Испытание судьбой

П.а. Действия происходят примерно в 50-е годы. Просьба не исправлять слова "мрякнул" и "папкины". Здесь имеется в виду именно "мрякнуть" (что-то среднее между "мяу" и мурлыканьем — похоже на "мр-ряу"). Именно "папКа", а не "папа". Испытание судьбой. Автор: Oshikko Бета: Markiz-Samigina *** — Ты видел его? — Кого? Друг нетерпеливо толкнул меня локтём в бок. Небольшое кафе заполнено народом, что неудивительно. За большим, слегка затемнённым, окном разыгралась настоящая метель. Наш столик оказался у этого самого окна. Снег плотными комьями набрасывался на стекло, словно злился из-за того, что его не пускают внутрь, словно хотел сломать его, подавить, покрыть собой от верхушки до основания за такую дерзость. О да, покрыть. Моё совершеннолетие встретило меня... как обычно. До следующего года ничего ждать не придётся. Снова. Почти у всех друзей уже в шестнадцать была пара, а я какой-то ущербный. — Ну, ходят слухи, что у нас появился новый альфа. Все боятся, что он с ума сошёл. — Серьёзно? Мне были не интересны слухи. Я хотел течку, хотел обрести свой запах, своего альфу. Поцеловаться в конце концов хоть разок! Меня уже достало одиночество и боль от знания своей неполноценности. Говорят: «Надежда умирает последней», моя уже сдохла, истлела, развеялась на мелкие атомы. — Да ты что! Его только в образе животного видели! — Так видели, или это пока только слухи? — я продолжал смотреть в окно, не видя чужих отражений, не замечая своего. Вот снова в стекло ударился комок снега, как будто кто-то снежок бросил. Он повисел немного белым пятном — затем медленно начал сползать, оставляя за собой слегка влажный след. Впрочем, от этого следа уже скоро ничего не останется. Через вентиляцию послышалось завывание. Многие вздрогнули, в том числе и мой друг. — А если это он? — почему-то шёпотом поинтересовался Тони. Всё же он ещё совсем ребенок. — Ветер. Всего лишь ветер, — пробормотал, потерев переносицу. Я устал от всего. Особенно от жалостливых взглядов родственников, от обвиняющих, непонимающих альф. Ну да, как многие говорят: «Симпатяга», но пустышка. Светлые русые волосы всегда заплетены в косу и почти достают до талии. Светло-зелёные глаза в обрамлении пушистых ресниц. Курносый нос, губы не тонкие, но и не пухлые, так, середнячок. Слишком острый подбородок с ямочкой посередине. В каком-то смысле симпатичный, но не красивый, как Тони. Дружище может похвастаться длинной, роскошной копной огненных волос, изумрудными глазищами и милым, во всех смыслах, личиком, я бы даже сказал: кукольной мордашкой. В отличие от меня, Тони сложен пропорционально. Я же — нескладное чудовище с довольно широкими плечами. Духота помещения начала давить, хотелось на улицу, на свежий воздух. Но там метель, ничего не видно дальше носа. Если выйду, то только весной найдут под каким-нибудь сугробом, а может и не найдут вовсе. В нашем городке довольно много свободных альф, но никому из них я не пришёлся по душе. Без цвета, без запаха, обычный, совсем серый, неприметный, никому не нужный. Такого точно искать не захотят, а родные... Они тоже не сразу найдут... Чёрт бы побрал мою семейку. Хотя нельзя так говорить, но дурацкие мысли так просто из головы не вытравишь. Они бродят в черепушке, пробивая извилины, выедая остатки разума. Почему нельзя было выбрать другой город, где больше кошачьих, а не псовых? Почему? В стае кошачьих был бы минимальный шанс на то, что кто-то меня захочет, а здесь, если бы даже обрёл своего зверя — всё равно мою семью продолжали бы сторониться и дальше... Но хуже всего новенькому — медведю. Их даже поселили на окраине городка, на пустоши. Альфы с детства умеют обращаться, а мы — омеги — только после двенадцати, когда происходит созревание, тогда появляется запах, течка. Но меня это обошло стороной, как и в шестнадцать, и на прошлой неделе, в восемнадцать. Мне не повезло: я другой. Но зато теперь имею полное право покинуть семью и пойти учиться дальше, уехать в большой город. Я почти взрослый. Почти. Без долбанной течки и своего зверя. Каков мой ягуар? Как у отца альфы? Или омеги? Может, смесь обоих? Старший брат весь в отца: такой же ярко-пятнистый, что в глазах рябит, два младших в папу — чуть бледнее, а я? Я выродок среди семьи. Не могу выйти вместе с ними на охоту, не могу ощутить свист ветра в ушах. Хоть вой. Ветер вторил моим мыслям, снег продолжал бросаться на окно, друг что-то говорил, толпа то вздрагивала и замолкала, то снова начинала галдеть. Меня качало во всем этом, как на волнах. Жутко захотелось в тёплую постель, накрыться с головой, возможно, поплакать, потом забыться тяжёлым сном. Тоска разъедала не хуже кислоты. Ещё и погода способствовала развитию