***
Иоганн с интересом наблюдал за окружающими его людьми, ему было интересно изучать их поведение в эту необычную ночь. Ему казалось что в воздухе парят какие-то наркотические травы, поэтому он сидел в стороне, укрыв лицо платком. Под боком теплились книги, еще полностью чистые, без единой надписи. Он уже предвкушал, как, усевшись где-нибудь в тени дерева испишет ее всю, как и многие другие. Он был уверен в правильности своего поступка, пока что его все устраивало и не предвещало беды. Люди не только спокойно приняли его, но и разрешили участвовать в этом интимном празднике, что полностью погасило его настороженность. Он внимал окружающим, с удовольствием рассматривая их наряды и поражался изобилию действия и буйством здешней красоты. Ох, как же прекрасны женщины и мужчины их общины! Их тела были тонкие и легкие, покрытые темной кожей, но в то же время внутри был твердый стержень, не дававший их сломить. Мышцы перекатывались под кожей даже у хрупких женщин, что уж говорить про мужчин. В своей голове он уже сделал много заметок как лучше нарисовать их убранство и изящество, как вдруг его размышления резко прервали. — Урсук-тым, чужак? — голос принадлежал молодому юноше, одетого в шкуру оленя. Его лицо скрывала темная ткань в черной вязи. Он тотчас же убрал руку от плеча Иоанна и внимательно посмотрел на него. — Ты хочешь сидеть рядом? Свободно, присаживайся. — и, на случай быть не понятым, он отсел в сторону и протянул руку. Юноша присел тотчас же, опять посмотрев на него выжидающе. Сейчас Иоганн заметил что тот был выше его на пол головы. — Урсук-тым? — Прости. Мне непонятно. Ты меня понимаешь? Ты спрашиваешь мое имя? — говорить с платком было не очень удобно, поэтому он снял его и положил в наружный карман. Стало легче дышать и он вздохнул полной грудью. Юноша напрягся, наверное приоткрыв губы, по крайней мере так показалось Иоганну. Было понятно, что его язык был труден для восприятия, однако он, кажется что-то понимал. — Земля. Север? Далеко? — Да! — он мечтательно улыбнулся, вспоминая былое. — Действительно далеко, часто холодно и много снега. Далеко. У вас идет снег? — Снег? — голос был звонким и взволнованным, парень переминался из стороны в сторону — Белая пыль? Небо? — Да! — Иногда. Когда было последний раз… Не помню. — незаметно он вытянул руку вперед и положил на себя, указывая в быстро вздымающуюся под накидкой грудь. — Алтын! Алт! — Тебя так зовут? Красиво! Я Иоганн Шульц. Рад встрече, мой милый друг. — и мужчина протянул руку, чтобы поздороваться, но был неправильно понят. — Нет?! — воскликнул Алтын, резко вскакивая с места и привлекая чужое внимание. — Нет меча! Нет оружия! Не нападать! — Успокойся! — Иоганн старался говорить медленно и тихо, приподняв руки вверх, чтобы не спровоцировать драку разгоряченных людей чужого народа. Не факт ведь, что при таком раскладе выберется живым. — Не враг! Друг! Не нападать! Протягивать и жать руку у нас-знак мира. Мир, понимаешь? — Жать руку? — недоуменно донеслось до него. — Да! Смотри. Шульц подошел к юноше и протянул руку. Тот внимательно посмотрел на него, но все же недоверчиво протянул ладонь и, немного выждав, коснулся его руки в ответ. Его ладони оказались горячими и шершавыми, очень легкими. Да и сам он, казалось пылал, как последние всполохи огня. Его волосы отдавали чем-то темным, будто утихающие угли. Сквозь прорези в ткани он разглядел черные, мерцающие в свете далекого костра глаза. Они мазнули по нему чем-то тягучим, после чего он развернулся и быстро ушел к костру.***
