Два слона и До Кёнсу

– Прости, Кёнсу. Я нечаянно. С таких слов обычно начинались непредвиденные ситуации. В этот раз перед этими словами последовал острый и резкий звук бьющейся керамики. Кёнсу мог дать голову на отсечение – это была его единственная кружка на работе. Благо пустая. Кёнсу тремя минутами ранее сделал последний глоток полностью засахарившейся холодной жижи, которая была когда-то, часа два назад, чёрным чаем с двумя ложками сладкого песка. – Прости. Прости-прости-прости… – тараторил Пак Чанёль, всё ещё неуклюже возвышаясь над До Кёнсу и держа в руках синюю папку с документацией. Пунцовые кончики оттопыренных ушей готовы были сиюсекундно воспламениться. До задумчиво вздохнул, облизал губы и хотел выпроводить слона из посудной лавки, который своим широченным бедром смахнул его любимую и единственную кружку на пол, но молча опустился на корточки и аккуратно собрал большие осколки красной керамики в руку. Ноги Чанёля недвижимо простаивали перед глазами дыру на мягком линолеуме. Он даже не пошевелился, чтобы сходить до шкафа и достать пластмассовую щётку с длинной рукоятью. Всё это сделал Кёнсу, заметив лишь неловкое переминание с ноги на ногу и вспотевший след пальцев на матовой папке с документацией. Та скользила в руках Пака и так и норовила поздороваться с полом, как кружка пятью минутами ранее. Хорошо хоть, что отчётность обладает большей живучестью, чем хрупкая посуда, для неё бы это знакомство не закончилось смертью, как ни крути. Дабы не испытывать синюю папку на предмет прочности и того, хорошо ли сшиты листы, Кёнсу протянул руку, забирая её из рук Пака и чувствуя влажность и тепло матового пластика. – Там нет только последней таблицы, – виновато потупил взгляд в пол Чанёль, едва ли не ковыряя ногой дырку в линолеуме. Кёнсу хотел было сказать, какой тот безответственный, потому что документацию сдавать уже завтра начальнику отдела, а ещё не всё готово, но вовремя прикусил язык – виноват в этом был он сам, прежде всего. – Там ещё половину считать, – отчитался Кёнсу и встретился с виноватым взглядом вновь. – Ну что-о-о? – Ты на меня сердишься, да? – не менее виноватым, чем взгляд, голосом прошелестел Чанёль на уровне еле слышного шёпота. Такого Чанёля хотелось затискать, и неважно, что тот был порядочно выше самого Кёнсу. Не важно. Просто он выглядел как плюшевый щенок, смотрел глазюками кота из «Шрека», и его уши забавно шевелились. Кёнсу не мог отчитывать такое милое существо за что-либо, за любые проделки. Хотелось только погладить по пушистым шоколадным вихрам, прижать голову к груди и успокоить. – Не сержусь, Чанёль, иди работай, – протягивая папку обратно, сказал До. – Но ведь сердишься, я доставляю одни проблемы, – не унимался Пак. Вроде и старше Кёнсу, но ребёнок ребёнком. Единственное, что выбивалось из образа ребёнка – расстёгнутая на две верхние пуговицы рубашка нежно-салатового оттенка из-под лёгкой тёмно-серой толстовки. Когда Кёнсу опускал взгляд с больших, наивных глаз, то непременно натыкался на ходящий вниз-вверх кадык и остро сходящиеся сантиметрах в десяти от него ключицы, так и заставляющие Кёнсу облизываться от раза к разу. Кёнсу машинально при этих мыслях поправил бейдж, сровняв его с чёрной «удавкой», как называл Чанёль галстуки. Тщательно застёгнутые все до одной пуговицы на идеально выглаженной белоснежной рубашке Кёнсу и разгильдяй-соблазнитель Чанёль – достойная друг друга пара… – Да, Пак Чанёль, от тебя одни проблемы, но я не сержусь. Всё, шуруй, люблю тебя, до вечера! – вытолкал из кабинета экономистов Чанёля Кёнсу. – Прости-и-и-и-и! – отчаянно послышалось перед тем, как Кёнсу захлопнул дверь в кабинет и