хандры до катастрофических размеров. Часа через полтора, стихия перестала буйствовать. Менее стеснительные оборотни оставили одежду управляющему и перекинулись, чтобы добраться до дома. Другие поплотнее натянули капюшоны и тоже покинули заведение. Я же с другом и с новеньким остались. Тони было страшно покидать уютное кафе: его альфа ещё не вернулся из поездки. Да и что может сделать лисёнок против бродящих в округе волков? Ничего. Я бы лучше переждал здесь, в тепле. Тем более управляющий не гонит, всем желающим предлагает место для ночлега. Рядом послышалось отборное ругательство: — Ты чего? — Течка внезапно началась. Теперь выругался и я. Со второго этажа спустился Коллинз, сын управляющего, альфа-волк. Задира. Он с шумом вздохнул и хищно оскалился. Насколько я знаю, у него шрамы на ребрах из-за постоянных драк. Самого управляющего видно не было. От меня тоже пользы, как от говна. А вот новенький поднялся во весь свой немаленький рост, даже не скажешь, что он омега. Коллинз неприятно сморщился, словно от вони. Бледнея, Тони вцепился в мою руку мертвой хваткой. Звонить и звать на помощь бесполезно: из-за бури связь оборвалась, не трещало даже привычное радио. Коллинз усмехнулся и скрылся на лестнице. Новенький снова сел, взъерошил свои медовые волосы. Он посмотрел на часы и тяжело вздохнул. Похоже, его свидание накрылось медным тазом. — Спасибо. — Тони пришёл в себя первым. — Я Энтони, а это мой друг, Мартин. А ты? — Лари, — немного нехотя отозвался парень, стрельнув в нас недоверчивым взглядом ореховых глаз. — Я лис, а он... он из кошачьих. — Давай говорить, как есть? Я без животного. — Всё равно в посёлке об этом знают все, рано или поздно узнает и медведь. — Я знаю, — буркнул Лари, открывая дверь. Мороз добрался до меня, кусая за нос, щёки. Я поспешил натянуть шубу. Тони тоже. — Идём, провожу. Мы несказанно обрадовались такому подарку. Мне даже не надо иметь звериный нюх, чтобы понять, что Коллинз так просто не отвяжется. Куда ему, когда учуял течного омегу, пусть и чужого! На улице было настолько темно, что мне пришлось вцепиться в руку Тони. Друг невесело усмехнулся. А мне стало тошно. Он всегда рассказывает о том, что раньше был словно слепой. Вот и я чувствую себя слепым и никому не нужным. Чем ближе мы подходили к торговой площади, тем становилось светлее. Похоже, кое-где уже успели починить линию, а может просто повезло и ветром провода не оборвало. Посыпались мягкие хлопья снега. Вот и конец затишью. Да уж. Мы ускорили шаг, чтобы побыстрее оказаться дома. Но так сложно переставлять ноги, когда снега почти по колено! Внезапно Лари остановился и начал стаскивать дублёнку. Он бросил её прямо мне в руки. Из-за угла забора появился огромный волк с белыми ушами — отличительная черта Коллинза. Он пригнулся, как для прыжка. С огромных зубов капала слюна. Времени испугаться просто не было. Я отчётливо понимал, что Лари не успеет перекинуться, поэтому набросил тяжёлую дублёнку на Энтони и повалил его в снег, прикрывая собой. Максимум, что мне сделает Коллинз, так, просто покусает, а вот Тони... Думать даже не хочу. Насколько смог вдавил друга в сугроб. А здесь довольно спокойно: нет такого пронизывающего, сбивающего с ног ветра. Своим плохим зрением замечаю, как что-то чёрное сбивает волка прямо в прыжке. Тяжело дыша, Лари продолжает обращаться. Ткань его брюк трещит по швам и лопается, заглушая треск костей. Слышится приглушённый волчий вой и кошачье шипенье. Как будто ягуар рычит. Нет, быть того не может! Точно знаю, что мелкие дома, а старший у своего омеги. Родители? Нет, у них немного другой голос. Других в этом городе не знаю: ни разу не пересекался. Друг зашевелился подо мной, как раз в тот момент, когда Лари завершил обращение. Никогда не думал, что медведи перекидываются так долго. По сути, я очень мало знаю об этом. Мои стараются лишний раз не травмировать мне психику своими разговорами. Собачий скулёж и победный кошачий рык разорвали тишину в последний раз. Медведь напрягся. Жаль, что я так плохо вижу в темноте. Тони поднял голову, немного стягивая куртку в сторону. — Это ведь он? — тихо спросил друг. — Кто? — глаза уже побаливали от напряжения. — Ну тот, сумасшедший. — Не думаю. На нас смотрели светящиеся в темноте глаза. Было немного жутко. Друг вздрогнул и снова спрятался, наверное понял, что спаситель всё услышал. А я не мог отвести от ярких точек своего взгляда. Лари глухо рыкнул, привлекая внимание. Он показал лапой, чтобы дрожащий Тони садился ему на спину. Верно, медвежий запах перебьет течного лисёнка. Я помог другу укутаться в чужую куртку. Не удержался и слегка провёл рукой по густому меху. Лари немного дёрнулся, но не оскалился. — Отвези