***
Я несся по ночной дороге, не видя и не чувствуя вокруг себя ничего, кроме скорости. В дорогущей аудио-системе звучала музыка жанра «Транс», сводя меня с ума и подчиняя переливам странных неживых инструментов. Мне было все равно, лишь бы не слышать тишину. За окном автомобиля, кажется, шел дождь, так даже лучше. Гладкая трасса блестела как зеркало и манила за собой. Стрелка спидометра неслась как бешеная, приближаясь к критической точке. Только дорога и скорость. Они внезапно показались мне лучше сигарет и алкоголя. Я видел внутренним взором свое детство, старшего брата Петри, играющего со мной в футбол, и попутно объясняющего, что если я еще раз побегу жаловаться маме на разбитый нос, он со мной играть больше не будет. Видел сестру, вынянчившую меня, красивую и такую родную, мою Сюзанну. Дедушка с бабушкой, влюбленные друг в друга как в молодости, шли ко мне из глубин памяти. Потом была школа, Рождество, Святки и всеобщее веселье детей, отпущенных на каникулы. Подростковый период, охарактеризовавшийся первыми сигаретами, разбитыми стеклами и бегством от реальности. Затем я видел свою еще такую молодую группу, стесняющуюся Тарью, шебутного Эмппу и краснеющего не меньше Тарьи себя. Первые альбомы, первые признания, первые песни…. Первые награды. Машина все несла меня куда-то, мечты и сны таяли в тумане, звездами взлетая на небо. Они смотрели на меня сверху, улыбаясь зелеными глазами, и звали за собой. Я врывался в дождь, стремясь смыть осколки памяти. Найди дорогу к мечте – в этом был мой смысл жизни. Найти и не сворачивать. Сложно это или просто – каждый решал для себя. Мне так и не удалось вжать себя в рамки жизни, я уходил в мечты – слишком простая уловка, но она всегда срабатывала. Конечно, все это малодушие, но так было легче жить. Я знал, что меня уже не изменишь. Детство махало рукой, уносясь куда-то по дороге, что вилась змейкой. Оно не вернется…. Я шептал отчему дому «прощай» и нажимал на педаль газа. За спиной оставалось что-то дорогое, то, что не исчезнет со скрипом двери, но я знал, что больше не вернусь. Дождь за окном сменялся снежными метелями, в которые вдруг врывалось солнце. Запах маминых пирожков превращался в завесу сигаретного дыма, улыбка таяла в слезах. Стрелка спидометра наматывала километры, я мчался вперед, так же как и в жизни. Сидеть на месте было невыносимо. На этой странной дороге я видел подбитую птицу любви, любимые глаза, смотрящие не на меня, чужую свадьбу…. Ромашки сменялись кладбищенскими лилиями, оркестр играл реквием по мечте. Я был человеком, от которого предпочитали избавляться, лишь только собственная жизнь налаживалась. В аудио-системе орали какие-то песни, в которых я с удивлением узнавал свои собственные. Всё вдруг стало казаться ненужным, безвкусным и глупым. Автор продолжал жить в своих творениях, мои же осмеяли. Песни напоминали кукол, которые за ненадобностью спрятали в сундук высоко на чердаке. Интересно, кто вспомнит обо мне? На обочине стояла Йохана и улыбалась мне. Мой Одуванчик…. Я попытался притормозить, но машина меня не слушалась. Всё вокруг завертелось в бешеном круговороте, я слышал какие-то слова и не мог разобрать их смысл. «Ты стал заложником самого себя. Нет большей тюрьмы, чем та, что у тебя в голове». Я знал, это сказала Йохана. Сказала перед тем, как выбежать на дорогу. Как же я без тебя буду, Одуванчик….? Перед тем, как погрузиться в темноту, я понял, что лечу в бетонную стену.***
