Crispy snow

- Папа, а можно Лухану прийти сегодня ко мне? Его родители не успеют вернуться к празднику, а ведь нехорошо встречать Новый Год в одиночестве, - десятилетний Сехун смотрит на отца щенячьими глазками и мысленно молит, чтобы тот согласился. - Конечно, сын, - тихо отвечает господин О, не отрывая взгляда от глянцевых файлов. Его лицо задумчивое и немного бледное, а пальцы так сильно сжимают подлокотник, что, кажется, он вскоре с хрустом рассыплется на сотни маленьких щепочек. Ребенок поблагодарил отца и поспешил в соседний дом, где его любимый Лухан в гордом одиночестве щелкал пультом телевизора в надежде найти хоть что-нибудь НЕ новогоднее. Сехун все чаще замечал, что и отец, и мать уделяют ему все меньше внимания из-за работы. Он сотни раз сталкивался в собственном доме с различными людьми. Одни казались достаточно приветливыми, другие – высокомерными и пугающими. И каждый раз родители спроваживали гостей в свой кабинет и плотно закрывали за собой массивные двери. А Сехун хотел общения, хотел, как и в раннем детстве, купаться в лучах родительской заботы, проводить вместе выходные и играть вечерами в монополию. Но с каждым годом некогда столь крепкая семья начала терять былую связь. Непоколебимая сила под названием «деньги» бесстыдно воровала и время, и чувства, постепенно превращая сердца своих носителей в холодные серые камни. И лишь неизбалованный ребенок теплил в себе надежду. Надежду на то, что сможет найти человека, способного стать ему истинным другом. И он нашел. Так близко, рукой подать. Сехун стоит посреди улицы и смотрит в единственное окно, из которого льется неяркий голубоватый свет. Его Лу-хён там, он, наверное, скучает. Мальчик загребает горсточку снега и лепит снежок, который тут же летит в это самое окно. Никакого результата. Сехун бросает снова и снова, окно уже становится похожим на снеговика, когда, наконец, его открывает сонный Лухан. - Лу-хён, пойдем ко мне! – радостно кричит Сехун и получает в ответ теплую улыбку. Крохотные снежинки устилают крышу дома. Пустые кружки из-под горячего шоколада уже слегка припорошило. Мальчишки, закутанные в теплые пуховики, лежат на спине и смотрят в беззвездное небо, которое часто озаряется яркими фейерверками. Их пальчики крепко переплетены между собой, на лицах безмятежные улыбки, а внутри теплота, ведь что для них, детей, может быть ценнее этой чистой дружбы. Сехун, словно влюбленный, смотрит из-под полуопущенных ресниц на своего хёна. И он действительно любит. Любит, как собственного брата, как собственную маленькую вселенную, столь прекрасную и только его. А еще он знает, что Лухан относится к нему точно так же, оттого и сжимает его ладошку так крепко в своей руке. Проносится бесшумный порыв ветра и вздымает в воздух только что упавшие снежинки. Лухан резко садится и шепчет: - Ты слышал? Как будто выстрел. Сехун хмурится и прислушивается, но нет, он ничего не слышал. Возможно, это из-за пушистой теплой шапки… И вдруг становится очень тихо. Как будто мир потерял голос, и теперь тишина давит на барабанные перепонки. Минута, две… Лухан подрывается с места и тянет за собой Сехуна к выходу с крыши. - Хён, что… - Тише, - шипит Лухан, мертвой хваткой цепляясь за пальцы ребенка. И наконец, за секунду до того, как распахнуть дверь, оба слышат этот крик. Кровь стынет в жилах. Рука Лухана так и замирает в нескольких сантиметрах от дверной ручки. Даже Сехун застывает на месте, ведь этот крик не имеет иного значения, кроме боли. И кричит его мать. Шаг за шагом, словно