его домой, я сам дойду. — Медведь посмотрел в сторону светящихся глаз, но их там уже не оказалось. — Иди. Энтони нужно скорее домой. Я не знаю, как скоро вернётся за ним Коллинз, может ещё и дружков приведёт. Лари неуверенно кивнул, посмотрел на порванную одежду и тяжело побежал по снегу. Я подобрал тканевые ошмётки, может папе удастся починить её. А вот Коллинзу я не завидую. Когда о случившемся узнают пятеро братьев Тони — на волке места живого не останется. Пусть они и лисы, но парни довольно крепкие и крупные. Когда на горизонте замаячило знакомое крыльцо, освещённое обычной керосинкой, мои волосы на затылке зашевелились. Неужели волк решил отомстить мне? Я начал нервно оглядываться по сторонам, но ничего толком не увидел. Но чувство, что за мной следят, не прошло. Почему я такой никчёмный, жалкий червяк? С опаской ступив шаг, замер. По спине прошёлся холодок, словно кто-то погладил. Сердце ёкнуло, ноги подогнулись. Обернуться? Броситься бежать? Крикнуть «помогите»? Родители выскочат из дома в ту же секунду, но я не хочу, чтобы они из-за меня пострадали. Глубоко вдохнул и резко обернулся. Тёмное пятно на белом снегу со знакомыми глазами. Хлопья снега таяли, не достигая его меха. Он подходил очень медленно, нижняя челюсть практически скользила по сугробам, такое чувство, будто он плывет. Зверь рыкнул, у меня внутри всё оборвалось. Я не двигался, у меня дух захватило от его красоты. Даже если бы захотел сбежать, то уже не смог бы. Он снова коротко мрякнул, словно приглашал к чему-то. — Я не понимаю. Он тряхнул чёрными ушами, сощурил бледно-зелёные глаза и раскрыл пасть. Огромные жёлтые клыки. Такие могут перекусить и не заметить. Ягуар толкнул мощной лапой меня в живот так, что я свалился в сугроб, роняя порванную одежду Лари. Мокрый шершавый язык прошёлся по лицу, опаляя несвежим дыханием и кровью. Такой запах часто бывает, когда мои приходят после охоты. Слегка влажный нос попытался забраться под ворот шубы, но у него не получалось. — Я без запаха, — тихо шепнул, расстёгивая одежду, чтобы дать ему понять. Крупные снежинки сыпались за ворот, но холодно мне не было. Тёплое шумное дыхание согревало кожу не хуже печки. Боялся ли я подставлять ему шею? Нисколько. — А ну отошёл! — с веранды раздался окрик папки. Ягуар медленно лизнул меня в шею, пригнул уши и в пару прыжков удалился в темноту. Я судорожно всхлипнул, понимая, что ничего мне не светит. Если бы у меня был запах! Если бы он только был! Если бы прошла течка — родители бы сейчас мне не помешали! Я бы услышал заигрывания ягуара. Если бы он мне понравился, то перекинулся бы, и мы бы вместе побегали. Но... Закрыв лицо ладонями, я тихо разрыдался. Почему же я такой ущербный? — Он ничего тебе не сделал? — тёплые папкины руки зашуршали по телу. Рядом приземлился отец в зверином обличье. — Нет. Коллинз хотел напасть на Энтони, а он нас спас, — пробормотал сквозь слёзы. Истерика подкатывала к горлу. Ещё чуть-чуть и я сорвусь. — Одежда чья? — Лари. Новенького в нашем классе. Он хотел проводить нас, а тут... — Ты не пострадал? — Нормально всё со мной! — зло отбросил папины руки и тяжело поднялся. Не хочу сейчас никого видеть. Даже не было дела до оставленной медвежьей одежды. На крыльце встретили мелкие. Оба сидели, как два изваяния, нервно подёргивая хвостами. Мне стало совсем плохо, и я кинулся в свою комнату. Сбросил только ботинки у входа, чтобы не пачкать полы. Обида разъедала душу изнутри. Хотелось рыдать в голос и бросаться на стены. Никому я не нужен. Никто меня такого не полюбит. Никто не заинтересуется бракованным омегой не способным понести. Рука инстинктивно коснулась шеи. Он лизнул меня. Теперь точно убедился, что я без запаха и не захочет больше приходить. Шуба упала на пол, туда же полетели и штаны с налипшим снегом и свитер. Кровать неприятно скрипнула и покачнулась, когда поднимался наверх. Мне бы ванну принять и согреться, но не хочу никого видеть. Они все такие счастливые, полноценные. Не могу. Накрылся подушкой, чтобы заглушить горькие рыдания. Может мне повезло, что я омега, а может нет, но, по крайней мере, братья-альфы занимали одну большую комнату, а мне досталась маленькая. Всего-то помещалась кровать двухъярусная, под ней — комод, а рядом с окном — стол. Вдоволь можно поплакать и никто не будет мешать, а если и будут — всегда можно перетащить стул под дверь и подпереть ручку. — Солнышко, тебе точно ничего не сделали? Почему ты плачешь? Папа поскрёбся в дверь, но заходить не стал. Мне в глаза словно песка насыпали, нос заложило от соплей, губа прокушена. — Ничего. Я хочу спать. — Мартин... — Пап, давай не сегодня, я устал. — Как скажешь. Тогда завтра поговорим. Вот только этого