На дне Долорес

Долорес смотрела на нее своими огромными карими глазами. Даже не смотрела, а буквально пялилась, словно пытаясь выесть взглядом дырку, в которую можно было бы запихнуть свои крайне искренние понимание и сочувствие. В том, что сочувствовала Долорес от всего сердца, Джордж не сомневалась. Проблема была в другом: обычно это ничем хорошим не заканчивалось. — О, Милли, я все понимаю, — брови Долорес съехались на переносице так, что, казалось, еще немного, и они протаранят друг друга. — У меня тоже в твоем возрасте был сложный период. Подростковые и юношеские годы — это вообще такая особенная стадия, когда очень у многих возникают проблемы с самоопределением и поиском своего места в этой жизни. И, конечно же, это не может происходить без ошибок. — Ага, — уныло кивнула Джордж, созерцая носки своих туфель. На правой, будто насмехаясь над ней, прямо по центру темнело небольшое пятнышко грязи. «Грязнуля Джорджия, грязнуля Джорджия!» — дразнилось оно, показывая несуществующий язык. «Заткнись», — мысленно ответила ему Джордж, мрачно хмурясь. — …И, на самом деле, алкоголизм — далеко не самое страшное, что с тобой могло случиться: в этом мире есть вещи и похуже зеленого змия! — вдохновенно продолжала тем временем Долорес, словно не замечая, что ее совершенно не слушают. Джордж вздохнула: и дернул же ее черт за язык попытаться использовать, чтобы улизнуть с работы на другую, неоплачиваемую, легенду про трудное прошлое, которую в свое время начал Руб. Теперь, похоже, ее не отпустят, пока она не выслушает очередную историю из прошлого Долорес. Джордж вздохнула второй раз и уставилась пустым взглядом на пятно на туфле, пытаясь отвлечься. * * * — Долорес! — Пошла на хуй, тупая сука! — Вернись, я сказала! — А я сказала тебе идти на хуй! Что, окончательно мозги отшибло, старуха?! Слов уже не понимаешь?! И не называй меня этим ебаным именем! — Вернись, Долорес, мы еще не договорили! Доло!.. Хлопок двери оборвал возглас. Долли почти пробежала ведущую через участок дорожку и только уже на тротуаре слегка замедлила шаг. Старая карга, похоже, решила сегодня ограничиться истерикой: повторного хлопка дверью не последовало. Почему-то стало обидно — раньше она всегда тоже бежала на улицу и орала еще минуты две, — но Долли быстро загнала чувства куда подальше. Она не ждала больше ничего от этой старой карги, и впредь ждать не собиралась. Осталась дома — отлично: когда в следующий раз будет заливать про семейные узы и прочую хуйню, будет во что ткнуть носом. Улицы встретили ее сыростью: похоже, ночь собиралась быть дождливой. Долли невольно поежилась: выбегая из дома, свитер она, конечно, не взяла. — Ну и нахуй свитер, так согреюсь, — мрачно выдала она неизвестно кому во влажный воздух. Слова растаяли в тишине едва видимым в свете фонарей облачком пара. В «Синей Шляпе» было на удивление многолюдно для вечера вторника. Нет, оно понятно, когда здесь было все забито под завязку по пятницам или выходным, но для начала рабочей недели народу реально оказалось многовато. Долли с трудом протиснулась между какими-то уже слегка обкурившимися парнями и плюхнулась на первый попавшийся стул у барной стойки. — Налей че-нить покрепче, холодно. Бен смерил ее долгим взглядом, но ничего не сказал: похоже, и так понимал, в чем дело. Бен вообще был бы отличным парнем, если бы не начал недавно пробовать герыч. Травку курили — кто побольше, кто поменьше — они все, но вот героин… как-то это было слегка круче, чем просто «побаловаться». В плохом смысле круче. Впрочем, наливал Бен все равно хорошо. И не спрашивал лишнего. Алкоголь обжег горло, и внутри почти сразу стало теплее. Долли со стуком опустила стакан на стойку и бросила на Бена хмурый взгляд. — Давай еще, — голос успел уже слегка охрипнуть — что-то как-то рано; похоже, она начала сдавать в плане выпивки: в последнее время как-то меньше пила, вот и сказалось, видимо. — Я сегодня хочу набухаться, как свинья. Ее рвало. Живот словно выворачивало наизнанку, и Долли как-то отвлеченно подумала, что не помнит, чтобы так много ела. Лужа растекалась по грязному асфальту прямо под ногами, грозя запачкать новенькие кеды. А за них ведь выложили… А сколько за них выложили?.. Мысль потерялась в очередной