Искусство видеть лица

Когда ты встречаешь девушку, на которой собираешься жениться, она улыбается тебе. Ты чувствуешь себя так, словно тебя сейчас стошнит. *** Начать лучше с самого начала, или с того, что может сойти за начало. Ты хотел быть с ним – это было не просто глупое мимолетное увлечение, а что-то во много раз сильнее, что-то, с чем было гораздо сложнее справиться – уже очень давно. Сколько – два года? Или лет пять? (Попробуй «с тех пор, как увидел его впервые» для определения этого срока. Звучит подходяще.) Он вошел в твою жизнь очень быстро, как бейсбол, как суши, как игра в мафию, и ты не представляешь, что теперь с этим делать. Когда ты его видишь, здравый смысл подсказывает улыбаться пошире и делать вид, что ничего не происходит, но твое тело… Твое тело тебе не повинуется. В старших классах бывало нелегко из-за бушующих гормонов, поклонниц и мафии, но когда он рядом, тебе намного труднее. Хотя он утверждает, будто не хочет с тобой знаться, ты не можешь оторваться от него, не можешь перестать смотреть на пряди волос, падающие ему на шею, замечать, какой у него становится важный сосредоточенный вид, когда он чем-то увлечен, и как он следует за Десятым повсюду, словно щенок, и… Суть вот в чем: ты любишь Гокудеру. (А еще вот в этом: Гокудера наверное-скорее-всего не отвечает тебе взаимностью.) *** Тебе уже двадцать, ты вырос, и можешь напиваться до потери сознания и одновременно с этим выкуривать по пачке сигарет, но не можешь сказать о своих чувствах. (И никогда не сможешь.) Три дня назад Цуна отправился в Италию, забрав с собой часть хранителей. Тебя оставили в Японии, потому что один Хибари – это не та сила, которая могла бы представлять все интересы Вонголы здесь, и кто-то должен убедиться, что Намимори не разнесут по кирпичикам. К тому же, ты сможешь помочь отцу. Побегать с поручениями, сделать что-то по дому. Все в таком роде. Гокудера, конечно, тоже уехал. Он никогда не оставил бы Десятого. Италию он терпеть не может, от переговоров его тошнит, но он все равно едет, потому что едет Десятый. Десятый важнее всего. (Это самое главное его достоинство и самый главный недостаток одновременно; ты не знаешь, сможет ли он когда-нибудь смотреть на кого-то еще – на тебя – такими же глазами, какими смотрит на Цуну.) В четыре утра Цуна будит тебя звонком, и когда ты, наконец, раскрываешь телефон, его голос звучит взволнованно, обеспокоенно. - Ямамото, я понимаю, сейчас очень рано, прости, я предпочел бы, чтобы мне не приходилось звонить, но кое-что случилось на переговорах с ди Нуцио… Резкий звук выстрела (Реборн?) раздается из крошечных динамиков, потом слышится какая-то возня, потом снова голос Цуны. - Прости! Но, так уж вышло, они соглашались только на этих условиях, и ни в какую не хотели от них отступать, как бы я не пытался уговорить их… Снова крики. Хочется просто повернуться на другой бок и уснуть, но это мафия, и такое отношение к ней когда-нибудь тебя погубит. Цуна возвращается с перебоями – «Рёхей не вариант, Хибари тем более» - «Мукуро бы нас всех прикончил» - «Гокудера должен остаться» - «Ламбо слишком маленький» - но его голос в динамиках едва слышен, и не мешает дремать. Тебе почти удается уснуть, когда Цуна, наконец, снова говорит прямо в трубку: - Ты обручен с Лючией ди Нуцио… И весь сон как рукой снимает. - Что? - Они соглашались только на свадьбу одного из своих хранителей с одним из наших, и ты был единственным подходящим вариантом. Гокудера сказал, что привезет тебя, ему понадобится пара дней. И тогда мы все объясним. Я стараюсь найти другой выход, правда, стараюсь, но это сложно, прости… Это