посмотрел на часы. От рабочего дня оставалось меньше часа. Кёнсу всегда говорил «люблю тебя», пытаясь возыметь хоть какой-то эффект на лопоухого Пак Чанёля, но тот, казалось, пропускал всё мимо ушей, либо настолько привык, что не придавал этому значения. Чанёль извинялся всегда и везде, за всё, что делал и чего не делал, где был виноват он, а где – Кёнсу, можно ли было исправить это или нельзя. До даже не знал, был ли для Чанёля важным тот первый раз, когда он сказал «я люблю тебя». Возможно, Чанёль и тогда пропустил всё мимо, потому как не ответил ничем занимательным, кроме «прости, твой паркер теперь сломан, я куплю новый, ты не должен волноваться». К слову, Кёнсу и не волновался, потому как доломал его сам, но выбросить не успел, а Чанёль подумал, что опять виноват он, когда нечаянно приземлился на него пятой точкой, усевшись на письменный стол. Чанёль какое-то время после косяков осторожничал чересчур, даже руки в карманах джинсов прятал, когда нужно бы взять у Кёнсу пакет с документацией, потому что тому тяжело, ну или хотя бы открыть дверь в машину. Чан даже влез на пассажирское сидение собственного «кольта». Эту модель автомобиля, Кёнсу точно помнил, Чанёль приобрёл лишь с тем плюсом, что не приходится нагибаться в три погибели с его огроменным ростом. Да, машина была не ахти какой презентабельной, зато вместительной. Один двухметровый Пак Чанёль чего стоил. – Так и будешь молчать? – осторожно поинтересовался Кёнсу, беря курс на супермаркет возле дома. – Вдруг я тебя ещё больше рассержу, ты меня тогда выгонишь из дома, а нам отчёт сдавать, – насупился Пак и отвернулся к окну, слегка опустив стекло. Подуло хоть и влажным, но морозным воздухом. – Прекращай, – закатил глаза До, пока Пак не мог этого видеть, – я не сержусь. Подумаешь, кружка… – Ты говорил, что она последняя, – ещё более слезливо отозвался Чанёль. Казалось, что он вот-вот заплачет. – Мне кажется, я только и делаю, что раздражаю тебя. Прости… Да уж. Кёнсу уже начинал как-то думать, что Чанёль действительно раздражает, а иногда и вовсе нестерпимо бесит своими беспричинными извинениями. Но ему было не объяснить. Бесполезно. Пустая трата времени. Чан был уверен, что даже миллион извинений не спасёт его тощую задницу от праведного гнева Кёнсу и считал жизненно необходимым извиняться по сто раз в секунду. Ладно, это уже преувеличение. Но Кёнсу мог поклясться, что сумеет с достоверной точностью скопировать интонацию, с которой Чанёль произносит это пресловутое «прости». Даже глаза бы такими же сделал, если бы потренировался. – Тут будешь? – спросил До для приличия, хотя знал ответ. Пак не пойдёт в магазин, если в этом нет особой необходимости. А тележку докатить до машины Кёнсу вполне сможет и сам. Чанёль коротко кивнул и уткнулся в телефон, открывая какую-то игру. Кёнсу сунул в уши наушники-капельки и двинулся в супермаркет. Помимо еды он собирался купить заодно и кружку на работу. Проходя мимо полок, он задержался в отделе посуды и углядел милую пузатую кружку голубого цвета с мультяшными овечками среди кучи разномастных. Кёнсу закупался, чтобы отметить рождественский вечер в тихом кругу, но это не мешало ему смести с полок практически всё. Вернулся в машину он почти через час, отстояв километровую очередь к кассе в преддверии Рождества. До дома добрались уже быстро, Чанёль донёс тяжёлые пакеты до четвёртого этажа, разулся и пошёл на кухню разбирать пакеты. Истинно ребёнок. Бесполезно говорить Чанёлю не кусочничать, он всегда надрывал герметичные пачки и пробовал-пробовал-пробовал… До отставил сумку в угол, предусмотрительно ещё в супермаркете спрятав туда кружку подальше от Пака, и, кинув