Во всём виноваты сны

Тебе никогда не казалось, что ты не засыпаешь, а тебя просто куда-то затягивает, утаскивает упругой воронкой и ты просто увязаешь в какой-то странной субстанции? А когда приходишь в себя - всего через мгновение, не больше, - ты уже не в реальности. Я ничего не могу рассказать про осознанные сны, потому что всегда сплю осознанно, с детства. Я могу придумать, на что хочу посмотреть - именно это мне и приснится. Больше того, сны связаны с реальностью. Если мне захочется пообщаться с кем-то, неважно, живым или мёртвым, достаточно просто этого захотеть. И уснуть. Мне нужно было поговорить с Вадимом. Разговаривать со мной он не желал уже полгода. Ни в жизни, ни по телефону, никак вообще не хотел. Было почему, что уж там, но хоть объясниться-то можно было мне позволить? Игнорировать меня - очень взрослое решение проблемы, я понимаю. Нет Глеба - нет проблемы. Убить нельзя, значит - надо сбежать. Я не залез сразу через сон лишь по одной причине - он спит. Действительно спит, ему ничего не снится. Сколько раз я влезал в его сны, столько раз видел одну и ту же картину. Бесконечные, ночные луга, с одуряющим запахом трав, стрекотом цикад и прочей сельской пасторалью. Посреди этого стоит крохотный деревянный домик с трубой. Заходишь в домик - и обнаруживаешь там, на старой кровати с железной сеткой, спящего Вадима. Разбудить и заставить осознаться - задача, кажется, вообще невыполнимая. У меня ни разу не получилось. Я не уверен, что получится теперь, но я останусь там до тех пор, пока не смогу это сделать. И просыпаться в реал ему не дам. Себе, впрочем, тоже. Мне нужен этот разговор и я его заставлю меня выслушать. С такими мыслями я и лежал, дожидаясь, когда начну проваливаться в сон. Вот уже комната вокруг стала зарастать травой, запах табачного дыма сменился на удушающе-одуряющие запахи ночных лугов, и передо мной, уже не лежащим, а стоящим в этих лугах, возник знакомый домик. Я попытался войти. И обнаружил, что дверь заперта. Эк его задело, даже подсознанием меня заблокировать умудрился. И это - при полном отсутствии умения что-то делать со своими снами! Нервный какой. Я подумал, что ключи лежат под порогом. Это сон - и если умеешь им управлять, всё оказывается там, где тебе надо, чтобы оно оказалось. Так что, ключи под порогом обнаружились. Но не подошли. Интересное кино. Это уже второй уровень блока. Насколько надо было не хотеть со мной общаться, чтобы чисто интуитивно ухитриться поставить не просто защиту, а двухслойную? Или многослойную, я пока ещё не выяснил. Обломавшись с ключами, я придумал набор отмычек в своём кармане, естественно, тут же его там обнаружил, и открыл-таки дверь. То, что оказалось внутри, меня озадачило. Привычной кровати там не было. И Вадима тоже. Посреди абсолютно пустой комнаты стоял плотно заваренный цинковый гроб. *** - Он третьи сутки на звонки не отвечает, - озабоченно говорил в трубку Костя. Трубка голосом Снэйка беспечно отвечала: - Третьи сутки, ха! Он и на месяц в запой уйти может. - Но он и дверь не открывает! И не отзывается. Раньше всегда отзывался. - А, хрен с тобой, уговорил. У меня есть запасные ключи. Через несколько часов они стояли над спящим Глебом и пытались его разбудить. Тот дышал, иногда менял позу, но просыпаться не хотел ни в какую. Алкоголем от него не пахло. Запах табачного дыма в квартире тоже был едва заметен, что вообще очень странно - обычно здесь не просто топор можно было повесить, а целую коллекцию топоров и топориков. - Снэйк. По-моему, он всё это время спал, - озвучил Бекрев не слишком вероятную, но почему-то очевидную им обоим мысль. - Он, кажется, не может проснуться. - М-да... - протянул