просто дурной сон. *** Гокудера находит тебя у средней школы Намимори, на трибуне, с которой ты смотришь вниз на поле для бейсбола. Ты ощущаешь знакомый запах раньше, чем видишь его самого, легко узнаваемую смесь никотина и взрывчатки, следующую за ним невесомым облаком. Ты вдыхаешь его, вдыхаешь так глубоко, как только возможно, стараясь при этом не выглядеть полным придурком. Потому что если звонок Цуны действительно означает то, что ты думаешь, у тебя и без того остается немного шансов. Как ни странно, Гокудера не орет на тебя, не ругается, не делает ничего из того, что ты ожидал. Вместо этого он садится рядом, прислоняясь спиной к прохладному металлу, и выдыхает сигаретный дым в летнее небо. Ты продолжаешь смотреть вперед (не оборачиваться к нему, не оборачиваться), заставляешь рот растянуться в беспечной улыбке. - Значит, Италия? Гокудера кивает, снова затягивается. - Наш рейс через пять часов. - Хорошо. Краем глаза ты замечаешь, как Гокудера поворачивается к тебе, сузив глаза. - Как ты можешь так говорить? Ведь твою… Всю твою жизнь решили за тебя. Черт, ты что, так спокойно это воспримешь? На тебя это не похоже. Ты пожимаешь плечами, по-прежнему не поворачиваясь к нему. Если не встречаться с ним взглядом, не будешь чувствовать себя таким трусом, потому что нельзя так легко сдаваться, и… - Цуна со всем разберется. Ты ждешь взрыва: Гокудера еле сдерживается, ты понимаешь это по тому, каким частым становится его дыхание, и по тому, как он принимается барабанить пальцами по сиденью. Он всегда так делает, когда или беспокоится, или злится, или готов высказать тебе в лицо все, что о тебе думает. Но сейчас ничего этого не происходит. Вместо этого Гокудера встает, чтобы растоптать свой окурок, и уходит, бросив только «тупой бейсболист» и даже не посмотрев в твою сторону. Когда ты поднимаешься следом, его спина уже маячит далеко впереди (И ты так и не увидел его лица.) *** После многочасового перелета (во время которого ты придерживаешься своего нового правила и не смотришь на Гокудеру, потому что если ты увидишь его лицо, все станет в десять раз сложнее) вы сходите на землю Италии. Как всегда, кто-то встречает вас, готовый отвезти туда, где вас уже ждут, так что тебе остается только наслаждаться пейзажем. Италия, само собой, великолепна. Ты был здесь раньше раз пять или шесть, и каждый раз она все та же: синее небо, пологие холмы, маленькие причудливые домики, ютящиеся на мощеных улочках; но это не надоедает. Надоедает тишина. Ты никогда не любил молчание и висящие между вами паузы, но тебе некого в них винить, кроме себя. В конце концов, это ты всегда заговаривал с ним, а не наоборот. В штабе вас встречает Цуна. Он выглядит усталым в своем помятом костюме. Но вскоре появляется Рёхей, и, конечно, добавляет экстрима. Он ведь считает, что расстройство внутреннего ритма из-за долгого перелета — всего лишь миф, и уж точно не основание для того, чтобы отказываться от спарринга. Требуется вмешательство Цуны - «Э, мне нужно обсудить кое-что с Ямамото» - чтобы вы втроем могли ускользнуть от Хранителя Солнца. В столовой, где вам предлагают шесть разных сортов кофе, Цуна объясняет тебе (и Гокудере, только он не слушает, так что это не считается) суть проблемы. Как выясняется, они уже заключили контракт, составленный витиеватым юридическим языком по всем правилам. Цуна клянется, что помолвку удастся расторгнуть, для этого понадобится лишь время или подходящий откуп, но в конечном счете никакой гарантии нет. Ди Нуцио настаивали на союзе, и если отбросить всю политику и интриги, они рассчитывали, что один из Хранителей