Пробуждение было не добрым. Лежа на твердой подстилке он думал, что лучше бы не открывал глаза, а продолжал лежать в темноте. Голова раскалывалась сотнями тоненьких игл, жалящих то там, то сям, как пчелы, сил не было даже на то, чтобы встать и размять тело от утренней слабости. «Видимо в воздухе все же были токсичные пары, а я снял платок. — подумал он, переживая внезапно накативший злостный ком в горле. — Черт возьми!» Не удержавшись, он перекатился на пол и, едва добежав до двери, пнув ее ногой, с трудом освободил желудок, падая на колени. Глаза обожгло ярким светом, переворачивая голову вверх дном, брызнули слезы. Его продолжало рвать желчью. Очнулся он не скоро. В теле сквозила сильная усталость, его шатало из стороны в сторону, когда он поднимался, хватаясь за стену, а затем прислонился затылком к шероховатой поверхности. — Как похмелье, дьявол! И что теперь делать? Меня позовут или нет? Куда я вообще должен теперь идти? «Очевидно, время где-то ближе к обеду. — подумал он, отходя от хижины и рассматривая такие же окружающие домики. — Где все? Они спят? Такая тишь…» Его все еще пошатывало, однако он уже мог здраво соображать. Дорога вела Шульца сначала прямо, недалеко отойдя от своей хижины, а затем резко свернула в сторону домов, ставших заметно больше и как-то… Богаче построенных? Там-то он и наткнулся на немолодую женщину, кормившую ребенка грудью. Та обрадовалась его появлению и активно замахала руками. — Иога, Иога. Долгий спать? Старейшина ждать. Поддержать ребенка, я сейчас вас проведу. — и она ушла, гремя массивным ожерельем, вруча ребенка в его руки. — Эй, постойте, куда же вы идете? Эй! Но женщины уже не было. А ребенок, меж тем, смотрел на него большими темными глазами в обрамлении тонких черных ресниц. Он приоткрыл полные губы и пустил слюну, явно недоумевая где его мать. Или она? Как вообще держать детей? Ей или ему так удобно? — Как беспечно?! Или? Вручать грудного ребенка незнакомому человеку? Как такое может быть. Однако выхода не было, оставалось только ждать. Он присел на крыльцо, аккуратно держа ребенка и прижимая его тело к себе. — Что мне делать? А если ты заплачешь? О, дьявол! Однако держать маленького человека в своих руках было на редкость приятно. Приятно осознавать, что из такого маленького несмышленого комка может вырасти со временем человек, который будет умнее тебя во много раз в будущем. Шульц находил детей слишком сложными в обращении, однако все-таки любил их, хоть и побаивался ненароком причинить боль. Вскоре женщина вернулась, сказав что-то непонятное на своем языке, она одобрительно мотнула головой и забрала ребенка, а затем повела его к старейшине поселения.***
В хижине царил полумрак. Горели свечи. Их всполохи меняли лица окружающих, делая черты более глубокими, отражаясь в мерцании шкур, висевших по стенам. Старейшина восседал на небольшом троне, грозно нахмурившись. На вид ему было лет шестьдесят пять — семьдесят. Его голову укрывала ткань с черными и синими узорами, пряча волосы, и спускаясь вниз, переходя в меховую медвежью накидку. Тот смотрел на него как цепкая птица, и от волнения у Иоганна слегка подрагивал голос. — Рад приветствовать Вас, старейшина! Я очень благодарен вам за то, что вы позволили мне быть среди вас, жить вашей жизнью. Я напишу про вас все так, как есть, без прикрас и фальши. Послышалось шушуканье и возбужденный гомон. Спустя пары минут ожидания не молодой человек вышел из спины старейшины, словно тень, и произнес: — Старейшина принимает и дает добро твоим словам. Твои слова понятны для него, он рад рассказать обо всем миру, но, как видишь, ему нездоровится, поэтому он так короток и внятен. — слышать чистую английскую речь среди местных было в диковинку, он даже рот приоткрыл от удивления. — Меня зовут Вильгельм. Рад знакомству, Иоганн Шульц.***
— Скажи, Вильгельм, у старейшины есть дети? — Конечно! — воскликнул его новый знакомый. — - Самой старшей уже почти пятьдесят, скоро исполнится. Ну, а младшему едва ли восемнадцать, хотя не уверен, трудно судить внешне, точно не скажу. Ты, наверное мог видеть его на недавнем празднике. Тебе пришлось по душе, или, может, это было странно? — У вас это не так часто бывает, я прав? Народ тихий. Мне показалось излишне… Слишком открыто. Вызывающе. — Да… — Вильгельм вытянулся на солнце, вытягивая загоревшие руки вверх. Сейчас он напоминал ему ленивую пуму, любующуюся солнечными лучами. — Если ты мог заметить, там были в основном молодые, ищущие пару люди. Обычно после подобных пиршеств, пляски не проводятся еще очень долго. — А