- Ну, вот что ты будешь делать? Себя не жалеет, так о нас хотя бы подумал!!! - Разве он умеет думать о других? Он же сам себе начальник! - Пусть только в себя придет – убью, клянусь! Родителям сказали? - Нет, незачем их лишний раз расстраивать, слава Богу, этого откачали. - Откачали! Да его буквально с того света выдернули!!! Наши где? - Эмппу и Юкка будут с минуты на минуту, Марко через час приедет. Ты –то как добралась? - Нормально, что мне станется? А ты? С кем детей оставила? - С мужем, пусть привыкает, скоро тур…. Если он будет, конечно. - Анетт, что врачи говорят? Я же еще никого не видела. - Говорят, что ему, по меньшей мере, три месяца надо дома сидеть и не волноваться. Шутка ли, алкогольная кома! - Ты же сказала по телефону – инфаркт? - Пьяный врач «Скорой помощи», который, видимо, далеко не отошел от нашего с тобой общего друга, поставил неправильный диагноз, вколол что-то не то… Короче, не хватись вовремя врачи местной больницы, нам бы с тобой сейчас пришлось возмущаться в другом месте. - Боже правый! Все хорошо, что хорошо кончается. Да и столица есть столица. - Да…. Садись, будем ждать пробуждения «спящего красавца». Вот под такие звуки я и пришел в себя. Тарья и Анетт сидели у кровати и буравили меня взглядом. Кого-кого, но этих двух я ожидал увидеть в последнюю очередь. Выражения лиц ничего хорошего мне не обещали. - Кофе хочу, - сказал я, решив, что лучшая защита – это нападение. Я ошибался. Эти двое хищно переглянулись и напустились на меня. - Ты умеешь думать хотя бы о ком-нибудь, кроме себя? – начала по старой привычке Тарья. - У тебя в крови алкоголя было больше, чем самой крови! – поддержала ее Анетт. - Подумаешь, гения не поняли! Первый раз, что ли! Да прошло бы пару месяцев и все бы пели твои песни! - А теперь что? Что было бы, если бы тебя не перевезли в Хельсинки?! – в Анетт неожиданно проснулась пессимистка. - Где все? – мне удалось вставить реплику между гневными тирадами женщин. - Едут! Еще от них получишь! – хором ответили мне. - И сколько я тут уже валяюсь? - Неделю…. Так нельзя, Туо, ты же сам прекрасно знаешь. Ты нам нужен, - внезапно сказала Тарья. - Как же тебя сюда отпустили? - Марсело не сопротивлялся, когда я объяснила, что ситуация критическая. - А в чем, собственно, дело? – спросил я, женщины стушевались и замолчали. - Врачи сказали, что тебе нужен полный покой…. Три месяца как минимум, - Анетт взглянула на Тарью и опустила глаза. - А как же тур? - Тур подождет! Для этого я и прилетела. А теперь успокойся и приготовься к тому, что мы будем тебя кормить, - сказала Тарья, и я понял – мне конец. Я пробовал что-то возразить, но Анетт уже разворачивала всевозможные судочки, как по волшебству появившиеся из пакетов.***
Полный покой и никаких волнений – вердикт врачей, который был мне не под силу. Как я мог спокойно попивать на тераске кофе, кстати, мне же его тоже запретили, и наблюдать за полетом птиц, к примеру, если все мои мысли были заняты туром? Вернее даже не туром, а его внезапной отменой. Группа, так не вовремя оставшаяся без своего главного начальника, то есть меня, напоминала маленьких и абсолютно несамостоятельных детей. Ехать в турне они не собирались, поэтому было решено спасать ситуацию следующим образом: сделав кое-какие наброски и пересмотрев весь материал – старый, новый и сольное творчество Тарьи, мы решили сотворить совместный симфонический проект. Потерю клавишника возмещали Тарьины ребята, так же на помощь прибыл Трой и, как ни странно, Марсело. Он, помню, пожал мне руку и сказал, что в беде необходимо помогать. Я поблагодарил. Вот так-то. Все мои и не мои ребята сутками пропадали на репетиционной базе, переругиваясь в клочья на почве несоответствия взглядов, а потом закапывали топор войны и вновь пускались в репетиции. Что выйдет в результате этого совместного проекта я пока представлял очень смутно, но