судороге. Долли попыталась вытереть губы рукавом и медленно, хватаясь за стенку, которая так удачно оказалась рядом, поднялась. Ее все еще пошатывало, но хотя бы желудок, похоже, успокоился. За домами загоралась блеклая заря. Из мутных туч над головой сеялась, проедая сыростью чуть ли не до костей, отвратительная морось. Где-то вдалеке залаяла собака. Долли тряхнула головой, пытаясь заставит мир стать хоть немного на место, и, пошатываясь, направилась в сторону входа в «Синюю Шляпу». Домой она не собиралась возвращаться. В воздухе витал терпкий запах травки. — А я ему и отвечаю — пошел ты на хуй! — похихикивая, закончил свой рассказ какой-то бритый парень с татуировкой над бровью. — Ну, а он мне — сам ты пошел! — Во лох, — слегка нервно гоготнул толстяк у стены, затянулся и передал самокрутку по кругу дальше. Долли сидела в углу, поджав колени к подбородку и обхватив их руками. Голова казалась какой-то тяжелой, а на веки словно навесили свинцовые гирьки. Хотелось уткнуться носом в колени и отключиться, но сон не шел. Старая карга так и не появилась за все эти дни. Обычно она обзванивала все вытрезвители уже на следующее утро после ссоры, но сейчас Долли успела уже дважды напиться так, что ее забирали, а попыток найти ее не было никаких. «Ну и хер с тобой, — думала Долли, покрепче обнимая колени. — Сдохну нахуй тебе на зло. То-то поплачешься потом». Перед глазами встала сладкая картина: церковь, огромный гроб, заваленный белыми цветами, она, такая красивая и непостижимо далекая в этом гробу. И мать, заливающаяся слезами над ней, просящая прощенье за все, что наделала. Долли невольно ухмыльнулась, настолько ей это понравилось. — Чувак, не задерживайся, нам всем хочется, — бритый с татуировкой толкнул толстяка локтем в живот. Тот тихо охнул и явно против воли отдал самокрутку. В стакане было что-то прозрачное и явно весьма крепкое. Долли таращилась на жидкость пустым взглядом, положив голову на барную стойку. Изнутри пожирал холод. За спиной, кажется, кто-то дрался — по крайней мере, грохот вперемешку с матами и звоном битой посуды ни на что другое особо не походил. — Да блядь, прекратите, а то придется копов вызывать! — взвизгнул истерический женский голос. Долли не обернулась: ей было не интересно. Ей вообще ничего уже было не интересно. Бедра коснулось что-то горячее. Долли медленно опустила взгляд и уставилась на широкую волосатую ладонь. — Эй, детка, — ладонь прошлась вверх-вниз по бедру, затем скользнула ближе к промежности. — Не хочешь поразвлечься? — Съебись нахуй, — хрипло отозвалась Долли, подняла голову и опрокинула в себя стакан. Бен смотрел ласково и в то же время как-то затуманено. Сдыхающая лампочка у него за спиной время от времени подмигивала, так и норовя погаснуть. — Хей, Долли, это отличная вещь. Даю слово, — в его руках поблескивал шприц. — Вставляет так, что травке и не снилось. Один укольчик — и сразу станет так хорошо-о-о… Она выхватила шприц слегка подрагивающей рукой, поднесла поближе к глазам. Где-то в затылке кольнуло какое-то смутное чувство опасности, но Долли почти сразу на него забила. Ее слишком достал непрекращающийся холод. Свет от лампы призывно горел на кончике иглы. Ласково-затуманено улыбался Бен. Перед внутренним взглядом висела картинка раскаивающейся над засыпанным белыми цветами гробом матери. Долли потянулась за жгутом. — Эй, красавица, не надо этого делать, лучше пойдем со мной. Она подняла взгляд — долговязый парень с мелкими кудряшками, словно появившийся из ниоткуда, уже подхватывал ее под локоть. — Ни хера себе, какие у тебя глазищи! — в его взгляде было искреннее восхищение, на губах прилепилась безмятежная улыбка. — Пойдем ко мне. У меня трава есть зачетная. И пошатнулся, едва не свалившись на пол. В окно настырно пробивались лучи солнца, разрисовывая ободранные обои странным узором. Дырявое одеяло наполовину сползло с узкой кровати и теперь подметало краем грязный пол. Кучерявый парень — как там его звали? — валялся рядом, храпя на всю глотку. Одна его рука все еще сжимала горлышко бутылки, вторая — обнимала Долли за голую талию. Солнце продолжало лезть в окно, высвечивая жуткий срач в маленькой квартирке. Долли было все равно. Ей наконец-то было тепло.