.
1 января 2015 г. в 21:02
Теперь она умирала по-настоящему: без той мерзкой ухмылки, расплывшейся грязно-чёрным пятном по лицу, без ненависти к только что свершенному им, без слов. Кэт хрипела, судорожно цепляясь дрожащими пальцами за ворот пальто Вергилия, и отчаянно пыталась бороться за жизнь, которая так стремительно покидала её. Кровь алыми лентами бежала по лезвию Ямато, обволакивая гарду, и стекала на пальцы, сжимающие рукоять. Холодный декабрьский воздух забирал тепло тела, которое Вергилий поддерживал за талию.
Руки Кэт ослабли, она в последний раз вздохнула и откинула голову назад. Потухшие зелёные глаза закатились.
Её тело рухнуло на снег, притоптанный сотней стоящих за спиной демонов.
И Вергилий поднял взгляд, посмотрев на брата.
В эту секунду Данте походил на потерянного семилетнего мальчишку, который вынес на руках труп матери. Загнанного. Морально сломленного. Полного пожирающей изнутри ярости. Данте трясло, его пальцы дрожали, но он отчаянно пытался держаться. Да, брату Вергилия хотелось рухнуть на колени и раздирать глотку криком, переходящим в рык, но ненависть, клокочущая в груди, была сильнее.
Он должен был напомнить Данте, что чувствует личность, когда у неё отбирают всё, когда одним ударом выбивают почву из-под ног. А за спиной ничего — кроме зияющей пустотой бездны.
Когда одним стремительным движением выдирают надежду.
Когда ловушка собственного разума замыкается.
Данте так желал спасти Кэт — Данте жил этим.
Вергилий же столько лет стоял перед выбором, держал себя в рамках человеческих норм, отчаянно следовал моралям, не давал демону вырваться.
Всё ради призрачных идеалов, навязанных менее развитым обществом, чем он сам. Ради одобрения неродных людей, ради восстановления справедливости и свободы в социуме, который в этом не нуждался. Вергилий никогда не жил ради себя: каждую секунду, с самого рождения, ему приходилось быть лучше, чем он есть, сильнее, чем он есть, и хладнокровнее. Иначе тень брата пожрала бы его личность.
Данте отнял у Вергилия всё, что мог: внимание матери, гордость отца, любовь девушки, которая была ему небезразлична. Ради брата Вергилий вновь вогнал себя в рамки, но даже тогда всё рухнуло.
И несмотря на всё это, он продолжал любить Данте. Потому что тот являлся его братом, отголоском счастливого и безмятежно прошлого, возможно, осколком такого же будущего.
Который Данте без раздумий вогнал Вергилию в спину, стоило тому отвернуться.
И всё из-за того, что он позволял эмоциям делать его слепым по отношению к другим и слабым по отношению ко всему миру.
Данте не был ему братом. Это существо, погрязшее в собственном либидо, не сумевшее расставить приоритеты, не желавшее думать в масштабах всего мира, просто не могло им являться.
И нефилимом Данте тоже не был: слишком слаб, слишком человечен. Данте не сумел взять ни от отца, ни от матери ничего существенного. Собственное величие втоптал в грязь.
Его брат заслуживал смерти.
И Вергилий вновь стоял перед самым сложным выбором в своей жизни.
Данте неотрывно смотрел на остекленевший взгляд Кэт. Данте смотрел на своё человечество, которое погибло от рук Вергилия.
Снег медленно падал на лицо ещё тёплого тела, тут же превращаясь в воду и скатываясь по бледным щекам. Кровавое пятно продолжало расползаться по кофте Кэт.
Вергилий в последний раз взглянул на медиума и отвернулся от неё, от брата, который с рыком выхватил Мятежника и бросился вперёд. Холодная сталь демонического меча столкнулась с Ямато, выбивая искры, отразившиеся в полыхающих ненавистью кроваво-красных глазах Данте. Схватившись за лезвие второй рукой, распарывая до костей кожу на ладони, брат теснил Вергилия в попытках заставить его сделать шаг назад.