то, что он подкинет нам деньжат и хорошей репутации – было очевидно уже сейчас. Иногда я приезжал к ним и с недовольной миной объяснял, что нужно переделать. - Тарья, ты пойми, скрипка, гитара и твой вокал – это ничто! Картинка потеряется, как ты не понимаешь? - Ну почему же? Ведь раньше же…. - А что раньше? Вспомни 1997 год, и подумай, зачем мы утяжелили звучание альбома?! – я распалялся, меня упорно не желали слушать. - Ладно, не нервничай, вот посмотри, лучше, что мы еще придумали, - мне совали под нос ноты и партитуры, я делал вид, что со всем согласен, пока не отыскивал в стане еще какие-нибудь неточности, и всё начиналось заново. - Уберите ударные в этой песне, они заглушают Анетт! Тарья, Марко – уберите вы, в конце концов, эти акустические гитары, их же за вами не слышно! В конечном итоге меня просто вытолкали с репетиционной базы и сказали, что сами покажут мне готовый материал, однако моих советов послушались. Тарья задумчиво чесала нос и спрашивала мое мнение касательно своего классического проекта, я честно отвечал, что для такого богатства голоса, коим она обладает, арфы и акустика абсолютно лишни, нужно что-то для утяжеления звучания, хотя бы орган. На что Марсело нервно смеялся, прикидывая, во сколько ему это обойдется, а Тарья смотрела на него щенячьими глазами.***
Imaginaerum раскупили как горячие пирожки в базарный день, как только узнали, что лидер группы слег от какой-то неизвестной болезни, информация о которой держится в строжайшем секрете. Мне оставалось только улыбаться – не говорить же журналистом, что я несостоявшийся суицидник. С самоубийством можно было бы и повременить, если бы я знал, что все так замечательно закончится. Я отдыхал и учился наслаждаться жизнью. Однажды Марсело, который вдруг проникся к моей персоне непонятной симпатией, потащил меня в какой-то бар с живой музыкой, мотивируя тем, что: «От вокала наших замечательных синьор ты уже устал». Я не возражал. Бар удивил уютным интерьером, кожаными диванами, неизменным диско-шаром на потолке и светодиодной рекламой, которая была везде, где только можно. Я взял себе безалкогольный «Мохито», не преминув пожаловаться на жизнь, а мой друг по несчастью, выпровоженный Тарьей со словами: «Только попробуй прийти домой с запахом спиртного», взял себе какую-то ерунду ядовито-голубого цвета. Лучше бы водки взял, чем травиться этой химией! От нечего делать мы взобрались за барную стойку и стали слушать музыку, играющую из колонок по всем углам бара. Было темно и скучно, разговор как-то не клеился, дико хотелось спать. Но вот на сцену медленно вышла девушка с ярко-красными волосами и выжидающе посмотрела в зал. Мы с Марсело ободрились и с интересом уставились на пришедшую. Попсовые мотивы в колонках сменились до боли знакомой мелодией, девушка запела «Bless the Child». Певица двигалась в такт музыке, я все ждал, в чем же она собьется, но она на удивление уверенно выводила песню. На вид девушке было не больше двадцати, лицо ни чем не выделялось среди других таких же лиц, но мне вдруг показалось, что я знаю ее всю жизнь. Марсело толкнул меня под бок и многозначительно подмигнул. Я сделал вид, что рассматриваю мятный листок в коктейле.***