Десятого останется у них в руках на случай, если что-то пойдет не так. Тебе показывают фотографию невесты, ты смотришь на нее пару минут. Темные волосы, загорелая, скорее всего, такая же безумная мафиози, как и все остальные в ее семье, но все же кажется вполне милой. Ее улыбка располагает к себе. Цуна оставляет тебя наедине с фото и с досье, решив, что лучше всего дать тебе возможность побыть одному. Дверь за ним закрывается, но ты слышишь только, как Гокудера щелкает зажигалкой, поднося сигарету ко рту. Слова готовы сорваться у тебя с языка — да, придется нарушить свое правило, но не можешь же ты так ничего и не сказать, — только Гокудера уже захлопывает за собой дверь, когда ты поднимаешь на него глаза. *** Тем же вечером в честь помолвки устраивают шикарную вечеринку. Ты решаешь рискнуть и зайти к Гокудере — самостоятельно завязывать галстук ты так и не научился, ведь неумение это делать означает, что каждый раз, когда приходится одевать строгий костюм, Гокудера касается тебя, смотрит на тебя, подходит так близко, что можно услышать, как бьется его сердце. Тебя встречает раздраженное: - Что? Беспечная улыбка, которой ты овладел в совершенстве, становится чуть смущенной, когда ты протягиваешь ему галстук. - Не поможешь? Гокудера ворчит что-то неразборчивое, но распахивает дверь шире. У него в комнате царит беспорядок, везде раскидана одежда и нотные листы, среди которых тут и там попадаются наполненные пепельницы. Ты переступаешь через порог и осторожно пробираешься к нему через разбросанную обувь и компакт-диски. - Ну вот. В его руках это выглядит таким простым делом - перекинуть один конец, потом еще раз, узел и вуаля. Волшебство. В этот раз ты смотришь в одну точку на полметра выше головы Гокудеры и пытаешься заставить свое сердце биться не слишком быстро. Думаешь о самых невинных вещах — бейсбол, будут ли вечером суши, понравятся ли суши ей? Нет, она же итальянка, а итальянцы предпочитают готовить рыбу, а не есть ее сырой... Ты вдруг замечаешь, что Гокудера что-то сказал. - Что? - Ничего. - Гокудера снова опускает глаза, и ты понимаешь, что он, судя по всему, завязывает тебе галстук уже в третий раз. Только это невозможно, он ведь в этом деле мастер. Должно быть, он нервничает из-за Цуны, раз у него все валится из рук. - Ничего? Что ты имеешь в виду? Что-то не так? - Послушай, ты, кретин. Когда я говорю «ничего», я именно это и имею в виду. А теперь отвали. - Он рывком затягивает узел на галстуке чуть туже, чем необходимо, упирает руки тебе в грудь и буквально выталкивает тебя из своей комнаты, прежде чем ты успеваешь спросить что-нибудь еще. И, что хуже всего, ты ему это позволяешь. *** Вечеринка в полном разгаре: подошвы шаркают по паркету, бокалы с вином покачиваются в руках, кругом звучат фразы на итальянском, звонкие согласные режут воздух. Ты находишь глазами Гокудеру, стоящего возле Десятого, который беседует с другим боссом мафии в строгом костюме. Тот дымит сигарой, несмотря на то, что Цуне это явно неприятно. Люди повсюду вокруг смеются и шутят, улыбаются, перебирают с алкоголем, пряча за своим смехом и дорогими нарядами орудия, несущие мгновенную смерть. Ты решаешь, что лучше всего будет напиться и забыть о том, что происходит. Барная стойка выглядит привлекательно. Когда бармен наливает тебе саке, ты выпиваешь его одним глотком - не так, как его полагается пить, но ты не хочешь встречаться с девушкой, с которой тебе придется связать свою судьбу, на трезвую голову. - О, прошу прощения. Ты полагал, что тебе хорошо удался вид человека, который собирается напиться в одиночестве и не вспомнить на