Снэйк. - Доигрался, сновидец хренов. - Может, врача ему вызвать? - Может, врача. А может, сразу медиума какого-нибудь. Или такого же упоротого. Или Вадиму позвонить. - Он с ним не разговаривает. - А с ним спящим всё равно разговаривать не получится. Просто, может, знает как помочь. - Ладно, звони. Снэйк набрал номер, там ответили, что абонент временно недоступен. Подумав, он позвонил Вадимовской жене, спросил где он и долго, молча слушал, мрачнея на глазах. Потом нажал отбой и обратился к Косте: - Ты Глеба когда последний раз видел и с ним разговаривал? - Да тогда же, когда и ты. Двенадцатого, вечером. А потом он домой поехал. И всё. - Вот того же двенадцатого, вечером, Вадим лёг спать и больше не просыпается. Ни в какую. Идеи есть? Бекрев не стал отвечать. Он сел на кровать, рядом со спящим Глебом и молча уставился в пол. Идей у него не было. Никаких. *** С гробом я справился не сразу. Болгарку в подполе я придумал, достать её оттуда - тоже достал, но вот навыка обращения с ней у меня не было и придумать его у меня не получилось, я этого процесса даже не видел никогда. Плюс, придумывать эту самую болгарку мне пришлось дважды, так как сначала она оказалась со шнуром, который решительно некуда было втыкать. Реальность сна можно менять, но провести в чисто поле электричество и материализовать на стене розетку у меня бы не получилось, так что я не стал даже пытаться. И придумал вторую, аккумуляторную. Расковыряв кое-как чёртов гроб, я обнаружил внутри нечто странное. Даже страшное. И, почему-то, очень обидное. Там были мои детские фотографии, мои старинные игрушки, мои первые стихи неровным ещё почерком на пожелтевших листах. Моя детская одежда. Моя первая гитара. Все мои подарки ему, на разные праздники и просто так. Там была вся моя жизнь, за исключением того, чему он не явился свидетелем. Выходит, это он меня в цинковый гроб? Это уже реально задевало, задевало до таких глубин, о которых я, кажется, и сам не подозревал. Но всё-таки, где же он сам? Его нет здесь, значит он... Осознался? Или спит где-нибудь в этих бескрайних полях? Или..? На самом деле, я уже понимал, что он осознался. Сотворить со сном такое неосознанно не смог бы никто. Но верить в это не хотелось. Если бы неосознанно, то была надежда всё исправить, объяснить. А так - она стремительно таяла, как свеча, поставленная за упокой души. Кажется, что моей. Я вышел из дома и огляделся. Пейзаж вокруг как-то неуловимо изменился. Вроде бы, всё те же луга, но воздух стал тяжёлым и густым, в нём витала враждебность, нарастающая, оглушающая, стремительно разрастающаяся, пробирающаяся сквозь кожу и леденящая внутренности. Я попытался проснуться отсюда. Ну его к чёрту, потом как-нибудь попробую, раз всё так плохо. Проснуться. Вернуться в свою комнату, в свою физическую оболочку, в свою жизнь... Я несколько раз закрывал глаза, представляя эту самую комнату в подробностях, и дожидаясь, когда же меня подхватит обратная воронка, портал в реальный мир. Я даже ложился на траву, надеясь, что лёжа выйдет быстрее. Или вообще хоть как-нибудь выйдет. Бесполезно. Похоже, я застрял. Отчаяние накрыло резко и ошеломляюще. Я, повинуясь внезапному порыву, встал на ноги, и заорал. Просто заорал, без слов - кажется, я целиком превратился в безумный, животный крик. Я не знаю, сколько это длилось. А потом пошёл дождь. Это слегка отрезвило и помогло собраться. Дождь лил всё сильнее, мне стало холодно, и я на четвереньках пополз назад, в дом. Сил встать уже не было. *** - Не просыпается, - констатировал Бекрев, только что выливший на голову спящего Глеба литров пять холодной воды. - Угу, - мрачно подтвердил Снэйк. - А теперь ещё и простудится. Костя