там… Дурманящие травы? Или что, я так не понял. Но было мне от этого очень плохо. — от воспоминания о том утре по телу прошла неприятная дрожь отвращения. Вильгельм громко и задорно рассмеялся. — О, ты заметил, но это не совсем так! Это специально выращенные травы, вызывают первозданные инстинкты. Вырывают наружу внутреннего зверя, так сказать. Местные привыкли уже к их действию, но видимо, тебя забыли предупредить. — А ты… — — О, на меня уже не действует. Я женат на здешней даме. Право сказать, их женщины действительно прекрасны. Никогда я еще не видел такой пленительной красоты, и больше с тех пор я не хожу туда, она не позволяет. — Это да… Ты ведь из Англии? Не скучаешь по родным местам? — Эх… — прозвучало как-то горестно, и на какое-то время воцарилось молчание — У меня нет никого кроме моей жены. По началу было трудно приспособиться к здешним. Белокожего человека воспринимали в штыки, не доверяли, проверяли. Но! Ты видишь, как они сейчас спокойны? Как они доверяют тебе, даже детей вручают в руки, будто так и положено? Ну, может и не все. Но, моя заслуга! Так что да, после всего того, что я для них сделал бросать это место нет смысла и желания.***
Так потекла его жизнь в поселении. Неспешная череда дней, наполненных рутиной и красотой природы. Он вставал с утра, умывался, ел фрукты, пил воду. Когда мужчины покрепче уходили на охоту, не взяв его, он не проявлял обиды. Они говорили, что в лесу сейчас неспокойно и лучше пока подождать — зверье напугано чем-то, оно должно успокоиться, тогда и можно выходить. Он помогал матерям, смотрел за детьми, стругал копья, в общем делал все, что по его силам. Вот и сейчас нож в руке ходил уже привычно, отделывая кору от твердой древесины. У населения были мечи, однако они предпочитали копья, луки и топора. Да и кузнеца он здесь не видел, возможно, они получили оружие от других племен. А меж тем его книга постепенно заполнялась. Он с удовольствием заполнял каждую страницу, аккуратно рисуя одежду и лица людей, да и просто расписывая их уклад дня и обычаи. Так же он узнал, что Вильгельм пришел к ним лет двадцать назад, и с тех пор большая часть их племени скудно-бедно, но понимала его речь и могла ответить, если что-то спросишь. Так же и он сам обучился их языку, что шло у него очень быстро и легко, и теперь он каждую неделю по несколько раз вечерами собирал всех, кто хотел учится, и обучал языку, да и вообще всему, что он знал и умел. Это приносило свои плоды, люди стали более смышлеными и раскованными в некоторых вопросах, и за все благодарили его. Однако были и те, что все еще воспринимали его в штыки, относясь очень пренебрежительно и с опаской. Эти люди жили в конце поселения и Иоганн старался там не задерживаться и по мере своих сил не ходить туда. Днем жара палила, даже сидя в тени от избы. Камни, нагретые солнцем, были очень горячими. В воздухе текло что-то густое, словно мед, запахи какие-то пленительно сладких цветов. Свою одежду пришлось снять, в ней просто не выжить в такую погоду. Торс был оголен, мешковатые брюки стягивали вниз. С завистью он смотрел на тех людей, которые, не стесняясь своей наготы, ходили почти голые, хотя это его очень смущало, особенно, если это были молодые девушки. — Урсук-тым? — знакомый голос донесся до него из стороны, а затем, когда он повернулся, ему сунули согнутую руку прямо перед лицом. — Мир? Иоганн нахмурился. Без накидки и ткани, закрывающей лицо, он бы юношу точно никогда не узнал. Но это был он: все те же влажные глаза и острые скулы. Одежды, как таковой на нем не было. Что-то вроде набедренной повязки в паху, ожерелье — клык волка и тонкие медные обручи на руках. А еще черная вязь, ведущая от кистей на тонкие руки, и переходя на изгибы шеи — неизменная атрибутика их племени. — Мир! — довольно протянул мужчина, пожимая руку. — Хочешь сесть рядом? — Да! Алтын сел рядом с ним, гремя обручами, а затем утих. Было немного неловко стругать копья под чужим внимательным взглядом. — А что сейчас в лесу? Мне толком не объяснили, не пускают. — старался