***
Безразмерное пальто тянется своими полами, как руками, к Луи, пытаясь согреть дрожащего в джинсовке парня, а Гарри был бы и не против, только он знает, что сейчас нельзя трогать тонкого мальчика, рассекающего ветер. С пирса веет гнилью и смертью, угрожающе темная вода сладко зовет к себе, и хрупкое сознание не выдерживает - ноги в обычных кроссовках с нелепо натянутыми носками на серые спортивные штаны царапают мокрые доски, несут туда, где обрывается искусственная суша. Луи нависает над бездной, тяжело дыша, но не падая к плавающей на поверхности дохлой рыбе, он тянется к ней руками, всхлипывает из-за провала, не понимая, что мешает его желанию. - Совсем как нефть. Вязкая, липкая, черная. Чистое разложение, обитель трупов. Мы все, все станем ей, и я хочу, я…сейчас… - и он осознает, что висит в чьих-то руках, чувствует дыхание в шею и поцелуи, возвращающие его обратно. – Я здесь. Луи опирается на ряды острых ребер за своей спиной, хватается за костлявые длинные пальцы, целует их и, не сдерживая себя, втягивает в рот указательный, прикусывает там, где начинается кольцо, и чувствует, как его начинают сжимать, прятать в старый свитер, а на шею ложатся горячие слова. «Не отпущу, не оставляй, так рано». - Мне больно, - голос скрипит и ломается. - Прости. - Я привык, - и Луи снова улыбается, отходит, но взглядом зовет за собой. И Гарри идет, повинуется, уже даже не пытаясь задаваться вопросом – почему он просит прощения? Но за те годы, что они вместе, которые укладываются в месяцы их знакомства, парень перестал думать в пределах общественной нормы, расширяясь до невозможных границ принятия. Их знакомство, связь, выстроившаяся за секунды до первой встречи, - все кричало о том, что судьба смеется над ними, закутывая в голубоватое одеяло аморальности и чуждой социуму естественности. Это случилось в Барселоне. Солнце выжигало из кожи последнюю жизнь и заставляло заливаться потом, одеваться в безразмерные шорты и майки, завязывать ноющие волосы в пучок. Гарри старался не думать о смерти, когда входил в музей Пикассо, но прохладный воздух из кондиционера дарил смысл всему происходящему. Он не хотел совершенно - гадкая идея поселилась в голове его сестры, когда смазливый официант приторно коверкал английский, рассказывал о прелестях города, горячо выдыхая «мисс Стайлс». Совсем далекий от искусства, приземленный Гарри хотел с криком бежать от исковерканных ярких лиц, винтовых лестниц и безразличного белого камня стен. Ноги принесли его остывающее тело к одной из картин, и что-то больно начало проедать его мозг, сдавливая виски и погружая в другой мир. Рваные блеклые люди на «Мненинах» зашевелились, развернули свои плоские головы и протянули руки, пытаясь схватиться за потную майку. - Они тоже тебя зовут, да? – Гарри часто задышал, он вернулся от чужих губ на его плечах и смеющегося мужского голоса. – Луи. Он не протянул в приветствии руку, как это делали остальные в меру воспитанные люди, его пальцы гуляли по резинке шорт, забираясь под нее и оставляя мелкие царапины от коряво подстриженных ногтей, сильнее вгрызался в податливую ключицу. - Гарри, - смог только сказать парень, понимая, что его больше нет, он встретил хаос, который всегда вызывал в нем неконтролируемый страх и желание дышать, будто это последний день. - Мы должны побывать и в Парижском, Гарри. Переплетенные в той жизни пальцы подарили новую, слитую с говорящим, настоящим смыслом реальность, ради которой на последние деньги был куплен билет до столицы Франции. Затем начался круговорот имен, фамилий, картин. Анри, Энди, Пит*. Магритт, Климт, Босх. «Крик», «Слоны», «Подсолнухи»**. Луи летел сквозь время, места, мораль, грабя мелкие магазинчики, рисуя засохшими красками на стенах и людях, а Гарри только бежал, пытаясь вцепиться пальцами в эфирного парня, затаскивая обратно в реальность и родные стены. Один стал смыслом существования, другой – его якорем на этой земле. Они поселились в самом бедном районе Лондона, почти незаконно, ведь ни один не работал, променяв родительский дом на холодные тонкие стены полуразрушенной многоэтажки. Луи нравилась свобода, Гарри не видел жизни без парня, поэтому разговора о семьях, знакомствах с родственниками у них никогда не было, как и прошлого – по отдельности и вместе, прошлый день стирался из памяти сексом и грязными словами, оставляя только настоящее.***
