Алва, стихи и Люди Чести

Однажды, накануне Зимнего Излома Ричард получил письмо от кансилльера Талига. Эр Август приглашал его к себе в особняк. «В домашней обстановке истинные борцы за дело Великой Талигойи собираются в моем доме, дабы отпраздновать Зимний Излом и пообщаться вдали от суеты». Далее шла просьба прибыть тайно от Первого маршала. Рокэ пил и играл на гитаре, когда к нему вошел оруженосец. - Монсеньор, я вам буду нужен вечером? Ворон посмотрел затуманенным взглядом на юного Окделла: - А к-куда вы соб-рались? - У меня свидание, - не моргнув глазом, соврал Ричард. - Ид-дите, юноша, - Алва налил себе еще вина и залпом выпил бокал. Ричард вышел, сопровождаемый звоном струн и кэналлийским напевом. Ночь черна, но твои глаза еще черней – ай-яй-яй, Но чернее всего твоя душа – ай-яй-яй… Дик подумал, что кэналлийские песни – это хорошо но он, как Повелитель Скал и наследник Эгмонта и потомок святого Алана, обязан посетить старого и больного борца, растерявшего здоровье в интригах за дело Великой Талигойи. Пришлось надевать старый колет родовых цветов Скал, ибо появиться в цветах своего сеньора – значило оскорбить все общество Людей Чести. Колет был мал, потерт и тесен. И вид был у Ричарда отнюдь не праздничный. Но эр Август встретил его приветливо. И первым делом спросил, знает ли Алва о том, что оруженосец пошел к нему. - Не знает, - робко ответил Ричард, ибо о том, что знает Рокэ неизвестно ни Леворукому, ни Создателю. Разве что кардиналу Сильвестру – и то не все. - И слава Всеблагому, - облегченно вздохнул кансилльер и провел Дика в "богато" украшенный зал. Там уже собралось самое изысканное общество. Несмотря на маски, которые закрывали лица, Ричард узнал всех. Вон там, у окна – Килеан-ур-Ломбах беседует с Штефаном ур-Приддхен, а у стола лакомится паштетом Иорам Ариго, оглядываясь с таким ужасом, будто уже пришли гвардейцы, арестовывать братьев Ариго. Ги рассматривал картины, изображавшие различные натюрморты и портреты святого Алана и Эрнани Ракана. Зеленые ветви, которые кансилльер счел лучшим украшением зала, почему-то напомнили Ричарду о похоронах. Именно такие ветви в Надоре кладут на надгробную плиту. Но он не стал говорить ничего – незачем расстраивать старого больного человека, да еще к тому же, друга семьи. Кто как может, тот так и украшает зал. Вдруг среди гостей прокатился восторженный шепот. «Прибыла Её Величество, - шепнул проходивший мимо Джеймс Рокслей, - только т-с-с-с-с, она тут инкогнито». Взоры были прикованы к хрупкой фигурке в темно-красном платье и черной полумаске. Волосы были убраны под изысканный убор. В-общем, узнать королеву было непросто. Она скользнула по залу, как тень, ловя восхищенные вздохи и комплименты. - Как вы прекрасны. - Вы очаровательны. - Ангел Создателев. - Как мы рады видеть вас здесь. Королева бледно и грустно улыбалась в ответ: - Благодарю вас, господа, вы очень добры. Ричард стоял, глядя на Прекрасную Королеву, что являлась ему в юношеских грезах. «Как она прекрасна, - думал он, не в силах отвести от неё глаз, - как нежна и тонка, и как страдает она во дворце. Словно птичка в золотой клетке. Но когда на трон взойдет потомок Истинного Ракана, она станет свободна. И, может быть, обратит внимание на сына Эгмонта Окделла». И он приосанился, желая выглядеть старше и мужественнее. Тем временем, гости вернулись к прерванной появлением Её Величества беседе. - Когда потомок презренного Оллара покинет страну…. - Зима будет еще холоднее… - Кто как, а я полагаю, что мориски…. - Достойны уважения, несомненно. - Кто знает, что думает по этому поводу всемогущий Дорак? - Полагает, что куропатки хорошо прожарены… Кансилльер решил, что пора направить беседу в нужное русло. - Господа, - он хлопнул в ладоши, привлекая всеобщее внимание, - мы все-таки собрались тут, чтобы отметить Зимний Излом и повеселиться. Поэтому каждый из вас должен прочесть стихи. Начнем…с вас, уважаемый. Он указал на Генри Рокслея. - Кхм, - откашлялся генерал, встал на специальное возвышение и начал: Ещё вчера, на солнце млея, Последним лес дрожал листом, И озимь, пышно зеленея, Лежала бархатным ковром. Глядя надменно, как бывало, На жертвы холода и сна, Себе ни в чем не изменяла Непобедимая сосна. Он читал стихи так монотонно и скучно, что под конец многие начали украдкой зевать. Но когда Генри Рокслей закончив, поклонился, раздались аплодисменты. Ричард подумал, что аплодируют тому, что можно отдохнуть от обязанности слушать это бормотание. Ги Ариго читал, вскидывая руку на каждую строфу. Засыплют метели Зимней порой Все дни и недели Снежной крупой. А в печной трубе Ветер завывает, Нам о долгой зиме Песню