он наладить беседу, указывая в сторону длинного забора, отделяющего поселение от деревьев. Тишина угнетала. — Гора. — Алт напряженно посмотрел вверх, где в мареве тумана виднелись темные пики гор. Иоганн тоже посмотрел туда, стало не по себе. — Поток падать. Странно. Животные беспокойно. Недавно зашло животное дикое! Очень. Страх. Разгромило хижину, напугать детей. Его убить и съесть на празднике. — На этом празднике? Ясно. А жара продолжала палить. Пот так и тек со лба, он очень быстро устал, его мучила жажда. Перед глазами стояла мутная пелена. Его организм не привык к таким температурам, хотя он уже давно путешествовал. Руки дрогнули и опустились. — Не так! — Алт грубо выхватил нож из его вспотевших рук, прежде чем тот упал на землю. — Тонко, сломается! Нужно остро. — Мне трудно подняться. Плохо из-за жары. Вода? Принесешь? — пересохшими губами произнес он с трудом, сглатывая загустевшую слюну. Теплая рука легла на его лоб. Глаза внимательно смотрели в его, и, кажется, видели саму душу. Они долго изучали что-то в его лице, но, кажется, не нашли то, что хотели. Ресницы трепетно подрагивали, а с верхней, чуть полной губы, скатилась маленькая капелька пота. «Наверное соленая.» — подумалось ему отстраненно. — Сейчас.***
Как из толщи воды до него доносились звуки знакомого голоса. Руки, державшие его, дарили приятный холод. А еще на лбу была мокрая повязка. — С виду здоровый взрослый мужчина в расцвете лет, — сокрушался Вильгельм, — А пал от лучей солнца. Хотя да, такая белая кожа… — Кхе, — говорить было трудно, язык будто прилипал к небу. Иоганн повернул голову и приподнялся. — А долго я так прохлаждаюсь? — Не стоит волноваться. Сегодня и в правду уж слишком сильная жара. Даже охотники рано вернулись — в лесу сейчас невозможно находиться, правильный поступок. — А тебя позвал… — Алтын. Я даже немного удивился, когда тот пришел ко мне. Он не особо разговорчивый и держится больше в стороне от остальных, но о тебе он действительно волновался. — Я бы так не сказал. Он… Немного странный. Мы уже и раньше пересекались. — О, видимо, ты привлек его своей непохожестью на остальных, как, в свое время, его внимание привлек и я. Ну что же, раз тебе лучше, пошли, покажешь свою рукопись. Если что не так, то я помогу исправить.***
Сегодня было даже прохладно по сравнению с вчерашним днем. Он и еще парочка мужчин и женщин пошли на рыбалку. Сети были старые, однако это не мешало им выполнять свою службу и ловить много рыбы, будто они были заговорены кем-то на удачную ловлю. Вода остужала пыл, и Иоганну было очень хорошо сейчас, он даже, переборов внутреннее смущение, носил ту же набедренную повязку что и остальные жители поселения, решив что парится как рыба в котле он не будет. И действительно стало легче не только физически, но и душевно. А еще одна из дочерей вождя разрисовала его тело такой же вязью, что и у остальных. Но, в отличии от остальных жителей, его вязь была тоньше, и не спускалась к паху и спине. Он заметил что, несмотря на очень дурной запах при нанесении, вязь держалась достаточно долго и даже при попадании воды не стиралась. Река была спокойной. Она приняла в себя людей очень легко, без сопротивления, как родная мать, с распростертыми объятиями. Волны мерно покачивались, отражая лазурь неба. Ноги утопали в мягкий ил и грязь, а вода доходила ему где-то до пупка и выше, хотя он старался не лезть слишком глубоко. Кругом стояла блаженная тишина, было слышно лишь как изредка люди переговаривались, натягивая сеть. Улов вышел довольно неплохим, после рыбалки, выйдя из реки, остальные люди пошли обратно в селение, но Иоганн остался, наблюдая за мерцанием светлых вод. Он старался запечатлеть эту картину в своей голове, чтобы позже перенести ее в книгу. Сколько ему еще оставаться здесь, чтобы никому не быть в тягость? У него не было места где бы его ждали, у него не было того места, куда бы он хотел вернуться, где бы он хотел быть свободным, таким, какой он есть. Хотя все же были люди которые, наверное, ждали его ежемесячных телеграмм, но