Стрелки часов лениво двигались по циферблату, задымленный бар и томные мелодии нагоняли сон, безалкогольные коктейли настроения не поднимали. Я все порывался уйти домой или же навестить наших на репетиции, хотя, это только в начале карьеры мы пропадали на базе по десять часов в сутки. Марсело допивал уже шестой стакан чая и поглядывал на часы. Мне хотелось выть от скуки. Писать песни мне не давали, мотивируя тем, что мне нужен полный покой и излишняя эмоциональность будет ни к чему, прогулки на свежем воздухе в начале ноября меня не прельщали, а все книги, имеющиеся дома, я давным-давно перечитал. «Культурная вылазка» тоже как-то не задалась. - Слушай, пошли отсюда, а? Давайте хоть у меня соберемся да нормально обсудим ход дел? Смысл здесь пропадать? - Слишком много вопросов в минуту, Холопайнен, - зевнув, ответил Марсело, после чего взял себе еще чаю. - Куда он в тебя помещается? - Холодно у вас тут, - пожаловался аргентинец. Я почесал подбородок, подумав о том, что дурной пример – заразительный, и заказал себе чашку зеленого крупнолистового. - Агааа! – непонятно чему так обрадовался Кабули. - Угу, - угрюмо подтвердил я, делая глоток. - Да не кисни ты, тут через час такое начнется! - Что? – заинтересовался я. - Эммм… - Марсело изобразил усиленную работу мысли, - Мы тут подумали с парнями, и решили, что пора тебе как-то выходить из образа вечно одинокого и…. - Иииии? - Вечером тут будут танцы! - Какого рода? - А ты подумай, большой мальчик уже, и, кстати, могу достать телефон той красноволосой певички. - Нужна она мне, - буркнул я, втайне обрадовавшись. - А что? Она таааак на тебя смотрела, не пори горячку. - Она пела нашу песню, может быть думала, что я сейчас встану и начну ругаться? Откуда я знаю? - Холопайнен, не дури, я тебя не один десяток лет уже знаю. Сколько можно холостым ходить? Кто тебе носки стирать будет? - Стиральная машинка. И вообще, чего ты ко мне пристал? - У нас коллективная миссия: «Преврати композитора в человека»! - А вдруг она замужем? - Воот, клиент скорее жив, чем мертв. Не переживай, всё узнаю для тебя. - Слушай, Кабули, вот объясни мне, как ты, не зная ни одного скандинавского языка, умудряешься везде заводить друзей? - Ловкость рук и никакого мошенничества, друг мой финский. Кстати, твой чай уже остыл. Я продолжал угрюмо рассматривать свое отражение в чашке и думал над словами Марсело. В чем-то он, конечно, был прав, но, что греха таить – отвык я от женского внимания, а после смерти Йоханы и вовсе боялся заводить новые знакомства. Когда слишком сильно привязываешься к людям, их потом очень больно от себя отпускать. В глубине души мне все время казалось, что Йохана вот-вот появится в дверном проеме и назовет меня мечтательным дурачком, однако чудес не случалось…. Да, я скучал по ней и ничего не мог с собой поделать, а тут еще вся наша банда собралась вместе, и я чувствовал себя виноватым перед ними.***
Родители – самые близкие и родные нам люди. Как они могут желать нам плохого? Они же всегда делают все так, чтобы нам было лучше. Родители реализуют в детях свои нереализованные мечты и стремления. Непослушание приводит обычно к тому, что все идет не так и не там, и мы убегаем из дома просто потому, что не хотим превратить и без того угасающий очаг в пепелище. Протест порой бывает лучшим решением проблемы, а бывает так, что зависимость от родительских планов изрядно портит нам жизнь. Позже Мери говорила мне, что ненавидела детские воспоминания и хотела бы вовсе вычеркнуть их из своей жизни. Я растерянно смотрел на нее и не знал, как утешить. Мери была не виновата в своих злоключениях, моей задачей было подарить ей счастливое будущее. Однако я как всегда забежал вперед. Обо всем по порядку. Помню, мы до самой ночи засиделись с Марсело в баре. К вечеру он наводнился мужчинами, жаждущими острых ощущений, контингент заметно оживился, когда на сцену внесли шест. Я откровенно скучал. Нет, ничто человеческое было мне не чуждо, но сейчас было как-то не до этого, азарта Марсело я, откровенно говоря, не разделял. - Слушай, пошли домой? Ну, смысл здесь сидеть? Чего ты там не