Слепая ярость против холодного расчёта.
Растянув губы в улыбке, Вергилий растворился в сгустке черного дыма — Данте, ведомый инерцией, отвлёкся на сохранение равновесия и тут же получил удар в солнечное сплетение. Мир в его глазах сделал мёртвую петлю, и он рухнул в снег, пытаясь вдохнуть. Кровавые капли вместе с кашлем вырвались из горла. Данте, упираясь кулаками в заснеженный асфальт, поднялся на ноги и сплюнул.
Вергилий, опустив онемевшие от холода руки на навершие Ямато, терпеливо ожидал, когда брат, полностью поглощённый демонической сущностью, вновь займёт боевую позицию и ринется в его сторону. Доппельгангер без замедления отразил атаку, защищая Вергилия, и Данте, рыча, отступил, не пробив защиту.
Почти обезумев, он нападал вновь и вновь, нанося рубящие удары Мятежником, — Вергилий знал, что брата злит его спокойствие, то, что он даже не считал нужным достать Ямато из ножен и вступить с ним в бой. Бледное исполосованное красной сетью вен лицо Данте мелькало в сумраке — он рычал, скалился, кричал, охваченный неконтролируемым потоком чувств, каждый раз поднимаясь от новых ударов Доппельгангера.
Вергилий смотрел, как в свете фонаря на землю с тёмного неба падают огромные хлопья снега.
Всё кругом вмиг потеряло краски — волна энергии демонического триггера снесла Данте с ног, — чёрный дым рассеялся, и Вергилий столкнулся своим пустым взглядом с красными глазами противника. Теперь он видел куда больше: Вергилий видел, как в груди брата быстро бьётся сердце.
Которое вскоре окажется в его руках.
Данте был так слаб.
Арбитр красной линией сверкнул в воздухе, опускаясь на землю сеткой трещин, растапливая снег, — ударная волна рассыпала Доппальгангера в пыль, и Вергилий, большим пальцем толкнув гарду, высвободил Ямато из ножен, отражая пули выпущенные из Эбони и Айвори.
Его преимущество было в скорости: Данте ничего не успел сделать. Мятежник выпал из окровавленных пальцев, а его хозяин рухнул на колени, пытаясь отнять руки Вергилия от груди. Он кричал, переходя на хрип, чувствуя как рёбра трещат под напором, как рвётся кожа, как горячая кровь пропитывает одежду насквозь. Демонический триггер Данте угас, глаза начали закатываться — он терял сознание, а Вергилий, выломав грудную кость, с хрустом раскрывал брату рёбра.
Вергилий никогда ничего подобного не ощущал: пустота внутри превратилась в чёрную дыру, забирающую из него все эмоции, все мысли, все страхи.
Данте хрипел, откинув голову назад, бил ногами по снегу, пытался дотянуться до Вергилия и сомкнуть ослабевшие руки на его шее. Данте продолжал бороться до самого конца.
Он перестал дышать прежде, чем пальцы, обтянутые в синий латекс перчаток, сомкнулись вокруг сердечной мышцы. Кровь брата насквозь пропитала рукава пальто.
Выдыхая в ночной воздух клубы пара, Вергилий медленно поднялся с колен, стянул с рук перчатки, бросив на землю, и, наклонившись, поднял со снега блестящий в свете уличных фонарей кулон, подаренный Данте матерью. Тёплый камень лёг в ладонь, которую Вергилий стиснул в кулак.
Падающий снег засыпал окровавленные трупы, засыпал деяние, расколовшее границы разума и высвободившее бездушного дьявола.
Они умерли по-настоящему: без мерзких ухмылок, расплывшейся грязно-чёрным пятном по лицу, без слов.
Поставленный им самим когда-то выбор уже не казался чем-то абстрактным: будет ли он служить Раю или править Адом?
И Вергилий выбрал — править.