Новый день озаряет их осипшие от холода тела, нескладно лежащие на грязном полу, - они вжимаются друг в друга, сворачиваются в бесконечный дышащий сном клубок. Вчерашняя пристань принесла свежесть и полиэтиленовый пакетик с невзрачными таблетками, которые были проглочены на брудершафт и закреплены нежным поцелуем с ладонями на впалых щеках. На смену спокойствию пришел алкоголь, громкая музыка и дикие пляски в угаре от беспроигрышного коктейля нью-рейва только для них двоих. Но их целью была не маленькая вечеринка, а божественный эффект экстази, дарящий невообразимую энергию для постоянно преследующего их напряжения. Они изводили свои тела, меняясь, втрахивая друг друга в шершавый пол до ссадин на лице, теряя сознание от переизбытка сухих оргазмов, когда сперма в их организмах безжалостно закончилась. Первым просыпается Луи, сильнее притягивая к себе парня перед собой и целуя в грязную макушку, прячась в запахе пота, отвращения и жизни. Пальцы исследуют острое бедро, очищая его от застывших белых разводов, добираются до члена, и парень самодовольно хмыкает – вчерашняя битва не настолько сильно истязала тело Гарри, что сейчас он все еще готов продолжить. Не открывая глаз, Луи ладонью заставляет выгибаться чужой позвоночник и слышит тяжелое дыхание, переворачивает готовое ко всему тело на живот, резко толкаясь бедрами в костлявый зад. Он видит немой крик боли, и ему хочется торжественно смеяться от осознания собственной власти и силы, парень начинает двигаться быстрее, игнорируя всхлипы под собой, останавливается, даря свободу, зацеловывая и кусая торчащие кости спины, и входит обратно на всю длину своего члена. Гарри больно, но это не то, что готов прекратить, зная, какое удовольствие это приносит его милому мальчику, поэтому он только облизывает, сосет его пальцы, чтобы приблизить конец, пока не чувствует вернувшиеся к его паху теплые пальцы. Теперь его стоны шепчут о наслаждении, и он слышит такие же отчаянные сверху, и слезы подло сбежавшей надежды покрывают его лицо, парень в агонии начинает сильнее и глубже насаживаться, но чувство наполненности покидает его, меняясь на липкую влагу где-то на пояснице. - Бодрого утра, - шепчет Луи и уходит в сломанный душ, отделяя себя цветастой занавеской, заменяющей дверь. - Все для тебя, - почти произносит Гарри, с поклонением в глазах глядя на размытые очертания его любви.***
Пепел тает на полу, почти как свежевыпавший снег за окном, когда Луи сгибает своего парня в климтовском поцелуе, кормя его никотиновым дымом из своих легких. Обходя стоящего на коленях Гарри, он тянет кудри на себя, заставляя еще сильнее прогнуться назад, пальцами вонзаясь в волосы у виска, начиная плести узкую косу, оголяя покрасневшую от силы кожу. В глазах парня собираются слезы то ли от едкого дыма уже второй сигареты, то ли от боли, причиняемой обожаемыми руками, но он терпит и счастливо скулит, когда влажный язык зализывает саднящие корни, подставляет левую сторону и опять чувствует, как из головы начинают выдираться ноющие локоны. - Ты так прекрасен, - завязывая оставшиеся волосы, произносит Луи. – Так притягательно. - Я жив одним тобой, - без смущения Гарри тянет парня к себе за шею, раскрывает языком чужие губы, игнорируя ноющую боль в выгнутой назад шее и подбородок, давящий на нос. - Ты только мой, слышишь? Мой. Не смей даже думать о других, - хищно и безжалостно, не отпуская из кулака волос. – Я знаю…знаю, знаю, знаю твои мысли, вижу их в глазах. Ты хочешь променять меня, найти новую жизнь. Я видел, что ты притащил в нашу квартиру. Это от него, да? - Это просто стул, Луи, ты сам говорил, что… - Ты спишь с ним? – он скалился с налитыми злостью глазами, стараясь сделать парню на коленях больнее. - Я не понимаю, о ком ты. Я нашел его возле дома. Я люблю тебя, ты – мой смысл. Эй, - Гарри чувствует свободу и падающего к нему в руки Луи. – Ты чего? Мой милый… - Не оставляй меня, - он всхлипывает, цепляется за кожу. – Я не смогу…ты важнее. Я чувствую запах смерти, но даже меня от него тошнит, несмотря на это холодное обаяние. Ты держишь меня здесь, а я пока не хочу уходить. - Давай, вставай. Смотри, - Гарри бежит в коридор и возвращается со старым венским стулом из уже вздутого дерева, слегка покосившимся. – Ты давно хотел снять эту люстру. И Луи повинуется, впервые. Он встает, полностью доверяясь, на хлипкий предмет мебели, цепляется одной рукой за пластмассовый красный каркас, и замирает, увидев свое отражение в окне напротив. Он тянется к нему, завороженный огнями, задние ножки стула начинают подниматься из-за веса на спинке, но внезапно возвращается обратно. - Капитан… - шепчет Гарри, сидя на полу и вцепившись в чужие ноги, а зачем громко кричит. – О, Капитан! Мой Капитан… И Луи смеется. - Мой матрос, прекрати цитировать Утмена. Мы не в фильме. Он спускается и целует парня так, будто это его последний раз.***