пакет с документацией на диван, двинулся в кухню. – Я распечатал таблицу, твоя задача – сверить и подшить, – встал на носочки Кёнсу и потрепал старшего по кудрявой макушке. Пальцы мягко проваливались в пушистые локоны. – А я пока ужин приготовлю. Чанёль неловко кивнул, но без виноватого взгляда так и не обошелся. Кёнсу досадливо скрипнул зубами, но промолчал. Посмотрел, как Пак вооружился дыроколом, синей папкой и файликом с последней таблицей и уселся за кухонным столом, и принялся готовить рагу. Они молчали, не решаясь сказать друг другу что-либо, Чан громко шелестел бумагами, а Кёнсу то и дело пробовал на вкус бульон. Когда сопение Пака перешло все слышимые границы, Кёнсу сдался: – Ну иди попробуй, иди, только готово будет минут через десять, – по правде говоря, желудок До тоже недовольно бурчал, а Чанёль не научился выражать своё желание покушать ничем иным, как шумным втягиванием запаха еды. Пак тут же оживился и подскочил из-за стола, ударившись коленом об угол. Болезненно простонал, но на пути к еде его ничего не могло остановить. Только недовольный взгляд Кёнсу и его умение больно бить по рукам. Кёнсу зачерпнул ложкой немного бульона, попавшаяся горошинка маленьким островком перекатывалась по металлу, и подул на парящую жидкость, страхуя ладонью внизу, чтобы капля не сорвалась на пол. Затем протянул ложку Чанёлю, придвинув к самому рту, и наклонил, всё ещё пристально следя за крупной каплей бульона снизу, устремившейся в сторону наклона. Пак шумно втянул бульон и, прожевав горошину, облизнулся. – Вкусно, – озарил он Кёнсу широкой улыбкой. – Тебе помочь? – Не надо, иначе мы без ужина останемся, – без задней мысли ляпнул Кёнсу, тут же заметив, как улыбка сползла с лица лопоухого, но исправить ситуацию не успел. – Прости… – Стоп! – в примирительном жесте выдвинул вперёд руки Кёнсу. – Перестань извиняться, ладно? Я не говорил, что мне это не нравится или бесит меня. Я не спускаю на тебя всех собак за это и отношусь с пониманием. – Но я не могу не бесить этим, это угнетает меня самого, как это может не раздражать? Кёнсу взял большие ладошки Чанёля в свои и посмотрел ему в глаза: – Я люблю тебя и считаю твою неуклюжесть милой, – улыбнулся До, превращая губы в подобие сердечка, которое так нравится Чанёлю. Чанёль нахмурил брови и тихо извинился, назвав себя занозой в одном очень интересном месте. Кёнсу вновь стиснул зубы и понял, что Чан не воспринимает его слова всерьёз, либо снова пропускает мимо ушей. За оставшийся вечер До насчитал ещё с десяток извинений: за упавшую папку, что пришлось перешивать, ибо выпал держатель, за грохот на кухне, пока Кёнсу был в душе, а Чанёль мыл посуду, за то, что сам поскользнулся и навернулся в ванной, за неправильно заправленное в пододеяльник одеяло. Казалось, Пак был вообще неприспособленным к жизни, но Кёнсу только и делал, что умилялся, переделывая всё за ним. Кёнсу никогда не уходил домой на обед, но в этот раз нужно было успеть до вечера сделать Чанёлю сюрприз. Они уже давно договорись о том, что поздравлять с Рождеством они будут друг друга наедине, дома, чтобы никто не мешал, и эта традиция всегда неукоснительно соблюдалась. Встретился с Чанёлем он на лестнице по пути в кабинет и отдал ему заодно ключи от машины. Вспомнил, что в сумке до сих пор лежит кружка, и решил налить кипятка из тента в коридоре, не заходя в кабинет. Аккуратно, чтобы не расплескать воду, Кёнсу прошествовал через весь путь до кабинета, различая дорогу лишь краем глаза. Едва не вписался в стеклянные двери, отделявшие его отдел от общего рабочего холла, что был рассчитан человек на семьдесят и поделён перегородками на секции. По