утро ни минуты из следующих трех часов, но, судя по всему, ты ошибался. Подняв глаза, ты замечаешь темные волосы и располагающую к себе улыбку. (Это она - девушка, на которой тебе предстоит жениться.) Ты чувствуешь себя так, словно тебя сейчас стошнит. *** - Знаешь, я этого не хочу. После неловкого обмена любезностями Лючия ди Нуцио - японский которой, кстати, на удивление неплох, - решает присоединиться к тебе в намерении воспользоваться любыми спиртными напитками, которые в состоянии предложить Вонгола, чтобы напиться до беспамятства. Вдвоем вы наблюдаете за окружающими, поглощая вино и саке. И, может статься, взаимная привязанность к очищающей силе похмелья даже сделает вас друзьями. - А. - Ты жестом подзываешь бармена, чтобы получить еще немного жидкой анестезии. Недостаточно, чтобы сотворить какую-нибудь глупость, но хватит для того, чтобы ненадолго заглушить весь остальной мир. - В смысле, ты, вроде, хороший парень, но у нас с тобой вряд ли что-то путное выйдет. - Почему? - Просто вежливость, на самом деле. Ты и сам прекрасно знаешь, почему, просто интересно послушать, что она скажет, проверить, насколько оправдано твое собственное нежелание в это ввязываться. И потом, разговор отвлекает тебя от любования бликами света на пепельных волосах. - Не думаю, что смогу тебя полюбить. У меня есть... есть другой. - Ты замечаешь, как ее взгляд скользит влево, и, проследив за ним, натыкаешься на темноволосого мужчину, который тихо говорит что-то Рёхею, увлеченно жестикулирующему в ответ. Когда он замечает вас, то машет ей рукой и сдержанно кивает тебе. - Понятно. - Тебя... Тебя это не задевает? - Она смотрит на тебя широко распахнутыми - от удивления или по вине алкоголя, нельзя сказать наверняка, - глазами. - Нет. (Не смотреть, не смотреть в его сторону.) Ты бы сильно расстроилась, скажи я, что в этом мы похожи? - Похожи... А. Поняла. - Она поднимает на тебя глаза, которые снова становятся ясными. А когда ты нарушаешь свое правило и все-таки смотришь, ее взгляд следует за твоим. - Вон тот? - Хм? - Ты делаешь вид, что не понимаешь, о чем речь, но это не срабатывает, потому что Лючия ди Нуцио оказывается достаточно проницательной даже под градусом. - Тот, с пепельными волосами. Он ничего, хотя я слышала, в плане характера тот еще подарочек... Когда она умолкает, ты отвечаешь, не задумываясь (влияние саке дает о себе знать). - Все не так уж плохо. В ответ она кивает, постукивает по носу указательным пальцем и заглядывает в свой стакан с вином. Потом она наклоняется к тебе над барной стойкой, и темные волосы щекочут твое лицо. Когда она шепчет тебе на ухо, в ее дыхании чувствуется запах спиртного. - Я бы пережила. В конце концов, он весь вечер с тебя глаз не сводит. *** Поздно вечером, когда ты еще не достаточно пьян, чтобы без особых угрызений совести сделать что-то, о чем потом придется пожалеть, хотя внутренне уже близок к этому, ты идешь к его комнате и встаешь под дверью. Лючия весь вечер повторяла тебе, с каждым разом выговаривая слова все хуже, мол, почему бы и нет, ведь момент сейчас как нельзя более подходящий: пьянящее чувство временной амнезии работает на тебя. Конечно, когда ты на самом деле оказываешься перед этой дверью, и долго смотришь на нее, пытаясь собраться с мыслями, чтобы постучать, и, наконец, выяснить все раз и навсегда (потому что, видит бог, тебе это просто необходимо), минутная храбрость тебя оставляет. Ты не сможешь. Не сможешь сказать, не сможешь посмотреть ему в лицо, потому что никогда не сумеешь объяснить, что ты чувствуешь... Но другого шанса может не быть. Ты стучишь. Гокудера выглядит