Ты же знаешь, мама...

Семь утра, чашка давно остывшего чая, затекшая ко всем чертям спина. Мама, знаешь, ты была права, мне давно пора пойти к мануальщику, а еще лучше носить один их этих корсетов – они же так напоминают орудия средневековых пыток. Устало потираю шею, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, затем, положив ладони под поясницу, выгибаюсь назад. Ойкаю от боли и резко возвращаюсь в исходно-скрюченое положение. Значок аськи пищит и из зеленого цветка превращается в желтый конвертик. «Доброе утро любимый, я охранял твой сон…» Пятый день? Третий месяц? Я уже сбилась со счету. Для меня дни слились в один нескончаемый поток. Меня не интересует ничего вокруг: институт – я давно там не была, лица окружающих вспоминаются с трудом, мама, я не ела три дня… или даже больше. Нет, я не больная. Знаешь, мама, я влюбиласяь. Влюбилась, понимаешь? С первой строчки, в каждую букву и запятую, в каждый пробел. И как-то жить без него не получается – бессмысленный мир за окном, друзья которые не знают о нем… а я… а я слышу как он прикасается пальцами к экрану, чувствую как сердце бьется через эти долбаные провода! И так больно… слезы начали разъедать кожу, сердце гигабайты в клочья дерут, и я… могу только как волк одиноко выть на луну… А знаешь, мама, как хочется, чтобы не было всех этих дурацких проводов? Чтобы обнять или прикоснуться? Чтобы не просыпаться в страхе, что все это сон! Чтобы не прижимать к щеке маленькие черные закорючки рядами! Как же хочется не орать немым сердцем глухому монитору… Приходят, обнимают, говорят теплые слова… Это ты их позвала, мама? Нет, что ты, я не против, я люблю их. А еще я люблю его. И они слушают, как я им рассказываю о нем, а когда совсем плохо – я рыдаю, уткнувшись им в коленки. Кажется – так страшно, когда выхода нет… Нет, это не страшно. Страшно когда выход есть, а ты не можешь по нему пройти. У сердца почему-то нет ног. Остается только писать. Пишу, как ненормальная. Вырывая из сердца клоками чувства. Он все время спрашивает: что про него, а что про меня. Все про тебя, только мы давно слились в одно целое в моем сознании. А все восхваляют, вздыбливают на небеса – зачем только, не понятно. Не им, не для них – все ему, каждое слово, каждый вздох и слезы, которыми написано. Странно это – плакать от того, что ты понимаешь – сильнее ты никогда не чувствовала и не будешь. И хорошо от этого. Мама, знаешь, я улыбаюсь, когда плачу. Сердце бьется. Сильно, непривычно, быстро. Все кажется нереальным, кажется, что не здесь. Пальцами строки щупаешь, словно надеешься, что монитор продублирует азбукой Брайля. Мама, я увижу его! Увижу, понимаешь? Давление превышает все допустимые нормы, голова болит от счастья, дышать трудно – но улыбаешься. Улыбаешься, как последний дурак на селе. Ведь можно будет взять за руку, можно будет видеть улыбку, счастье в глазах! И не важно, что весна напоминает середину осени! Не важно, что вставать в пять утра, а не спал трое суток! Это ведь так прекрасно ждать чего-то и засыпать с мыслью об этом! Чувствуешь, мама, я сейчас больше всех на свете счастлива! Все не то. Молчание давит сверху, словно огромная скала. Я говорю что-то глупое и невпопад. Я боюсь! Боюсь, понимаешь! Боюсь сказать не то, сделать… ведь буквы не краснеют, а такие как я краснеть не должны. Страх он словно парализует разум, поселяя в нем абсолютно чужое существо. Зачем я все это говорю? Хочется рвать на себе волосы! Мама, помоги мне!!! Мама… ты только не ругайся. Просто волю в кулак собери и прими как есть – назад уже все равно ничего не вернешь. Знаешь, мама, мой принц оказался принцессой. Нет, не плач, пожалуйста! Я не поменялась, я не предала тебя! Я все так же твой ребенок! Не вини себя! Никто не виноват в том что я люблю её! Прошу тебя, прими меня такой какая я есть…