-А что, если бы этот день был последним днем в твоей жизни?
А завтра бы уже не наступило?
Ветер больно бьет в спину и несется вперед. Он приносит запах ванили и корицы, унося с собой отголоски звонкого смеха.-Что бы ты сделал, если бы этот день был последним?
Дышать становится как-то тяжело и Хангён непроизвольно тянется к шарфу, злится, стаскивает его и кидает. Кидает будто бы в ветер, в то, что насмехаясь над ним, крутит листья хороводами. Но шарф ни в чем не виноват и Ханни вдруг становится так стыдно, что глаза начинает жечь от непрошенных слез. Соленые капельки скользят от уголка глаз к губам, но Хангён не обращает внимания. Он тянется за огромным шарфом и возвращает его на шею. У Хангёна есть шарф. Очень большой и теплый. Такой красный, вязанный, немного неудобный. Руки мерзнут, а в памяти появляются отрывки прошлого. Однокомнатная квартира на двадцатом этаже, почти пустая комната, фортепиано и он. В полутьме видны только контуры, а за окном падает первый снег. Город спит, новостройка пустует, а Ханген играет на пианино. В последний раз. У Хичоля такой красивый силуэт. Два шага, поворот, шаг, поворот. Хичоль, наверное, никогда не танцевал. Но этого достаточно, просто кружиться по комнате, приподнимаясь на цыпочках, отводя руки и замирая в нелепых па. Поворот на месте, звонкий смех и блеск коньячно – карих глаз. Хичоль делает еще два шага и оказывается у ног Хангёна. Кладет голову на чужие колени и проводит краем холодных пальцев по клавишам. Нажимает «соль», потом «ми» и почти сразу – «фа». Хангён улыбается и запускает пальцы в мягкие волосы, наклоняется и нежно целует в плечо. На худом Хичоле любые вещи слишком большие, рукава постоянно сползают, оставляя плечи обнаженными, открывая ключицы и позволяя Ханни наслаждаться этим молочно – бледным оттенком. Хичоль смеется и целует чужие пальцы, тянется выше, замирает и отступает назад, почти ложится на полу, но не опускается полностью. Смотрит снизу вверх и кусает губы. -Когда-нибудь ты станешь знаменитым. На секунду Хиним замирает, смотрит в самую душу, будто бы ищет что-то. -Просто представь, что это твой последний день. Что бы ты сделал? И смеется. Наполняет комнату собой, тянет Хангёна за руку на пол, обнимает и закрывает глаза, уткнувшись носом куда-то в шею. -Не отвечай, ладно? Тихо и грустно. Хангёну нечего ответить. Ночью этот парень увез его из бара, напоил чаем и пообещал, что все будет хорошо. Хангён кричал, что ему лучше знать, бил чужую посуду, но уйти совсем не пытался. А Хичоль смеялся и гладил пораненные о рояль пальцы. -Ты зачем пианино бил? Оно не виновато. Никто не виноват. У Хинима тогда в глазах стало так темно и пусто, что Ханни почему то поверил. Просто крепче сжал холодные ладошки. -Поранился, дурак... Хиним рассмеялся и снова поцеловал чужую ладонь, пальцы, сбитые костяшки. Ночь сменилась рассветом, в чужой квартире было холодно и пусто. Хангён смотрел на фортепиано. -Я хотел купить рояль, но не купил. У Хичоля было только оно. И сумка. Большая спортивная сумка. Больше ничего. Чай кончился ночью, воду Хиним наливал из термоса. Ванной будто бы никто и не пользовался. -Расскажи. Хичоль не просил, просто так было надо. Сидеть и говорить, тихо, почти бездумно. Хангён никогда не говорил так много. Просто тот день был таким...одиноким и каким-то последним. Он рассказал обо всем. О рояле, о прослушивании, о своей уже бывшей девушке. О том, что провалился во всем, в чем только мог. Что живет в этом же доме, этажом ниже. И что почти разбил себя о пианино, вырывая ноты и струны. Хичоль конечно же все слышал и до этого. И крики и слезы, фальшивые ноты изуродованного инструмента. Но он слушал снова и снова, а Хангён все не мог прекратить, просто говорил о себе и про себя, обнажая душу. А Хиним просто впитывал его слова. -Если хочешь, забирай пианино. Ханни вздрогнул и непонимающе посмотрел на Хичоля, прикрывшего глаза. -Я все равно не умею играть. А твое, кажется, немного сломано. -Спасибо... Хиним смеется и встает, просит сыграть для себя и все ночь танцует. Танцует, целует Хангёна, вселяет какую-то непонятную веру в завтра и даже вчера. Хангён играет, играет и забывает себя. Утром на удивление холодно. Хангёну сложно открыть глаза. Яркие лучи бьют в незащищенные окна. Ханни садится, пол холодный, а в квартире тихо и пусто. Взгляд Хангёна скользит по белоснежным стенам и останавливается на противоположной. Там травяное поле. Солнце. И речка. Хичоль не рисовал себя, но нарисовал фортепиано. Посередине поля красуется надпись «будем верить, а значит будем жить. P.S. пианино твое, не забывай меня, ладно?». Хангён почему то ни о чем не думает, просто ложится обратно на пол и закрывает глаза. Обнимает колени и тихо плачет, но обещает никогда не забывать.