мне не хватало. Завтра будет очень стыдно, надо придумать, что сказать, но голова совсем не варит. Я нервно вздрогнул, когда в окно кто-то поскрёбся. Неужели Коллинз всё-таки решил мне отомстить? — Малыш? Дверь слегка приоткрылась. Светлый лучик разрезал темноту тонкой полоской. Теперь страшно мне не было. За окном оказался наш спаситель, но он быстро исчез. — Отец! Нормально всё, устал просто. Снег слишком глубокий, тяжело было идти. Завтра поговорим! Не хватало, чтобы мелкие ещё зашли! К счастью, родители сказали им не трогать меня. Когда под дверями перестали вышагивать, я медленно спустился с кровати и выглянул в окно. На улице слишком темно, чтобы что-то рассмотреть. Мне не верилось, что он мог вернуться. Так хотелось его увидеть, что, наплевав на безопасность, стащил со стола учебники. Руки слегка подрагивали, когда прятал их в верхний ящик комода. Чтобы открыть окно, пришлось залезть на стол. Летом обычно я его убираю, но при этом всегда создаётся много шума. Мне ведь не нужно, чтобы родители снова прибежали? Крупные хлопья снега опустились на подоконник, превращаясь в небольшие лужицы. Кожа покрылась мурашками. Я совсем забыл, что расхаживаю в одном белье. Опять кинулся к комоду, чтобы натянуть хотя бы свитер. Когда обернулся, на подоконник опустилась чёрная мощная лапа. Он нерешительно замер, словно спрашивая разрешения. Я кивнул, опуская свитер, чтобы прикрыть бедра. Стало почему-то стыдно за свой внешний вид — за худые ноги, за некрасивое тело. Зверь легко скользнул внутрь и мягко приземлился на пол. Места в комнате совсем не осталось, и я ощущал голыми ногами его тёплое дыхание. Кошак посмотрел на окно и дёрнул хвостом. Чтобы пройти, надо было переступить через него. Но зверюга упёрся передней лапой в комод и встал на задние лапы, становясь выше меня почти на голову. Я всё же дотронулся до него, когда закрывал окно. Он такой горячий, мягкий. Когда-то давно, ещё до моего взросления, я часто игрался с котятами. Я даже не подозревал, как сильно мне этого не хватало. Хотелось обнять его сильное тело и зарыться носом в тёплый густой мех. Понятное дело, родители не хотели меня огорчать, поэтому всё реже обращались при мне. Но, может было бы легче, если бы отношение ко мне не изменилось? Сейчас-то уже поздно об этом думать – прошлого не воротишь. — Не перекинешься? Я скорее почувствовал, чем увидел, как он отрицательно мотнул головой. И что мне теперь делать? Разговаривать в пустоту? Странно, что родители ещё не пришли на чужой запах. Потоптавшись немного у стола, всё же решил залезть на кровать. Вряд ли он позволит себя потискать. Но прежде чем я улёгся, постель предательски скрипнула. На секунду мне показалось, что мы сейчас свалимся, но обошлось. Я распластался на боку у стенки, чтобы зверь тоже мог удобно устроиться. Голыми ногами чувствовал его тёплый мех и до зуда в пальцах хотелось обнять пушистое горячее тело. Мокрый нос ткнулся мне в лицо. Язык прошёлся по скуле, медленно опускаясь на шею. Кровать снова дрогнула и жалобно заскрипела, когда он повернулся на бок и положил на меня мощную лапу. Я нерешительно дотронулся до широкой грудной клетки. Тело вывернулось ещё больше, подставляя живот. Такой мягкий, шелковистый, бархатный. Мне так этого не хватало! Медленно перебирая густой мех, незаметно для себя уснул. Проснулся от дикого холода. Даже одеяло не спасало. Естественно рядом никого не оказалось. Зато вот окно настежь открыто. Наверное, порывом ветра. Не думаю, что он мог бы оставить меня замерзать. В принципе, в этом не уверен. Я ведь ничего о нём не знаю. Интересно, когда он ушёл? В дверь поскреблись. — Солнышко? Ты там не замёрз? — Нормально. Только вот зуб на зуб не попадал, пальцы не слушались, а ног вообще не чувствовал. — Можно войти? — Да, пап. Я спрятался под одеялом и шумно вдохнул, принюхиваясь. Нет, ничего не чувствовал, кроме порошка. А жаль. — Я починил одежду твоего друга, — сказал папа, подбирая с пола брошенные мною накануне шмотки. Он проворно закрыл окно и повернулся ко мне. — Знаешь, никогда не думал, что медведи могут так вонять. — Спасибо. Теперь понятно, почему они вчера не прибежали с вилами наперевес. — Тони приходил, устроил переполох и убежал. — А сколько сейчас? — Уже время обедать. Будешь? — Было бы неплохо. Тони вечно переполошит всех, даром, что шестнадцать. Мы как-то незаметно сдружились, когда младшие братья перешли в пятый класс. Да так и дружим до сих пор. Ну, раз прибежал, значит, нормально добрался. Надо бы Лари поблагодарить за это. Может быть, мы даже подружимся. Наверное. Он слишком необщительный. В принципе, кроме Тони, у меня тоже нет друзей, так, знакомые, которые при первой возможности нож в спину