напевает. На середине он сбился, замолчал и тут же был награжден аплодисментами. Раздосадованный, он сошел с помоста, дабы уступить место – по настоянию кансилльера – юному Ричарду. -Только не о зиме, умоляю, - шепнул ему стоявший рядом Вальтер Придд. «Можно подумать, спруту бывает жарко или холодно», - подумал Ричард. Но он не собирался читать стихи Вененна или других поэтов. Он решил прочесть свое собственное. «Потом я узнаю, понравилось ли оно Её Величеству, и если «да» - то напишу сонет для нее. Расправив плечи и одернув короткий колет, что норовил задраться выше пояса, Окделл начал: Я – одинокий вепрь в чаще леса, Где нет душе ни радости, ни счастья. И лишь одно – постылое ненастье, Но я гляжу упрямо в поднебесье, Чтоб там, над миром видеть лучик Солнца…. Тут дверь с треском распахнулась. Ричард слетел с возвышения, отчаянно желая стать невидимым, а еще лучше – очутиться где-нибудь подальше отсюда. В Надоре, в Агарисе… да хоть в Закате у Леворукого. На пороге стоял, шатаясь, сам герцог Алва. Собственной персоной. В руке у него была запечатанная бутылка кэналлийского, на боку – шпага, а в глазах – пьяное веселье. - О, неужели вы меня не ждали? А я ведь тоже в как-кой… ой, то степени эо… Эорий и даже… Повелитель, - запинаясь, произнес Ворон. - «Создатель, да он же пьян, как мое гербовое животное, - подумал Дик, - но это ж даже хорошо, может быть, не заметит меня». - Юн-ноша, вы ошиб-баетесь, - сказал Алва, в упор глядя на оруженосца, - вепрь не мож-жет глядеть в небеса. - Это… метафора такая, - пискнул Ричард, прячась за эра Августа. Кансилльер дрожал, как осиновый лист. «Все, теперь, как пить дать, завтра Сильвестр вызовет, - думал старый больной радетель о Великой Талигойе, - скажет, мол, опять у тебя заговоры, интриги, а там и до мятежа недалеко. И буду вместо столицы проживать в Дриксен. Или в том же Агарисе», - думал, лихорадочно озираясь, кансилльер. Но, вопреки его опасениям, Рокэ не обратил на него внимания. Он откупорил бутылку вина и, за неимением бокала, выпил прямо из горлышка. Отсалютовал всем присутствующим бутылкой. - Я пред-лагаю выпить… за Ч-честь. Скажите ч-честно – в-вы все ж-лаете моей см-метри.. ой, то есть, смерти. А вот не дождетесь! – неожиданно громко и четко закончил Ворон и рассмеялся каркающим смехом. Вся компания Людей Чести словно набрала в рот воды. Или вина. Потому, что все стояли перед первым маршалом, словно ожидая его приказаний. Но он, не замечая никого, прошел прямо к королеве. Та воззрилась на Первого маршала, как на лучший подарок к Излому. А он, галантно склонившись перед ней, начал так: - Прекрасная эреа! Не могу узнать вас в маске, но позвольте прочесть вам стихи: Я тебя повстречал на балу, А теперь позабыть не могу, И душа моя счастьем полна, Ведь сегодня я пьян…ик… без вина. На этих словах он грациозно покачнулся. Однако бутылку держал крепко – сказывалась многолетняя выучка, еще со времен «Каммористы». Отпив добрый глоток любимой «Черной крови», он продолжал. Ты сначала сняла свой парик, И шуршишь им, как будто тростник, А потом отстегнула вуаль, И сказал я, «Не надо, как жаль». Напоследок лишь я увидал, Как корсет твой свалился к ногам, И расплылся в глазах моих стих, Так прими же мой этот триптих. Окончив последнюю строчку, Алва вновь приложился к бутылке, и раскланявшись напоследок, покинул зал. Но перед тем, как уйти, послал королеве воздушный поцелуй и забрал оруженосца. Едва за Вороном захлопнулась дверь, собрание загудело, как растревоженный улей, куда влез гербовой зверь Колиньяров. - Наглец! Оскорбить сестру! Я завтра же… Нет, сегодня, сейчас! Вызову его на дуэль! – кричал Ги Ариго, размахивая шпагой так, что задел парик кансилльера. Тот улетел против ветра в угол, где и приземлился в вазу с салатом. Сам Штанцлер схватился за голову. - Дуэль! – кричал тем временем брат королевы. - Не со мной же, - прошептал кансилльер, думая, удастся ли отстирать парик, или же придется заказывать новый, чтобы не сверкать лысиной во дворце. Иорам, оторвавшись от поедания паштета, заметил, что Алва – лучший фехтовальщик Золотых Земель и первая шпага Талига. - Я не боюсь, - воскликнул Ги. - И я, - добавил Штефан–брат-Придда, наливая украдкой вино и отчаянно жалея, что Ворон не забыл тут бутылку кэналлийского. Вскоре все Люди Чести были готовы драться с герцогом Алвой. Но – попозже, не сейчас. Как-нибудь, в другой раз. В Новом, так сказать, Году. - И вегно, к чему погтить пгаздник? – влез отсидевшийся под столом «Каглион». Тем временем Рокэ ехал по ночным улицам Олларии, и вид у него был такой, будто уже исполнилось его самое заветное желание, какое только можно загадать под Зимний Излом.