***
Твои глаза потеряли тот теплый ореховый оттенок, я замечаю эту метаморфозу безошибочно. Ты устало вглядываешься в мое лицо, едва заметно щурясь. Но я знаю, что ты смотришь насквозь, через меня, через стены, через крышу дома — на звезды, которых тебе больше не достать. А может быть и не было меня на этом пути из плоскости к вершине? И я лишь та, что бесконечно ждала тебя. Какова моя цель после того, как ты вернулся? Молчи. Ты берешь гитару, которая была таким редким гостем в твоих руках. Я присаживаюсь на пол, располагаюсь в твоих ногах. Струны рвутся, едва ты прикасаешься к ним, словно свет разрывается на тонкие полосы, разрезаемый шторами. Они бьют по твоей руке, но ты только немного морщишься, потирая место, куда попала струна. Представляешь, так же и внутри меня, одна за другой обрываются надежды. И главная из них — надежда на то, что ты справишься с собой и выйдешь из тени прокуренной комнаты, повисла над пропастью. Шелковая нить, истертая и готовая отпустить тебя лететь прочь из моего сердца. Я приподнимаюсь, сжимая твое колено, пока ты закидываешь гитару обратно за диван. Она больше не нужна тебе, сломанная. И я ей под стать, что-то из прошлой жизни, которая не принесла тебе ничего, что ты желал. Эта игра — монстр, пожирающий тебя живьем. Она выпила сияние твоих глаз, она сожрала твою душу, утащила ее в свою черную пещеру и смаковала все эти годы, дразня меня. Ты оставил ее на время, но я знаю, что ты вернешься в бой. Эта тварь скулит глубоко в тебе, вызывая на арену. Сражаться. Умирать. Побеждать. Бесконечный цикл свернутой змеи, поедающей саму себя. Я знаю, как болит у зверя в груди, мне это знакомо. Мне знаком его крик, пропитанный невыносимым страданием. И ты бы выл как зверь, если бы не боялся показать мне, что творится внутри тебя. Но ты отталкиваешь мою руку и уходишь на балкон. Иду за тобой, тихонько приоткрывая дверь и вдыхая терпкий запах твоих сигарет. Босиком, по прохладному кафелю, обжигающему голые ступни. Ты чувствуешь, что я рядом, но не оборачиваешься. Я провожу ладонью по твоей горячей, широкой спине, огорченно вздыхая. Ведь звезды сошлись так, что больше я не прикоснусь к тебе. Быстро пробегаю пальцами по ребрам, ты судорожно выдыхаешь, дергаясь в ответ касания замерзших пальцев. Даже привстав на цыпочки, я не могу дотянуться до твоего плеча, великан, утыкаясь лицом куда-то между лопаток. И мы со зверем прощаемся, я слышу, как он бьется внутри, не в силах выбраться и покинуть тебя. Он навсегда с тобой. И там, где есть место игре — не будет больше меня. Мне кажется, что мы воем в унисон, в голос, громко, не задумываясь. И где-то вдалеке вторят дикие псы, заливаясь вместе с нами. Вместе со мной и твоим монстром, которого я целую сухими губами сквозь кожу, горькую и пряную, оставляющую на языке привкус дыма. И почти наяву вижу эти черные глаза, полные гнева.***
Я всегда ненавидел, когда кто-то одерживает надо мной верх. Поэтому молча наблюдал за вами, как сосредоточенно ты смотришь в монитор, забавно шевеля носом, когда кто-то из команды поступал не так, как хотел ты. Я не знал, что мне делать, чувствуя себя полнейшим болваном рядом с тобой. От таких как ты нужно избавляться, от скрытных и загадочных. Как когда-то те, кто были рождены побеждать, избавились от темноволосого паренька, сидящего рядом с тобой, который в запале хватает мышку и вместе с твоей рукой ведет ее в бой. — Куро, прекрати, — ты поправляешь очки, смеясь, а он еще сильнее сжимает твою кисть. И я ловлю взгляд Йохана, полный ненависти и разочарования. Он тоже смотрит на вас, не понимая, что происходит. Я бы сказал ему, но он неправильно поймет, что происходит между тобой и нашим керри. Густав подходит к столу Йохана и предлагает ему конфеты, которые все время шлет ему Хенрик. Тот соглашается и захватывает губами чупа-чупс, так же не отводя взгляда от Куроки, который учит Тала, как правильно играть на Тайдхантере. Офлейнер кивает, хихикая, и серьезный взгляд Куро наполняется чем-то новым. Он с улыбкой шлепает Тала по руке и возвращается к своей игре, где падает