горестно вздохнул, притащил полотенце, и старательно вытер мокрого Самойлова. - Не, не годится. Давай его на диван перенесём. Там сухо. А я утюг поищу. - Зачем утюг? - не понял барабанщик, пребывающий в каких-то одному ему ведомых раздумьях. - Кровать сушить. Она же вся промокла. - А... Ну давай. Они кое-как устроили Глеба на диване. Снэйк рухнул в кресло и молча сидел, продолжая о чём-то напряжённо думать, Бекрев носился с утюгом, постельным бельём и чёрт знает, чем ещё. Кажется, ничего более странного здесь ещё не происходило никогда. Хотя странности - это фирменный самойловский стиль. Обоих Самойловых, причём. *** Хотелось лечь. На что-нибудь мягкое. И укрыться чем-то тёплым. Я подумал, что тут обязательно должен быть чулан, а в чулане - перина и одеяло. Чулан обнаружился, перина с одеялом тоже не подкачали, и я, шатаясь от слабости, всё же смог устроить себе постель. Лёг, свернулся, подтянув колени к подбородку, укрылся до носа, и подумал, что всё отдам, лишь бы проснуться. "Всё?" - съехидничал внутренний голос. Эх. Ложь, как есть - ложь. То, из-за чего я сюда пришёл, я не отдам никогда. Может и хотел бы, да не могу. Да и... Вот именно, что - "хотел бы". Я и не хочу тоже. Никак не получается этого хотеть. Вадим, где ты? И почему же ты-то хочешь этого настолько сильно? - Я здесь. Я вздрогнул и открыл глаза. Показалось? Он сидел в полуметре от меня, на полу, прижавшись спиной к стене. Взгляд был пустым и страшным. Мне захотелось зажмуриться. Я не стал. - А на второй вопрос ответишь? И ещё на один - почему ты мне проснуться-то не даёшь? - На второй - нет. А этот я тебе сам хочу задать. - Ты... Тоже проснуться не можешь? - Тоже. - А на второй почему отвечать не хочешь? И в конце концов, ну что я такое настолько страшное сделал, что ты со мной разговаривать перестал и даже свой сон на меня натравил? Вадим усмехнулся. - Ты сам разве не помнишь? Помню и никогда не забуду. Что с того? Я его всего-то поцеловал. Я и раньше это делал. Отличие в том, что рядом не было никого, вообще никого. И ещё я сказал, что хочу его. Ну покрутил бы пальцем у виска, ну психанул бы и ударил. Зачем было выталкивать меня на улицу и упоённо игнорировать полгода? Зачем было делать из собственного сна кошмар, в котором мы оба почему-то застряли? - Когда ты осознался? - Точно не скажу, но недавно. Ты тогда звонил, я трубку не брал, потому что не знал, как с тобой разговаривать. А когда спать ложился, подумал, что хочу тебя во сне увидеть. Не получилось, но той ночью я понял, что сплю. - О как. А нафига я тебе был во сне? - Я не знал, что сны настолько реальны. Думал, просто увидеть бы, поговорить, ведь во сне ты - это не ты, и можно сделать что угодно, в реале ты никогда об этом не узнаешь. Но у меня же всё равно не вышло, какая теперь разница? - А что ты хотел сделать? Убить? - Нет, - я ждал, что он скажет что-то ещё, но Вадим молчал. - А зачем тогда... гроб? - Я уже понял, что переборщил, - Вадим махнул рукой. Не получится у меня похоронить тебя и всё, что нас связывало. Да и... - Связывает до сих пор? - со смутной надеждой подсказал я. - Типа того. - Мир? - Мир. Я выпутался из одеяла и подошёл к нему. В его взгляде уже не было такой жуткой пустоты, как в начале разговора. Сквозь неё начинала пробиваться жизнь. А мне расхотелось просыпаться. Мне нравилось быть с ним, даже если это сон. Даже если я и здесь не могу сделать то, что хочу с ним сделать. Наверное, я даже надеялся, что его сон будет таким же, каким он был всегда. Что я не смогу его разбудить и поговорить с ним, но зато смогу прикасаться. Сейчас - нельзя. Мы и так влипли по уши. - Ты проснуться хочешь? - я не стал подходить слишком