всадят. Живот от голода слипался. Неудивительно. Я ведь пропустил вчерашний ужин и завтрак. Мне было так холодно, что натянул сразу два свитера и двое штанов — про носки вообще молчу, нога, кажется, на размер больше стала. Папка удивился, но ничего не сказал, а я шмыгнул носом. Заболеть мне только не хватало! — Понял. Больше не буду так проветривать. Прости, я уснул после того как открыл окно. Он покачал головой и утащил с собой подобранную одежду. В кухню я ввалился, переваливаясь, как беременный. И тут же пожалел, что сразу решил поесть, а не умыться. Отец только хмыкнул, недоверчиво дёрнув бровью. Я немного отступил, когда он вдохнул глубже обычного. Сердце на минутку забилось в конвульсиях. Ещё чуть-чуть и я схлопочу приступ. — От тебя чужаком всё ещё несет. — Конечно, будет от него пахнуть! — вступился папка, приглашая за стол. — Он ведь вчера был слишком близко. Он тебе точно ничего не сделал? — Лизнул, — мои щёки запылали. Надо было это сказать, потому что никто не может настолько сильно пропитаться чужим запахом, всего лишь находясь рядом столь короткий промежуток времени. А вчера перед сном, ягуар основательно вылизал мне лицо и шею с руками. Надо было всё же сразу пойти умыться. Тарелка с грохотом разбилась. Бледный папка наклонился собрать осколки. Его руки дрожали. Я опустился рядом, чтобы помочь. — Ты должен выяснить кто он, — папка даже не смотрел на отца, говоря это. А мне стало обидно. Если бы я был нормальным, папка бы не вёл себя так... так... слишком заботливо, словно мне всего два года. — Хорошо. — Отец почти всегда соглашался с ним. В кухню кубарем влетели мелкие. От них пахло морозом. Глаза возбуждённо блестели, щёки красные. — Мы сейчас такое видели! — Мойте руки и садитесь обедать, — строго сказал папа, выбрасывая тарелку. Братья одновременно насупились. Я взглянул на отца. Его губы дрожали в едва сдерживаемой улыбке, он даже газету отложил в сторону. Всегда так. Стоит только всем собраться, как он меняется. Когда мы все пообедали, близнецы не сдержались. — Того дикаря поймали! — Он Коллинза утром загрыз! — Они его на площади загнали! — Пытаются ошейник набросить! Они говорили, перебивая друг друга, а у меня перед глазами мелькали разноцветные круги. Как поймали? Как загрыз? Да быть этого не может! Я бросился из дома, едва успев прихватить куртку и обуться. Психанул, когда не сразу понял, почему не могу влезть в сапоги. Пришлось наспех снимать носки. Отец утром успел дорожку прочистить, бежать было легко. Добрался до площади весь взмыленный. Куртка нараспашку, по спине ручьем пот тек. Лицо горело от мороза и ветра. Глаза слезились. Пальцы дрожали. Чтобы пробиться к центру, пришлось толкаться. От шума и криков закладывает уши. Никогда не думал, что попаду в такую давку. Откуда у нас столько людей в посёлке? Красивый чёрный ягуар с тёмно-коричневыми, почти незаметными, пятнами, пригнувшись, скалился на подходящих людей. Он был зажат в два кольца из волков. Рядом что-то лежало. Даже если бы кошак захотел перепрыгнуть, то не смог бы. Управляющий пытался набросить ему на шею петлю. У меня в груди всё сжалось. Не от того, что увидел застывшее тело Коллинза, нет. А из-за того, как повёл себя ягуар, когда наши взгляды встретились. Он как-то жалобно мрякнул и обречённо опустил голову, позволяя надеть на шею удавку. — Нет! Вы что творите! Я бросился на управляющего, отталкивая его от моего ягуара. Мужчина не ожидал, что ему могут помешать. По инерции он отступил на шаг и упал на колено. Я же сбросил удавку с шеи ягуара и сам на него повесился. Волки угрожающе зарычали, но набрасываться пока не стали. Родители растолкали толпу. В папкиных глазах читался священный ужас. Отец начал скидывать куртку. — Нет! Не позволю! — я сильнее вцепился в мощную шею. Беглый взгляд по толпе показал, что единомышленников у меня нет. Все хотели расправы и крови. Кто-то из родственников Коллинза выступил вперёд. Ягуар начал скалиться, выставляя вперед лапу, загораживая, тем самым, меня. — Солнышко, отойди от него. Папкин голос дрожал, но я упрямо покачал головой. Не отдам. Моё. Пусть я ни разу не видел его человеком, пусть у меня нет запаха, но он единственный, кто заметил меня, тот, кто помог. Не могу я его бросить. Папка чуть в обморок не грохнулся, когда ягуар лизнул меня в щеку, высушивая непрошеные слёзы. Голова соображать отказывалась. Сердце от волнения и страха так колотилось, что казалось, сейчас выпрыгнет из груди. Он снова лизнул меня, и я понял, что было не так. От него не воняло кровью. Вот ни капли, совсем. Не мог он загрызть его утром. Просто не мог! — Это не он! Тело в моих руках дрогнуло. По толпе прошёл небольшой рокот. Волк замер в нескольких шагах