вражеский трон под атакой крылатого демона и его иллюзий. — Клемент, — бубнит Йохан, пока я по-хозяйски вытаскиваю из его кармана пачку сигарет и закуриваю. — Блять, что за хуйня с Талом и Куро? Они… — Похожи на пидоров? — дым обжигает горло, заставляя закашляться. — Нет. — Ну и как это объяснить? — корчит рожицу саппорт, косясь на меня. — И верни мою пачку. — Тал хочет на мое место, — уверенно заявляю я, наблюдая за реакцией Йохана. Тот хлопает глазами, как резиновый пупсик, которого трясет ребенок. Пупсик с сигаретой в зубах и хриплым голосом. — Ты ебанулся? — рассеяно улыбается Йохан. — Я знаю Тала, он… — Вечно осуждает мои пики, — замечаю я, слизывая с губ горький вкус табака. — Это делают все, кому не лень, — вопит Йохан, в бешенстве топая ногой. — У тебя совсем крыша едет, ты что, ебаная Бритни? Да мы из-за тебя просрали три турнира, понимаешь ты? Три турнира, в шаге до финала, Пуппей, в одном ссаном шаге! Взрывается. Он стоит вплотную ко мне, а я смотрю на него с высоты своего роста и ухмыляюсь. Я не буду отвечать агрессией на агрессию. Он орет, тыкая пальцем мне в грудь, на что я только спокойно убираю его руку, стараясь не сделать ему больно. Но я понимаю, что не смогу причинить ему больше боли, чем он выдержал, раз за разом разочаровываясь в том, кому должен был доверять безоговорочно. Надеюсь, он сможет меня простить. Я готов рассказать Йохану о том, как я устал, как хотел уйти, обсуждая это с любимой, и как ушла она… — Ты чего это расшумелся? — выскакивает на улицу Симба, а за ним и Куроки с Густавом. — Клемент говорит, что ты хочешь выпереть его из команды, — рычит Йохан, впиваясь взглядом в Пуппея. — Это правда? — мягко спрашивает Тал. — Ты серьезно? Куроки жмется к Густаву, дергая его за рукав толстовки, и что-то шепчет ему. Мидер кивает, странно переглядываясь с остальными ребятами. — Клемент, мы давно хотели обсудить кое-что, — начинает говорить Густав и сердце мое замирает. — Может, я на время сяду на капитанский слот? — Он отличный драфтер, — подтверждает Куро и получает теплый взгляд от Магнуссона. Как же я ошибся. Лучший друг не скажет ни слова в мою защиту. И я не осужу его за это. Я проиграл. И на меня внимательно глядят четыре пары глаз, ожидая моей реакции. Я разворачиваюсь и ухожу. Под тишину, как в моих снах, до которых никому не было дела. Ведь у капитана не должно быть страхов. Слабостей. Боли. И это мешало мне быть ближе к ним… Черные бездонные глаза, преследующие меня в мыслях, сейчас буравили мою спину наяву. То самое неудобное место промеж лопаток, в которое она вгрызалась зубами, словно умалишенная, прежде чем выйти с моего балкона. Теперь там же тяжелый взгляд, требующий моей остановки. Требующий того, чтобы я обернулся и сказал, что на самом деле происходит со мной. Требующий правды. Но упрямый бывший капитан уплывал вдаль, и Йохан с Густавом увели Куроки, который стоял, покачиваясь, как зомби, обратно в душное помещение. Я не вернусь, как бы я не любил этих парней. У меня просто нет сил.***
Команда должна быть не только внутри игры, но и вне пяти фигурок на карте. Пять персонажей — не команда. А вот пять живых людей за мониторами, которые чувствуют тех, кто рядом с ними, радостно бросаются друг на друга с объятьями после выигрышей, и вместе выходят дышать свежим воздухом, проиграв… Когда все надежды рушатся, сложно сохранить веру в себя и своих братьев по оружию. Но поражение не должно быть концом игры. Я всего лишь пытался быть справедливым и добрым, и мне не приходило в голову, что я останусь один — ушла она, забрав с собой всего лишь маленькую спортивную сумку и собаку. Ушел он, забрав с собой мою команду, моих детей, которых я спасал от кошмаров и болящих животов. Почему? Я слишком долго хранил все в себе, не понимая природу своих чувств? Просто тихонько внутри погиб мой любимый зверь, азартный и любопытный, гордый и ласковый щенок, не успевший стать взрослым. И я поднимаю свой бокал, рассматривая мечущиеся по его стенкам пузырьки, и не до конца растворившийся порошок, оседающий на дно. Оседающий на самое дно.