близко, он сейчас слишком нервный, напугается. - Хочу, но не могу. Как и ты, верно? - У тебя преимущество. Это твой сон. - И что мне надо делать? - Поменять его, для начала. В чистом поле не слишком уютно. Да и проверить не помешает, застряли мы конкретно в нём, или просто в мире снов. - Я не умею из сна в сон переходить. - Просыпаться из снов, я так понимаю, умеешь? - Угу. - Переходить так же. Только представляешь не комнату, где спишь, а что-нибудь другое. - А чего сам не попробовал перейти? Правда, почему? Потому, что потерял рассудок? Потому, что мне долбаные полгода не снилось вообще ничего? К тебе я не шёл сознательно, а больше никуда мне не хотелось. Не мог сосредоточиться. Не мог ничего захотеть. Во всём виноваты сны. Во всех моих проблемах виноваты сны и моя саморазрушительная тяга лезть, куда не надо. Я бы никогда не узнал, что на самом деле к тебе чувствую, если бы не сны. Это был эксперимент. Я не представлял ничего конкретного, я просто хотел увидеть то, что сделает меня счастливым. В результате меня утянуло в сон, где я сидел перед экраном ноутбука, на котором шло весьма откровенное видео. С участием меня и тебя. Я сидел и смотрел, смотрел до конца и я ничего никогда не видел лучше. А досмотрев, проснулся в мокрой от пота постели, с диким стояком и искусанной в кровь ладонью. Лучше бы мне было никогда не думать об этом. И никогда этого не видеть. Я знаю эту механику. Я увидел то, чего хочу всю жизнь, и чего никогда бы не осознал, не пожелай я это осознать. Некоторые запертые двери так и должны оставаться запертыми, хотя и существуют ключи ото всех. Да и черт бы даже с ними, с откровенными сценами, беда в том, что сферическое в вакууме счастье Глеба Самойлова в том, чтобы постоянно быть рядом с братом. Во сне, наяву, утром, вечером, днём и ночью, круглосуточно. Ругаться с ним, мириться с ним, есть с ним, пить с ним и умереть с ним. Я пытался и этому найти причину, психологически меня должно было что-то сориентировать на такое восприятие. Я не нашёл ничего. За этой дверью была пустота, не было ни малейшей причины для такого расклада. Он не опекал меня в детстве сверх меры, он не искал во мне ничего особенного, я был ему просто младшим братом, ни больше, ни меньше. Потом мы, конечно, подружились, и обзавелись огромным количеством общих воспоминаний, многие из которых вряд ли вышло бы разделить с кем-то другим. Он тоже больной на всю голову, он тоже безумен и прекрасен в своём безумии, он тоже любит пограничные состояния и живёт в них всю жизнь. Разве что, в этом дело. Но почему было не найти кого-то, столь же безумного и зацентроваться на него? Почему на брата-то? Почему инцест, почему, чёрт возьми, мне понадобился однополый инцест? Вот на этот вопрос ответа не было. Его не было в моём подсознании - и значит, не существовало вообще. Я думал об этом и ничего ему не отвечал, но он, кажется, и не ждал ответа. Он просто сидел с закрытыми глазами, прижавшись к стене. - Не получается. - А? - я вынырнул из своих мыслей, перестал разглядывать пол и поднял взгляд на него. - Не выходит, говорю. Перейти не могу тоже, и что-то мне подсказывает, что это не моё неумение виновато. Я как будто на стену натыкаюсь. Всё время. - А вот это - уже информация. Если стена, значит, в этом сне застряли. Раз застряли в этом - нам просто нужно его правильно закончить, только в этом случае он нас отпустит. Особая категория. Сон-ловушка. - Это как? - Ну, ты залезаешь в сон с каким-то намерением, и пока это намерение не дойдёт до логического завершения - проснуться не выйдет. У тебя было намерение? - Ага. Выспаться. Я вообще не собирался никуда ходить, когда спать ложился. - Если не