Гарри кажется, что все поменялось внезапно. После очередного скандала он гладит мягкие волосы, сидя на полу и бездумно водя глазами по стенам, в попытках найти хотя бы одну объективную причину прожигающей ревности в парне, заснувшем на его коленях. - Я близок с одним тобой, - шептал он, пока нес Луи до кровати, заворачивал его в теплое одеяло. Опьяняющее действие кислоты еще дает о себе знать, когда Гарри натягивает пальто и заношенные ботинки. Ему нужен затхлый воздух города и горький вкус дешевого кофе, чтобы вернуться в реальность и очистить пульсирующий от мыслей мозг. Парень выбирается из коробки, вливается по старой привычке в толпу, льющуюся по улице, и все земные привычки возвращаются, как будто он и не уходил в мир со смыслом. Он забывается, бродит, обжигает подушечки пальцев холодной ручкой двери, и в его голове появляется одна кристальная и острая мысль – Луи болен. Первый глоток кофе говорит, что парень всегда был необычным, странным и немного сумасшедшим, поэтому может это его очередное влечение к смерти и разрушению. Второй – Гарри всегда рядом и не мог изменять ему, он был приклеен и зависим, дышал и жил по его правилам. Третий глоток приводит к коричневой луже на полу кафе и истеричному звону колокольчика над дверью. Все скудные представления о душевно больных затопили кудрявую голову знаками, стигмами, так неприятно подходивших Луи – одержимость смертью, абстрактные идеи, изолированность от общества, бред. Все его речи сладки и притягательны, но абсолютно бессмысленны, ревность, доходящая до абсурда и поисков несуществующих улик, притянутых разъедающей сознание болезнью. Гарри сбивает людей, поскальзывается, падает на капоты сбивающих его машин, но продолжает бежать обратно в их картонную обитель. Его смысл жизни болен. Добежав до полуразрушенного дома, он видит в окне Луи, стоящего на стуле, и кричит «О, Капитан!». Радость застилает его глаза, Гарри раскрывает дверь и продолжает «Мой Капитан!», что даже не слышит гулкого хлопка. - Капитан? – он медленно входит в комнату, боясь спугнуть. Луи сидит на коричневом, венском, отныне проклятом стуле, его руки свободно свисают по бокам, а голова склонилась влево, открывая вид на дымящийся висок. Парень глупо моргает глазами, подходит, трогает еще теплые пальцы и видит пистолет на полу. Гарри сгребает тело в свои руки, качает его, убаюкивает, прижимаясь губами к уже слегка оголенной кости черепа, целует, чувствуя соленую кровь и что-то еще, о чем он не готов думать. - Мой милый мальчик, я жив одним тобой… - его глаза внезапно расширяются. И, будто контрольный в голову, мысль – его смысл жизни умер. Крик. Смех.***
Гарри просыпается, лениво потягиваясь и улыбаясь, он тянется вперед и чувствует чужую руку, которую целует в костяшки пальцев и тихо шепчет: - Поспи еще немного, Капитан. А я сделаю завтрак. Он осторожно ступает по скрипучему полу, ему хочется петь от такого теплого утра, только отвратительный запах гнили ударяет в нос, и парень напоминает себе в который раз выбросить мусор, зажигая ароматические свечи и ладан. Чайник на плите, прибранный пол, подушки и самое дешевое печенье – идеальное начало дня влюбленных без зазрения совести парней. - Луи, вставай. Соня, - Гарри целует его щеки, приоткрытые губы, водит руками по оголенному телу. – Сначала завтрак, потом развлечения. Он смеется, как смущенная первым контактом девочка, подхватывает парня на руки, несет к подушкам, удобно устраивая и теребя русые волосы. Гарри приносит две кружки – кофе и чай, оставляя их рядом с десятком других, пряный аромат приятно ласкает нос, когда он делает первый глоток любимого напитка, но хмурится, замечая совсем нетронутые чашки со сладким, непременно йоркширским. - Ты совсем плохо ешь последнюю неделю. Давай, возьми печенье, - он кормит сидящего в подушках парня, и его лицо озаряет идея. – Потанцуем? Не спрашивая разрешения, он подхватывает Луи за плечи, тянет на себя, расправляя руки для вальса. Гарри ведет, кружит, смеется, пока не замечает вой сирен за окном и стук в дверь. - Кто там? - Полиция, нам нужно задать вам пару вопросов, - и парень открывает дверь, пускает людей в форме, искренне не понимая причины визита. Они входят в квартиру, прижимая к носу платки и морщась от запаха, и Гарри думает, что он плохой хозяин. Он хочет спросить, уже тянется, открывает рот, но его обрывают: - Эй, детектив, посмотрите. Парень идет за седым мужчиной в комнату, где только что завтракал и танцевал с любимым Капитаном. Старик прикрывает глаза и с отвращением смотрит на Луи – вокруг него кружатся мухи, мертвенно синие губы слегка приоткрыты, вокруг сквозной дыры лоскутами висят кожа и опаленные волосы, а в стеклянных глазах еще виднеются остатки жизни. - Кто это? – с презрением бросает полицейский. - Мой смысл. * Великий предел – Тайцзи, или проще – объединенные в круг Инь и Ян ** Анри Матисс, Энди Уорхол, Пит Мондриан *** «Крик» Эдварда Мунка, «Слоны» Сальвадора Дали, «Подсолнухи» Винсента ван Гога