раздраженным и усталым, когда открывает дверь; его галстук развязан, рубашка наполовину расстегнута. Он кажется тебе таким красивым и одновременно немного пугает: сердце начинает колотиться слишком сильно, когда ты смотришь на него. Именно тогда ты понимаешь, что не видел его по-настоящему, со всеми его переменчивыми настроениями, с его гневом, раздражением и иногда счастьем, уже очень давно. В качестве ответа ты, спотыкаясь, пересекаешь порог - раз уж на то пошло, пусть считает, что ты слишком пьян, чтобы воспринимать сказанное тобой всерьез, - падаешь на него, чувствуешь, как стучит его пульс рядом с твоим ухом, и какая холодная у него кожа. Недолго думая, он оттаскивает тебя к креслу, заставляет сесть, и на твоем лице расцветает фирменная беспечная улыбка. Так легко сделать вид, что ты просто шутишь, что не происходит ничего серьезного, хотя это еще дальше от правды, чем любая ложь, сказанная вслух. - Проклятье, что ты здесь забыл, Ямамото? - Пришел на тебя посмотреть. - Ты негромко смеешься, чувствуешь, как этот смех начинает тебя душить. И в самом деле, что тут смешного? - Хотел поговорить. Гокудера ворчит что-то, проводит руками по волосам и смотрит в окно. Когда ты поворачиваешься, чтобы проследить за его взглядом, то видишь только крошечные светлячки уличных огней, танцующих снаружи, на холмах вокруг. Они отбрасывают едва заметные отсветы на его лицо, и теперь ты смотришь только на эти отсветы, на то, как они отражаются в его глазах. Ты так давно не видел его, что успел соскучиться. - Ну? - Гокудера достает пачку сигарет, закуривает одну, отказываясь смотреть тебе в глаза. - Выкладывай. Ты закусываешь губу, закрываешь глаза. Ты всегда терпеть не мог такие моменты истины, особенно этот, возникший внезапно из ниоткуда. Но у тебя нет выбора, сейчас или никогда, ты должен сделать это, пока спиртное еще не выветрилось, и пульс быстро бьется под веками. Второго шанса не будет. - Помнишь, ты спрашивал, как я могу так спокойно к этому относиться? - Ты не открываешь глаз, не ждешь ответа, бросаешься в омут, чувствуешь, как нервно подрагивают пальцы на коленях. - Ладно, если ты правда хочешь знать, сейчас самое время, да? То есть, наверное, мне следует тебе сказать. - Ты делаешь вздох. Дышать еще никогда не было так тяжело, что-то давит тебе на грудь, сжимая легкие, не пропуская воздух. - Я совершенно не представляю, как тебе сказать, и все же. - Не открываешь глаз, пытаешься заставить руки не дрожать. - Я, - Пауза, остановка, вдох. Еще раз. - Я просто... Я люблю. Тебя. В этот момент ты открываешь глаза. И видишь Гокудеру, отвернувшегося от тебя, теребящего подол рубашки. Что-то переворачивается у тебя внутри. Он не верит, он тебя убьет, он только рассмеется и в шоке оттолкнет тебя, ничего не ответив. И как же больно дышать, больно смотреть на него, молчание убивает, но ничего не происходит. И ты делаешь единственное, что приходит тебе в голову: сокращаешь расстояние между вами. Это все, о чем ты думал, когда смотрел на него, мечтал о нем. Мягкие губы, щекочущие кожу волосы, горячее дыхание у твоего рта, биение сердца в ушах. Чего ты не ожидал, так это того, что он ответит на поцелуй, цепляясь длинными пальцами пианиста за твою рубашку, за твою шею, касаясь губами кожи, шепотом называя тебя идиотом и притягивая к себе. (И это может никогда больше не повториться.) Потом вы лежите, сплетенные в объятии, и ты наблюдаешь за тем, как отсветы уличных огней скользят по его коже. (Только тогда ты позволяешь себе снова посмотреть на него и понимаешь, что он наконец-то повернулся в твою сторону и тоже смотрит тебе в лицо.)