к ним он особого душевного тепла не питал. — Иоганн! — прозвучало звонко, и его тут же сшибают с ног, валя на мокрый песок. Алтын был взмокший от пота, горячий, с живыми глазами и спутанными, как гнездо птицы волосами. От него пахло горьковатой золой и легким шлейфом полевых цветов. Его тело придавило Шульца, так что он даже руки толком поднять не смог, а ведь с виду и не скажешь, что в щуплом теле кроется такая могучая сила. Юноша, поняв свою ошибку, смутился и слез с мужчины, задорно улыбаясь. — Хорошо? Ничего не болит? — прозвучало взволнованно. — Это было довольно неожиданно. — ответил Шульц, отряхивая прилипший песок. — Что случилось? Ты что-то хотел от меня? — О да! — только сейчас он заметил за его поясом лук и колчан со стрелами. — Охота! Да! Пошли в лес, я хочу подстрелить птицу или лань, скоро день прибытия моей сестры на этот свет. — О, неужели прошло уже столько времени? А ведь казалось, что только недавно я прибыл сюда… Ладно, пошли. Но ведь в лесу сейчас небезопасно? — Там всегда было безопасно. Идем, быстрее, пока солнце еще не сошло с неба. *** Лес жил своей жизнью. Кроны вековых деревьев мирно и как-то даже лениво раскачивались под дуновением редко заглядывающих сюда северных ветров. Всевозможная зелень пьянила его, под ногами похрустывали ветки, за что Алтын шипел, говорил вести себя тише. Он выглядел сейчас, как прирожденный охотник: напряженно пригнувшийся низко к земле, крадущийся, готовый в любой момент кинуться и преследовать свою несчастную жертву, пока та не упадет от жажды или от изнеможения. Он показывал ему следы, заметить которые он никак не мог раньше! Для него это была просто земля, где кое-где лежали сломанные ветки, или просто вмятина. Это было невероятно увлекательно, что даже захватывало дух. — Ты умеешь стрелять? Лук? — донеслось тихо из стороны, они остановились. — Важно, я научу, если хочешь. Обращение Шульца с луком сводилось всегда к тому, что раньше, пытаясь слушать уроки своих учителей, пускал стрелу, и та летела всегда куда угодно, но только не в цель и потому, пожав плечами, он ответил: — А давай. Алтын стоял непозволительно близко за его спиной, придерживая его руки в правильном положении. Спиной мужчина чувствовал как медленно и размеренно бьется его сердце и приподнимается грудь, а еще жар. Были ли все люди из поселения такими жаркими, или же этот жар был присущ лишь одному ему, он не знал, да и как-то не хотелось проверять. Вдруг окажется другое? — Спина — ровно. Руки — вот так. Не сутулься. Ровно. Расслабь руки. Лук — продолжение тела, твои руки, твои пальцы? Представь? Понятно? Вибрация его голоса приятно отдавала в его спину и прокатывалась по всему телу мелкой дрожью, путаясь где-то на кончиках коротких волос. Почему-то рядом с Алтыном было спокойнее и легче думать, а из головы будто уходили лишние мысли. Он был полностью сконцентрирован и весь во внимании. А ведь и правда — лук был легким, и, прикрыв глаза, можно было представить, что руки не кончаются на кончиках пальцев, а переходят на тетиву и острый наконечник, становясь единым целым. — Понятно? Давай сам. Дыхание. Глубоко. Видишь куст? Птица. Пух ценный. Попробуй ее убить. Алт отошел чуть в сторону, давая место для размаха. Глубоко вздохнув, мужчина направил острие стрелы в сторону куста и напряг зрение. Птица была большой, хотя, возможно, так казалось из-за цветастого оперения. Далековато. А что, если он промахнется? Но парень, стоящий рядом, смотрел на него на редкость спокойно и уверенно, потому он не мог допустить ошибки. Мгновение — будто натянутые нервы. На выдохе. Стрела, рассекая воздух, попала точно в цель, и птица, издав последний крик, не успев понять, что произошло, пала ниц. Алтын довольно улыбнулся, поднимая птицу с земли. — Прямо, у-у-у! В сердце! Насквозь. Ты — хороший ученик! — Скорее, ты — хороший учитель. Чьи-то щеки заалели. Вздернув гордо подбородок вверх Алтын, делая вид что ничего не произошло, положил птицу в кожаный мешок и они пошли дальше. — Не отставать. Потеряться — я тебя не искать, белая кожа