видел? - Да успокойся ты! Учись наслаждаться жизнью, мой финский друг. - Знаешь, Кабули, я предпочитаю другие виды развлечений. - Да-да, конечно. Опять будешь сидеть на берегу Инари и думать о своей ничтожной жизни. Нам бы вашу популярность! - Ударение на первый слог, а не на последний, - дотошно исправил я ошибку Марсело, - Да, причем здесь дотошность? Я люблю природу. - Тебе жениться пора, а не цветочки собирать. Дурак ты! - Может, хватит, папочка? И вообще, я Тарье расскажу, как ты развлекаешься в ее отсутствие. - Рассказывай. Она умная женщина-все поймет, - равнодушно отмахнулся Марсело, - К тому же, они с Анетт такие же участники миссии по твоему спасению, как и мужская часть коллектива. - Вы все от меня отстанете когда-нибудь? - Если бы мы от тебя отстали, тебя бы на свете еще после смерти Йоханы не было! - Мир сошел с ума…. - Прости…. - Ничего. Прошлое давно пора оставить в прошлом. Между нами вновь воцарилась тишина. Я закурил и стал подумывать о том, чтобы заказать себе кофе. Марсело недовольно покачал головой. Сказать, что мои друзья удивляли меня – это не сказать ничего. Раз уж вся компания объединилась, живым мне не выйти уж точно. Стрелки часов бежали по циферблату, из колонок донеслись джазовые мелодии, за кулисами возникла возня. Мы с интересом посмотрели на импровизированную сцену. - Так ты достанешь телефон девушки с красными волосами? - Ура! Пациент скорее жив, чем мертв, - отозвался Кабули, - Достану, не дрейфь! К микрофону вышло нечто в потрепанном костюме и красными как у окуня глазами. Нечто обладало высоким женским голосом и трехдневной щетиной. По залу прокатился смешок. Странное существо непонятного пола провело пятерней по волосам и заговорило. - Добрый вечер господа! Представляем вашему вниманию звезду нашего бара Мери Харкинен с новой программой. Все захлопали, приветствуя гвоздя программы. Я оторвался от созерцания диско-шара. Девушка вышла на сцену и начал свой танец. Тело покрывал плащ синего цвета, лицо скрывала кружевная маска. Ее движения настораживали, но, похоже, это заметил только я. Остальная часть мужской аудитории, включая Марсело, была увлечена действом. Многие полезли за бумажниками. Мери двигалась резко, не попадала в такт музыке, все время искала кого-то в зале. Создавалось ощущение, что она не контролирует себя. Я отодвинул в сторону свой стул и подошел почти к самой сцене. Мери взялась рукой за шест, словно спасаясь от головокружения, потянула маску вниз, после чего обернулась и шагнула в мою сторону. Через секунду мои руки подхватили почти бессознательное тело, кружево скользнуло на пол, на меня взглянули глаза цвета упавшей звезды. Мери оказалась той самой незнакомкой с красными волосами. Не говоря никому ни слова, я понес ее прочь из этого места. Мне вдруг показалось, что Мери нужна помощь, и никто, кроме нас, ее не окажет. Марсело сунул бармену деньги за чай и коктейли и ринулся вдогонку.***
«Скорая» увозила меня с Мери, находящейся в почти бессознательном состоянии, в окружную больницу города. Марсело, предусмотрительно вызвавший полицию, остался в баре дожидаться представителей закона. Одному ему в любой ситуации удавалось сохранять хладнокровие, и многолетний опыт работы бок о бок не раз меня в этом убеждал. Моего собственно здравого рассудка хватило лишь на звонок в «Скорую», после чего я уставился в окно на огни ночной столицы и окончательно растерялся. Что я скажу врачам? Я даже фамилию девушки сейчас уже не помню, не говоря уже об отсутствии, как у Мери, так и у меня каких бы то ни было документов, удостоверяющих личность. О себе я особо не переживал – меня здесь знали все, но вот девушка…. Я