твоё, значит, моё. Но я хотел с тобой поговорить и помириться. Вроде поговорил и помирился, но мы всё равно не проснулись... ой, блядь... - последнее вырвалось само. До меня внезапно дошло, как заканчивается этот сон. А это значит, что мы всё-таки не проснёмся. Никогда. - Чего "ой, блядь"? - Забей. - Ты ведь понял, как отсюда проснуться, - не вопрос, утверждение. Всё же, он слишком хорошо меня знает. - Забей, Вадим. Мы не проснёмся, - не проснёмся. Зато умрём вместе, хотя бы. - Расскажи. - Нет смысла, - я вновь ушёл в свою своеобразную нору и укутался в одеяло. Он умолк, уткнувшись взглядом в пол. Я лежал и пытался ни о чём не думать. Умирать во сне - легко? Может быть. Но точно не в осознанном. *** Не помню точно, сколько я так лежал. Усталость и безразличие навалились каменной тяжестью и смерть совсем не казалась плохим выходом. Мёртвые снов не смотрят. Вдруг понял, что под одеяло пытается пробраться... Вадим? Ну да. Больше же некому. Замёрз тоже, наверное. Я подвинулся. И услышал нечто очень странное: - Иди. Сюда. Немедленно. - Я и так здесь. - Глеб. Скажи мне одну вещь. Чтобы проснуться, я должен с тобой... ну, ты понял. Да? Смысла молчать не было. Сам понял, и всё равно мы скоро умрём, так что... - Да. - Умирать я не хочу гораздо сильнее, чем тебя. Я повернулся к нему лицом. - Не сработает. Моё чёртово намерение предполагало, что меня ты всё-таки будешь хотеть. Нам не поможет переспать. Нам поможет исключительно твоё искреннее желание это сделать. - Ну так заставь меня хотеть. У тебя ведь и тогда почти получилось, - что? Что он сейчас говорит? С ума сошёл, что ли? - И поэтому ты меня выгнал? - А ты б не выгнал? Вот представь, тебя поцеловал собственный брат, и тебе, чёрт возьми, понравилось. Не выгнал бы, от греха подальше? - Неа. Грехи - моя профессия. Но я понял, о чём... - договорить он мне не дал. Просто заткнул рот. Своим языком. Я сплю во сне, да? Он целовал меня и сжимал в руках всё сильнее, руки забрались под футболку и гладили спину, я вздрагивал и не верил, что он реально решился это сделать. И вдруг ощутил, что проснуться смогу. Вот прямо сейчас. Я прервал поцелуй и сообщил ему об этом. - Я тоже смогу, - дыхание сбилось. - Но не хочу. Хочу закончить. - Уверен? Он не ответил. Резким движением прижался теснее, довольно грубо схватил меня за запястье и прижал ладонью к своему паху. Я сдавленно взвыл. Мы избавлялись от одежды быстрее, чем у меня это получалось когда-либо раньше. Он пытался меня растягивать, но я его остановил, сказав, что мы во сне, значит травмировать меня не выйдет, а боль я люблю. И тут же понял, почему я - для него. Потому что он и есть боль. Всё это - боль, моя судьба и моё единственное счастье. Я просил быстрее, жёстче, больнее, так - и только так - было правильно и необходимо. И когда всё кончилось, спросил, сможет ли он повторить не во сне. - Я не смогу не повторить, Глеб. Даже если ты не захочешь. Я больше никогда не смогу без этого. И я проснулся. *** Проснулся, почему-то, на диване. Хотелось есть и курить. На кровати, невообразимо скрутившись, дрых Бекрев, в кресле, свесив голову на грудь - Снэйк. Сколько ж я проспал? Кое-как поднявшись (от голода страшно кружилась голова), я растолкал Костю, выслушал его восторги по поводу моего пробуждения, и задал этот вопрос ему. Он сказал, что спал я неделю. И что Вадим почему-то тоже всё это время спит. Вадим... Помнит, интересно? Я нашёл телефон, но набрать номер не успел. Этот самый номер уже светился на экране, с подписью "вызывает". Я улыбнулся. Помнит. Нажал "ответить" и услышал из трубки: - Ты тоже всё помнишь?.. - Да. И никогда не забуду. Рядом стоял растерянный Бекрев и усиленно тёр глаза.