памяти нашёл собственное место и, когда оторвал взгляд от кружки, обомлел. – Что за… Кёнсу бы точно пошёл искать свою кружку после этого зрелища: на его столе стояла идентичная кружка, полная мармеладок, со стикером в форме жёлтого сердца, где было чанёлевским почерком аккуратно написано «Прости, Кёнсу-я… С Рождеством?..» Но никуда ходить не пришлось: Кёнсу в руках держал точь-в-точь такую же кружку, которую он купил вчера сам. В кружку был воткнут паркер под серебро с красивой, чернёной гравировкой «До Кёнсу». Простенький, испещрённый на колпачке кленовыми листьями, удобно ложащийся в руку. Кёнсу был растроган. И пусть Чанёль хоть всю жизнь бьёт, ломает и крушит всё вокруг, но он всегда заботлив и внимателен к Кёнсу, хоть и имеет вредную привычку постоянно извиняться. И Кёнсу даже не подозревал, что через каких-то полчаса столкнётся нос к носу с Чанёлем и разобьёт уже полную кружку с чаем у самого выхода из кабинета. А потом на его глазах, выражающих вселенский ужас, обиду и вину, Кёнсу достанет из шкафа чанёлевский подарок с мармеладками, впихнёт ежевичную ему в рот, а остальное высыплет в пакетик, чтобы заварить себе чай уже в новой кружке. – Давай ты просто завяжешь мне глаза шарфом? Неудобно, наверно, тянуться к двухметровой вышке, – улыбнулся Чанёль. Кёнсу решил, что Чан прав, но потом оказалось, что ни у одного из них не было шарфа, максимум – галстук. И Чанёль сказал, что просто закроет глаза и не будет подглядывать, правда-правда. Кёнсу же, открывая дверь в квартиру и ведя за руку Пака, всё время оглядывался, не смотрит ли тот. До прижал палец к губам, посмотрев на сооружённый сюрприз, и усмехнулся: роз в квартире не было, когда он приезжал на обеде, чтобы привезти щенка. Теперь же лопоухое бежевое чудовище держало в зубах букет белых роз и намеревалось устроить с ним игры на выживание. Вовремя они, однако, вернулись. Хотя что говорить – Кёнсу выбрал самого задиристого и энергичного щеночка из всех. Он решил, что так Чанёль перестанет извиняться, если в доме будет два погромщика. Выпустив из своей руки ладонь Чанёля, Кёнсу поднял на руки маленького лабрадора, прошелестев обёрткой от букета, и посадил его на руки Паку. Как по команде щенок теперь уже вовсю скулил и рвался облизать всего Чанёля с ног до головы, а Пак не мог угомониться, говоря Кёнсу слова благодарности. Когда же щенок успокоился, Пак увидел истерзанную упаковку букета и вновь поник, будто нашкодил он сам. – Я думаю, ты не против, если мы назовём её Элли? Сокращённо от «elephant», – усмехнулся Кёнсу, обнимая Чана, и щенок спрыгнул с их рук, уносясь в кухню. Тут же послышался гром посуды, а затем, кажется, упала табуретка. С каждым таким звуком лицо Чанёля становилось всё виноватее и виноватее, а лицо Кёнсу – всё мрачнее. – Даже не вздумай, – наигранно серьёзно предостерёг Кёнсу. – Но… Это же теперь мой щенок… Прости, ладно? – потёр переносицу кончиком пальца Пак и обнял младшего. – Я научу его хорошим манерам. Кёнсу не сказал вслух, но подумал обратное, Чанёль ведь и сам не имел того, чему хотел научить маленькую крушительницу их дома. Но Кёнсу и не против. – Просто скажи, что ты меня любишь, Чанёль. Этого хватит. – Люблю, – опешив. – И я тебя люблю, – легонько коснувшись губами уголка губ Чанёля. – С Рождеством. Кёнсу знал, что это было не последним извинением, но поделать ничего с этим не мог. Пусть и вина была не Пака, он всё равно извинялся и пытался исправить ситуацию. Кёнсу любил в нём всё, хоть это и крайне бесило иногда. Наверное, если бы Пак не извинялся, это был бы уже не Пак, и вряд ли бы Кёнсу уже так нежно любил такого Чанёля. А сейчас всё правильно. Безусловно.

Fin.