пытался собрать вместе все события прошедшего вечера и сделать мало-мальски разумный вывод, но мне это не удавалось. Привычно углубившись в раздумья, я и не заметил, что уже минут двадцать таращусь в открытые двери реанимационного отделения, где суетится весь медицинский персонал, находившийся в больнице в столь поздний час. Я запоздало осознал, что ни Тарья, ни Анетт понятия не имеют о нашем местонахождении, и что при случае нас ждет хорошая взбучка, но затем решил беспокоиться о более насущном, а проблемы с женщинами пусть решает Кабули, у него это всегда выходило лучше, чем у меня. Врач, склонившись над Мери, посчитал пульс, проверил капельницу и известил меня о том, что у нее отравление барбитуратами первой стадии, и ее жизнь уже вне опасности. Главное, что я вовремя хватился. Пользуясь своей славой и добавив в интонацию капельку наглости, мне удалось уложить Мери в больницу без лишних проблем, ее зарегистрировали под моей фамилией. Пусть думают, что сестра, хотя, не зря девчонки в регистратуре ехидно перешептываются. - Когда я смогу с ней поговорить, доктор Лайхо? – спросил я, прочитав фамилию на бейджике. - Ждите до завтра. Ваша эмм…. младшая сестра еще очень слаба, господин Холопайнен, ей необходим сон и хорошее питание. У Мери физическое истощение, и нервное тоже, как мне подсказывает мой многолетний опыт, - ответил мне пожилой мужчина с мудрыми глазами и пониманием в голосе. - Во сколько начинаются приемные часы? - С девяти, но Вы можете сидеть здесь сколько хотите. Я скажу Анне, она принесет Вам кофе и бутерброды, я вижу, что Вы обеспокоены. - Спасибо, доктор Лайхо. Сюда могут приехать полицейские, как оградить от них Мери? У меня плохие предчувствия. - Не переживайте, ей ничто не угрожает, но девушку нельзя оставлять одну, это может пагубно сказаться на ее состоянии. Через некоторое время с Мери поработает наш психолог. - Она не приходила в себя больше? - Приходила. Шептала о том, что ей страшно и просила какого-то Вилле не трогать ее. Я бросил взгляд на реанимационное отделение, чувствуя, как руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Доктор Лайхо понимающе улыбнулся и ушел к себе, а я остался гипнотизировать взглядом стену. Что же выпало на долю этой девушки, похожей на птицу с подбитым крылом? Не знаю, я как-то сразу вырос над собой и посмотрел на мир другими глазами. Все печали прошлого показались пылью, Йохана грустно улыбнулась, и я понял, что теперь она уйдет навсегда. Я жил и мне хотелось отдавать кому-то каждый свой день, делиться мыслями, окружать заботой, мужчина создан быть сильным. Как-то вспомнились слова Тарьи: «Ты знаешь, женщине на самом деле не нужны громкие слова и душераздирающие баллады, ей гораздо важнее, чтобы кто-то взял ее за руку, когда от проблем стало невыносимо, и сказал – Пойдем есть спагетти с сыром». Видимо Марсело это удалось…. Кстати о спагетти, - я совсем не умею готовить. - Зато у тебя есть мы! – прозвучало над самым ухом. Я обернулся и увидел всю команду в сборе: Анетт и Тарью с какими-то невообразимыми кастрюлями и мисочками и страшно гордого Кабули за их спинами. - Вы что здесь делаете? Вы армию собрались ужином кормить? - Твою бедную беспомощную шкуру пришли спасать, прекрати мыслить вслух, когда сидишь в больнице, и пойдем на улицу, у Марсело для тебя новости о Мери, - командным тоном распорядилась Тарья и подхватила под локоть Анетт, с любопытством заглядывающую сквозь небольшое окошко в палату, где спала Мери. - А у тебя хороший вкус, Туоми. - Вы что сговорились все? Нетти, и ты туда же? - Мери же зарегистрирована под твоей фамилией, - невозмутимо подмигнула шведка и потянула меня к выходу.