от нас. — Солнышко, отойди, а? — Пап, ну не он это сделал! — я посмотрел на тело Коллинза. Меня затошнило. Ягуар довольно быстро вытянул шею, чтобы перекрыть мне обзор. — Ты же не так кусаешь и отец не так! Вы же не так убиваете! Папка всхлипнул, пряча лицо в ладонях. Отец недовольно нахмурился. Он перестал обнимать супруга и сделал шаг в нашу сторону. Надо отдать должное: ягуар даже не думал скалиться в его сторону. Я спрятал лицо в его густом мехе. Надеюсь, пока я тут сижу, на него никто не набросится. Мне вот интересно. При такой чувствительности к крови, как папка ведёт себя на охоте? В жизни не поверю, что он боится прокусить шкурку загнанного зайца. Я бы, конечно, предпочёл не знать, какие следы потом остаются, но всё же прочитал уйму книг. Когда-нибудь и мне придётся выйти на охоту. Надеюсь. Лисы — самые мелкие оборотни, максимум, что могли сделать братья Тони, так это отлупить Коллинза. Даже, если Лари решил бы отомстить, то он бы просто разорвал бы его на две части. Но убивать? Нет. Здесь что-то другое. — Да, верно. Это не кошачий след зубов. — Я выглянул из-за уха чёрного ягуара. — Покажи. Даже для меня это унизительно. Мой кот снова напрягся, но оскалился. Если вчера зубы были слегка желтоватыми (может, из-за освещения?), то сейчас почти такие же белые, как снег. И от него совсем не пахло. Отец настороженно продвигался к нам, принюхиваясь. Он остановился где-то в метре от нас. До меня вдруг дошло, что отец спокойно может перекинуться и прыгнуть в нашу сторону, сбивая меня с ног. Волки тогда набросятся на ягуара, и они точно порвут его на мелкие сувениры. И от куртки отец давно избавился. Одежду в любом случае папка починит или новую сошьёт. Я оказался прав. Вот только сижу на снегу и обнимаю чёрного, как после мягкого толчка уже лежу, придавленный к земле мощным телом. Я начал брыкаться, пинаться. Но толку от меня, как от блохи. Отец даже не сдвинулся с места, только тихо рыкнул. По-видимому, приказывая успокоиться, но я всё равно его не понимал! И не хотел успокаиваться! Тогда отец в наказание прикусил плечо у основания шеи, вызывая у меня изумлённый болезненный вздох, и в следующую секунду ощутил, как тяжесть с тела пропала. Два клубка — чёрный и пятнистый — с шипеньем качались по снегу. Я не могу поверить. Собственный отец меня укусил! Укусил! Пусть у меня и два свитера, но все равно зубы достали до тела. Зачем он меня укусил? Зачем? — Хватит! Рёв папки заставляет замереть на поляне абсолютно всех. Оба ягуара тяжело дышали, под обоими алел снег. Волки замерли, переставая приближаться к дерущимся. Отец перекинулся обратно в человека, и папка поспешил прикрыть его курткой. — Вот. Следы совсем другие. — Отец ткнул себя в грудь, затем повернулся спиной, показывая совершенно другой отпечаток зубов. Из моих глаз снова брызнули слезы. Абсолютно теперь уже мой ягуар понуро опустил голову. Прихрамывая на переднюю лапу, он попытался уйти. Пара волков перегородила ему дорогу. Тонкая полоска крови слишком ярко выделялась на белом полотне снега. — Куда ты? Он недоверчиво замер, напрягся. Ушки уже не прижаты к голове. Хвост неуверенно дёрнулся. Какой же он всё-таки красивый. Ягуар повернул голову и с какой-то надеждой посмотрел на меня. А может мне просто показалось? — Куда ты? — совсем тихо спрашиваю, вытирая слезы свитером. Ни черта не вижу. — Не уходи. — «Я покусал твоего отца». Теперь у меня точно истерика: катался по снегу и ржал, подкидывая белую массу вверх. Папка оставил заботу об отце и бросился ко мне, сковывая. Только вот у меня получилось вырваться из его слишком заботливых рук. — Я слышу! Слышу! — Солнышко, что ты слышишь? Зайчик мой, ну перестань, заболеешь. Папа снова попытался обнять меня, но у него не получилось. Я вертелся, как уж на сковородке и счастливо хохотал. Точно! Надо успеть, пока он не ушёл. Ноги не с первого раза хотели слушаться, но когда это случилось, я набросился на спину ягуара, повалив того на вытоптанный окровавленный снег. — Тебя слышу. Тебя! — удобно устроился у него на груди, мощные лапы несмело меня обняли. Теперь в полной мере могу затискать его, и никто слова не скажет, в том числе и он. Влажный язык скользнул по лицу, губам, и я отчетливо понял, что хочу его и никто больше мне не нужен. — Как тебя зовут? — «Джеймс». — А я Мартин, приятно познакомиться. Так хорошо на нём лежать, тепло, уютно. — Солнышко, давай в дом вернёмся, простудишься. И вам, молодой человек, стоило бы перекинуться. Чаю что ли давайте попьем, познакомимся. — Папка вмешался совсем некстати. Так хотелось ещё понежиться в «меховых» объятиях. — «Не могу». — Что не можешь? Джеймс отвернул морду, я поднялся. — «В человека перекинуться». Меня снова