на автомате, мальчишки отступают назад. Этот истошный вопль уже прекратился, но его отголоски все ещё звенят в ушах. У Сехуна в глазах стоят слезы, он хочет что-то спросить, но Лухан вовремя зажимает ему рот ладонью. Лухану страшно, намного страшнее, чем Сехуну, ведь он осознает, он понимает. Липкий страх обвивает своими щупальцами грудную клетку и сжимает, что есть силы. Перепуганный Сехун смахивает со щек первые слезинки и чуть слышно хлюпает носом. Однако Лухан смотрит на Сехуна и понимает, что должен быть храбрее. Не ради себя, ради него. Он присаживается на корточки, утирает влажные дорожки со щёк младшего и тихо-тихо говорит: - Сехун, ты только не плачь. Все будет хорошо, обещаю. Сейчас мы спрячемся и будем сидеть очень тихо, договорились? Мальчик кивает и принимает протянутую ладонь. Лухан ведет их к дальнему концу крыши, где огромным куском клеёнки покрыт какой-то инвентарь. Они залазят под него, и Лу усаживает Сехуна к себе на колени, пряча его лицо у себя на груди. Все ещё слишком страшно. Все еще гнетет ожидание, потому что Лухан знает: это только начало. Ветра нет, и теперь оба отчетливо слышат стук тяжелых ботинок по лестнице. Сехун крепче прижимается к своему хёну и обвивает его тонкими ручонками. Куртки шуршат. Тихие голоса уже различимы, и становится так боязно. Лухан зажимает ушки младшего руками и кладет свою голову ему на макушку, лишь бы тот ничего не слышал. Страх накатывает волнами, уже вызывает приступы тошноты, но нельзя. Нельзя шевельнуться, нельзя издать ни звука, иначе… иначе… Они уже совсем близко. Снег хрустит под их ногами. - Может, ребенка вообще нет? Отмечает праздник где-нибудь с друзьями, - раздаётся совсем рядом один голос. - Нет, ты посмотри, сколько здесь следов. Еще свежих, не присыпанных снегом. Он точно тут. И даже не один, - отвечает ему другой. - Ну да… - усталый вздох. Кажется, Лухан не дышит уже несколько минут. В голове бьется лишь одна мысль: лишь бы не заметили. Но в следующее мгновение Сехун случайно шмыгает носом. Совсем тихо, однако даже этот ничтожный звук в гнетущей тишине отдается эхом. А ведь эти люди уже собирались уходить. Еще бы минута, всего лишь минута… Сехун понимает, что сделал что-то очень плохое. Он весь напрягается и намертво сжимает пальцы на куртке Лухана. Снова этот предательский шорох. Тяжелые шаги замирают у края клеёнки, и Лухан изо всех сил зажмуривается. И ничего. Долгое мгновение ничего не происходит. Возможно, ему ещё рано отпускать надежду? Лу открывает глаза, смотрит на прижавшегося к нему мелкого и молит всех богов, чтобы с ним все было хорошо. Пусть пострадает Лухан, но только не его любимый Хунни… Но когда боги прислушивались к молитвам Лухана? Внезапно слышится звук рассекаемого воздуха и скрип подмёрзшей клеёнки. Сехун резко вскидывает голову с широко раскрытым в немом крике ртом, и в тот же момент Лухан чувствует холод в своем животе и острую боль. Он ещё не понимает, что произошло, он лишь видит, как гаммы эмоций одна за другой скользят по лицу Сехуна: удивление, неверие, упрек и боль. - Лу-хён, ты ведь обещал. Обещал… что все будет… хорошо, - неуверенным тихим голосом говорит Сехун, и на последнем слове его голова безвольно падает на грудь старшего. А Лухан уже не чувствует физической боли. Только душевная. И перед глазами все стоит лицо Сехуна, как упрек, как наказание. «Это ты, ты, Лухан, не спас его. Это твоя вина!» - Хун. Хун… - шепчет Лу немеющими губами, и вскоре мир погружается во тьму. Страх исчез, а вместе с ним и жизнь покинула тело.