нет. — Ладно. И еще до того как Тсукишима успел спросить что значит «ладно», Куроо взял лицо Кея в свои руки и поцеловал. Тсукишима немедленно оттолкнул его, вытирая губы тыльной стороной ладони, пока часть его мозга насмехалась над ним за то, что ему это действительно понравилось. — Теперь ты мне веришь? — Да что ты за ебанный ублюдок, что зашел так далеко, чтобы поиздеваться надо мной? Куроо засмеялся. — Почему ты просто не можешь принять тот факт, что у меня могут быть какие-то чувства к тебе? — Да с чего бы тебе? Куроо просто пялился на Тсукишиму какое-то время, в его глазах мелькнула эмоция, которую Кей не смог прочитать. До того как Тсукишима успел задать вопрос, Куроо просто сказал: — Твое чувство юмора. Тсукишима усмехнулся. — Что? Пожалуйста, скажи мне, что ты не собираешься делать то, что я думаю, ты собираешься делать. — Я люблю твое больное, извращенное чувство юмора, — повторил Куроо. — И ты умный. Не просто умный, но остроумный. А то как ты раздражаешь людей перед игрой? Да ты почти так же хорош, как я. — Тц. Это должно быть… — А лицо, которое ты делаешь, когда играешь в волейбол, — Куроо продолжил, невзирая на его слова. — Знаешь, когда ты забываешь вести себя круто и отчужденно, и действительно стараешься. — Я не пытаюсь вести… — Мне нравится, как ты всегда выглядишь раздраженным, не прикладывая особых усилий. — Пока это может сойти за оскорбление, — бросил Тсукишима, настойчиво игнорируя тот факт, что он втайне раз за разом перечитывал эти слова перед сном. — Это мило, — добавил Куроо, как будто это могло что-то исправить. Жаль, не помогло. Совсем. Верно? — Ты жалок. — Да ладно, Тсукки, я написал тебе шестнадцать писем, полных этого дерьма, мне правда нужно все это повторять? — Пятнадцать, — исправил Тсукишима. — Нет, шестнадцать. Ты просто не получил последнее. Блять, это правда, Хината ведь не оставил его. — Да? И что же там было? — насмехался Тсукишима, как будто его не раздирало любопытство. — Я скажу тебе, если ты мне поверишь. Тсукишима не ответил, вместо этого он буравил Куроо взглядом. — Тсукки? Тсукишима все еще не отвечал. Потому что он верил, что нравится Куроо, но думал, что тот ошибается. — А что насчет тебя? — спросил Куроо. — Я тебе нравлюсь? — С чего бы это? — пробормотал Тсукишима. — Я — красивый, харизматичный, спортивный… выбирай. — Ты — высокомерное ничтожество. — А ты — неуверенный в себе идиот. Тсукишима поднял бровь. — Что? — Разве это не то? Ты не не веришь мне, ты просто не думаешь, что можешь кому-то понравиться. — Убирайся, — холодно сказал Тсукишима. Куроо засмеялся. — Ты выставляешь меня за дверь? — Именно. — Стой, стой, стой, — быстро проговорил Куроо, вставая перед дверью до того, как Тсукишима смог ее открыть. — Я прав, не так ли? — Пошел. Вон. — Я сочту это за положительный ответ. — Куроо, пошел, блять, нахуй из моего дома. — Тсукки, ты не мог бы просто выслушать меня, пожалуйста. — У тебя тридцать секунд. — Послушай, я тот еще мудак, верно? — Удивлен, что ты еще спрашиваешь. — Так ты поверил бы, что я настолько мелочный, что влюблен в тебя из-за твоей внешности, верно? Тсукишима колебался. В это было куда легче поверить, определенно, но… верить совсем не хотелось. — Я полагаю. — Да, ты высокий, и у меня пунктик на очках, и я думаю, что ты привлекательный. Ты веришь мне? — Куроо, в чем дело? — Так, если бы все было в том, что я думаю, что ты привлекательный, и хотел бы погулять с тобой, ты бы согласился? Тсукишима сжал челюсть. Насколько выводящим из себя был Куроо, … ах, настолько же заманчиво звучала эта идея, почему она была настолько заманчивой? Еще до того, как он окончательно принял решение, он поймал себя на словах: — Конечно. — Прекрасно. Куроо добрался до Тсукишимы и снова поцеловал его. И это было хорошо. Черт, это было так хорошо… Как это могло быть настолько хорошо? Все, что там было — губы Куроо на его, потом язык Куроо, оставляющий невидимый след на его нижней губе до тех пор, пока его губы не разъединились, потом язык Куроо, боровшийся с его собственным. Были просто руки, скользившие по голой коже Тсукишимы, притягивавшие его за талию, чтобы быть еще ближе; были мягкие волосы Куроо между пальцами Тсукишимы. И это все. Но блять, от этого Кей чувствовал себя так, так хорошо… Куроо оторвался после минуты или двух, скорее, чем Тсукишима хотел бы, но ему самому тоже надо дышать. — Так, — пробормотал Куроо, его губы были все еще достаточно близко, чтобы Тсукишима мог почувствовать его дыхание на своей коже. — Сколько еще раз мне надо приехать из Токио, чтобы убедить тебя, что ты мне нравишься не только из-за внешности? — Один за каждое чертово письмо, что ты мне написал, — заявил Тсукишима, его мозг работал в тысячу раз медленнее, чем обычно (в отличие от сердца, которое колотилось, как сумасшедшее). — Я смогу сделать это, — буркнул Куроо. — Я все еще хочу последнее письмо. — Я отдам его тебе, когда мы покончим с поцелуями. — Значит, не cкоро. Куроо усмехнулся. — Я знал, что влюблен в тебя. — Я все еще думаю, что ты — придурок. — О, поверь мне, эти чувства взаимны, — хихикнул Куроо. — Мне просто все равно. До того как Тсукишима смог ответить, губы Куроо уже накрыли его. Значит, вот как я ему нравлюсь. Он все еще думает, что я — придурок, но ему все равно… Тсукишима действительно улыбнулся немного в губы напротив, обвивая руками шею Куроо. Может, это и не так невероятно, в конце концов…