разобрало, но уже от нервного смеха. От идиотизма ситуации я упал на колени и в новом приступе истерики прихлопывал без того утоптанный снег. — Мы точно с тобой одна пара, — выдохнул, когда немного пришёл в себя. Джеймс снова лизнул меня в лицо. После нашего ухода, толпа даже не думала расходиться. Это мне сообщил Тони поздно вечером. Сейчас Джеймс перевязанный отсыпался на моей кровати. Отец тоже в бинтах спокойно наслаждался чаем. Я украдкой косился на него. Когда наши взгляды пересекались, он улыбался, а я краснел. Чувствовал за собой вину, мне было стыдно за своё поведение. Ведь он специально сделал так, чтобы Джеймс его покусал, чтобы доказать невиновность. — Так кто тогда его загрыз? — Не знаю, но нам же лучше. Приставать больше не будет. Тони насупился. Поздно ночью отпускать его никто не собирался, поэтому папа постелил нам диван в гостиной. Я так и не извинился перед отцом. А надо бы еще и поблагодарить. Когда папка позвал завтракать, мы застали картину «маслом»: оба альфы пялились друг на друга. — Отец, спасибо тебе. — Да чего уж там. — И прости. — Да чего уж там. Ты же его выбрал. Родственники как-никак. Я покраснел из-за того, с каким намёком он это сказал. Джеймс может даже не думал об этом, а тут отец... Да ещё этот взгляд «попробуй только сбеги, найду и закопаю». — «Не волнуйся. Твой отец прав». — О чём ты? — я удивлённо уставился на зверя. Мягкие, такие привлекательные, ушки дёрнулись. — «О родственных связях». — Только не говори, что ты мой давно утерянный дядя. Чей он брат? — немного зло уставился на родителей. Ещё чего! Моё, не отдам. Ягуар мягко фыркнул, подошёл ко мне и лизнул в руку. — «Наивный, даже не надейся. Муж ты мой, в скором времени. Согласен?» — Он делает ему предложение? — Патрик, старший из близнецов, нетерпеливо дёрнул папку за руку. — Похоже на то, — почему-то шёпотом отозвался родитель. — «Так как?» — Ага. Даже не верится, что меня берут в мужья. Меня! Тони рядом захлопал в ладоши. — Это так мило. А он не укусит? — Только если ему на хвост не сядешь, — предупредил друга. Глаза лисёнка удивлённо расширились. И вообще, я вчера не спросил, но чего он разгуливал в течку? Джеймс обтёрся об мои ноги всем телом и изящной походкой покинул кухню. — Так как? Сделал? — Ага. — Я как пьяный уселся на стул и уставился на отца. — Прости. — Уже забыл. И зажило всё. Я, наверное, действительно пьян, но не от вина — от счастья. У меня есть альфа! Мой собственный ягуар. Мой зверь. *** Эпилог. Птички издавали ленивый щебет высоко в кроне дерева. Это даже щебетом не назовешь, скорее предсмертные крики прибитой вороны. Духота стояла такая, что хоть ныряй в ледник. Даже обычно изумрудная трава выглядела пожухлой и вялой. Жаль, что управляющий хорошо охраняет свою территорию. В это лето он неплохо заработает на продаже льда. Ему его привозит брат откуда-то издалека. В принципе, неплохо остудиться помогает и озеро. Вода в нём настолько прозрачна, что дно кажется обманчиво близко. Если умеешь нырять, то можно попытать счастье и поймать рыбину. Но я не настолько хороший пловец и предпочитаю далеко от берега не отходить. Странно, что народа нет, только мы вдвоём. Хотя, наверное, мы одни дураки, наверняка все прячутся по подвалам, в прохладе. Поглаживая влажный от воды живот Джеймса, вспоминал Тони. Оказывается, тогда Коллинз всё же пострадал из-за него, пусть и косвенно, но всё же. Волк собрал компанию, и они почти пришли к дому Тони, но, из-за нежелания делиться течным омегой, Коллинз подрался со своими же. Джеймс по чистой случайности нашёл тело и притащил в посёлок. Тут-то его и поймали. Тони не доучился, не смог этого пережить и со своим альфой уехал в деревню, подальше от нашего посёлка. Лари с семьей тоже уехали, как только закончился учебный год. Мы сдружились и сейчас шлём друг другу довольно длинные письма. Пару свою он пока не встретил. Мне хоть и не пишет, что переживает по этому поводу, но я то знаю, как это бывает. Джеймс так и не обернулся человеком, а у меня так и не случилось течки. Пока он в зверином образе, поженить нас не могут, но мы всё равно вместе. Старший брат благополучно женился и свалил со своим омегой в подаренный родителями дом. Для нас тоже строился домик, только в родных местах Джеймса. Когда его родители узнали, что с сыном всё хорошо, они приехали к нам и гостили почти месяц. Бедняга прятался по всем углам, чтобы не быть затисканным. Оказывается, что ему двадцать пять, и такой он после смерти брата-омеги. Мальчишка не пережил первую течку: кучка отморозков поймала его, когда он возвращался домой из библиотеки. Более подробно расспрашивать мне не хотелось, уж слишком болезненные воспоминания для моего кота. — Даже не верится, что уже полтора года прошло. — «Погладь пониже». — Там у тебя... — «Знаю, погладишь?» До секса дело у нас не дошло. Не то, что мне не хотелось, просто я не мог себя пересилить и переступить черту. Вдруг это только испортит всё? Щенячьи бледно-зелёные глаза добили, и я несмело начал опускать руку чуть ниже. Полуденное солнце и так палило нещадно, а тут ещё кровь прилила к щекам. Я зажмурился от стыда. На мне можно уже яичницу жарить. В озеро, что ли нырнуть? Но сбежать мне не дало ощущение гладкой кожи под пальцами. Я удивленно уставился на красивого мужчину. Если бы не узнал знакомые глаза — заорал бы. — Как я тебе? — после затянувшегося молчания, немного хрипло спросил Джеймс. — Красивый. Брюнет со слегка выгоревшими на солнце волосами, немного бледный. Чёрные брови вразлет, прямой нос, пухлые губы, волевой подбородок. Длинная шея, в которую так и хочется вцепиться несуществующим клыками и пометить как свое; широкие плечи, довольно узкая талия. Немного худой, жилистый. Прелесть просто. Моя мечта. Ниже кубиков пресса смотреть постеснялся. Поваляется пару деньков на солнышке и отбоя от местных красавчиков не будет. Я убрал руку с его живота. Зачем я ему теперь? — Ты чего? Не нравлюсь? — немного обеспокоенно поинтересовался Джеймс. — Нравишься, очень. Дальнейший разговор не сложился из-за резкой боли внизу живота. Этот коварный змей вместо помощи моей персоне, только улыбнулся, поглаживая по ноге. — Ты не хочешь больше меня? — вкрадчиво поинтересовался Джеймс, пробираясь под шорты. Его руки обжигали. Я никогда не думал, что может быть настолько горячо. Ни единого порыва ветра, никак нельзя охладиться, а тут он. Кровь буквально закипала от его прикосновений. — Мне что-то плохо... — Я знаю, — мурлыкнул соблазнитель у самого уха. Меня обдало жаром иного рода. Неужели? — Я ещё месяц назад почувствовал. — Специально привёл сюда? — я всхлипнул, когда его пальцы пробежались по моему животу. — В воде легче будет перекинуться, не так больно. Проверено. — Джеймс подмигнул. — Я ведь стар для этого... — немного испуганно произнёс. Боль в животе нарастала, уже ног практически не чувствовал. — Ты не старый. Коварный соблазнитель. Нельзя же говорить такое подобным тоном! Когда он перекинулся в первый раз? Почему не сказал мне? Но спрашивать такое сейчас — отдалить момент превращения. Плечо обожгло несущественной болью. Моя метка. Неужели всё происходит на самом деле? Десны зачесались, и я прижал ладонь к губам. Что это? — Давай, котёнок, всё будет хорошо. Джеймс чуть отклонил голову в сторону. Меня тряхнуло от его запаха: мускусный, с лёгкой кислинкой. Я не сдержался и глубоко впился удлинившимися клыками в основание его шеи. Один раз. Такое может произойти один раз, и я постарался сделать так, чтобы все видели, кому он принадлежит. Кровь Джеймса ещё больше обжигала, но в тоже время охлаждала разгорячённое тело. Одежда пала под натиском умелых рук. Я вцепился в него ногами, чтобы не посмел сбежать и продолжал насыщаться слегка солоноватой кровью. — «Сейчас не до нежностей, котёнок, чем быстрее сделаю тебя своим, тем легче тебе будет перекинуться». «Хорошо». Хотя я толком не понимал, какая в этом связь. Наверное, больше отвлекающий маневр. Короткая вспышка боли, затем другая, а после я утонул в мареве наслаждения, даже отпустил такую вкусную шею. Я не выдержал и излился между нашими телами, только после этого Джеймс потащил меня в воду. Мой ягуар придерживал меня за голову, чтобы я не утонул. Было не просто больно: адское пламя заставляло изворачиваться и кричать, биться в истерике. Я уже не хотел своего зверя. Не хотел этой боли. Как будто выворачивали наизнанку, потрошили, потом наспех запихивали всё обратно и неправильно зашивали. Ближе к вечеру Джеймс вытащил меня на берег. Мы оба тяжело дышали. Но у него ещё остались силы разжечь костёр и поставить палатку. Я вздрогнул, когда под лапами что-то зашуршало, рядом что-то пролетело, оглушая. Опять новая волна боли. Зажать бы уши, чтобы ничего не слышать. — Полежи минутку, я тебе всё расскажу. — «На кого похож?» — На отца, такой же яркий, только намного лучше. Джеймс широко улыбнулся и поцеловал меня в нос, погладил между ушами. А это приятно, когда тебя гладят, перебирают мех. Мой альфа тихо что-то рассказывал, я постепенно успокаивался. Звуки уже волновали не так сильно, как его запах. Но усталость брала своё. Я положил голову Джеймсу на колени, дурея от исходившего от него аромата, но сил ни на что не осталось. Не хочется думать, что обратное превращение принесёт столько же боли. Но со временем, я думаю, всё нормализуется. Сегодня отосплюсь, а вот завтра... Завтра пусть прячется по всем углам: затискаю до потери пульса.