К Торлейв

Нас накрывало снегами, дождями, но мы твердо знали то, Что дом, нас согреет наш дом…

Викинги ликовали — драккар дошел до дома целым, и немногим женщинам пришлось ныне оплакивать потерю своих мужей, зато ярл был доволен добычей, которую они привезли из страны христиан. А Валь привез еще и сведения. Сведения о плодородной почве и зеленых долинах рядом с водоемами, где их мужчины могли бы охотится, а их женщины смогли бы выращивать тонкорунных овец и прясть ткань не хуже, чем у саксов. Воистину, Один хранил их в этом походе, удерживая от проявления гнева своего сына Тора, и не давая подлецу-пересмешнику Локи сыграть с ними злую шутку. Драккар захлестнула очередная волна, после того, как они почти достигли берегов, море не на шутку разгулялось. Валь не выдержал, спрыгнул за борт корабля, подняв брызги воды вперемежку с песком. И, по колено в воде, он шел к берегу, щуря глаза и высматривая ту, что обещала ждать. Она стояла на пристани в мехах, что он подарил ей, придя из прошлого похода. Столь красива, словно сама Идунн в плотском обличии. Она улыбалась, и улыбка её разила не хуже молота Тора, жаль, что левая часть её лица изуродована навсегда страшными ожогами. Это было еще тогда, когда она не стала ему женой, а конунг Рагнар Лодброк вновь повел их на запад, в Нортумбрию. Торлейв стояла рядом с ним, когда они подняли стену щитов, и она приняла на себя удар, предназначавшийся ему. Толкнула его в сторону, и несколько воинов вслед за ним пошатнулись, и горящие стрелы миновали их лиц, щитов и одежд. Одну лишь Торлейв они не миновали. Туго заплетенные косы её загорелись, загорелась и кожаная броня и огонь перекинулся на лицо. Сражались они близ берега, потому она успела спастись. Но некогда прекрасное лицо воительницы было обезображено. Кто-то говорил, что она не боец, кто-то, что даже не жилец. Торлейв же, с отчаянием и безумством Валькирии, вновь пошла в сражаться, с куда большим усердием убивая бриттов. После той битвы её оставили на драккаре, где она металась в лихорадке больше недели, пока люди конунга разоряли храмы и селения саксов. Валь не забыл воительницу, ибо Валь Медведь никогда не забывал о долгах, что должен отдать. Вернувшись на корабль, он бросил её несколько золотых цепей со словами: — Твоя доля. — Какая же у меня доля, Медведь? — эти слова она чуть ли выплюнула ему в лицо, утираясь теми лохмотьями что были у неё с собой. Левая сторона лица была покрыта ужасными волдырями, и кровоточащими рытвинами. Она была на грани жизни и смерти и умудрялась говорить, даже насмехаться над словами Валя. — Я ведь и не сражалась толком. — Ты спасла бойцов, которые сражались за тебя, — улыбнулся Валь. — В любом случае, это золото — твое. — Золото, из-за которого я стала калекой, — рассмеялась Торлейв и тут же сморщилась от боли. — Отец хотел назвать меня Стурла, что значит нетерпеливая и беспокойная. Я всегда нетерпелива — тороплюсь встать в первых рядах воинов, первой нанести удар врагу, слишком тороплюсь в Вальгаллу. — Ты выжила, не торопись ныне на пир к Одину. Тебе предстоит долгая и счастливая жизнь, вот увидишь. Не раз еще ты будешь праздновать с нами в Упсале и приносить жертву богам, — возразил викинг. А воительница рассмеялась еще раз, горько, зло, со слезами на глазах: — Да кому я теперь нужна? Обуза. — Если хочешь, будешь нужна мне, — серьёзно ответил Валь Медведь. — Тебя буду называть женой. И к тебе возвращаться после битв. Если ты захочешь, — с нажимом повторил он. — Только смени броню на тканное платье, и меч на прядильное веретено. Во взгляде её появилось что-то от Фенрира, закованного в цепи, что-то бешеное и первобытное, как у Тора, бьющего по наковальне: — Никогда. Именем Тора меня нарекли, с именем Тора я и умру. Руки мои предназначены для того, чтобы держать топор, не для того, чтобы прясть. — Я свое слово сказал. Надумаешь — найди Валя Медведя, и мой дом станет твоим. — Никогда, — тихо ответила Торлейв. Во время плавания к родным берегам, она ни разу не заговорила с ним. Не заговорила и после их прибытия и молчала, молчала многие месяцы зимы. А он вспоминал о ней. О той женщине, что видел в битве и вне её. С заплетенными косицами, со счастливой улыбкой. В эту женщину он влюбился много зим назад. Эту же и продолжил любить после страшной раны. И однажды она пришла к нему в дом со словами: — Как Фенрир однажды разорвет оковы, и наступит Рагнарёк, так и я не смогу вечно быть пряхой и сидеть под охраной стен твоего дома. Однажды я вновь возьму в руки топор и пойду сражаться. Не забираешь ли твои слова назад, Валь, сын Бьерга? По-прежнему готов назвать меня женой? Ожоги зажили и от них остались шрамы, почти слившиеся с кожей, и эти отметины словно манили, притягивали. Викинг подошел ближе к воительнице и с нежностью заправил одну прядь волос ей за ухо, женщина вздрогнула, удивленная этим жестом. — Видит Один, до Рагнарёка еще далеко. Как знать, вдруг я сумею сковать цепи, что смогут удержать Фенрира навечно? Отныне, Торлейв, мой дом — твой дом. Ни одна зима и ни один поход прошли с тех пор, как они назвались мужем и женой, а воительница смиренно ждала его после битв. В первый год она подарила ему дочь Скьёльд, на третий — сына Хёгни и, даст Фрейя, после этого похода они смогут зачать еще дитя. Торлейв привела детей за собой, ждать отца. И даже суровый морской ветер не был им преградой. На берегу собрались многие, желая встретить братьев и отцов. И многие, последовав примеру Валя, спрыгнули с корабля, желая быстрее добраться до брега своим ходом. — Отец! — Скьёльд не выдержала и побежала на встречу викингу, тот подхватил её на руки. Кажется, с тех пор, как он видел дочь в последний раз, она подросла. Он подхватил её на руки и уже с этой нелегкой ношей на руках, продолжил идти навстречу к жене и сыну. Жена удерживала маленького Хёгни от того, чтобы и тот побежал к отцу. Когда Валь наконец ступил на твердую землю, маленький сын не выдержал и тоже побежал к нему. Он потрепал малыша по голове, взъерошив светлые волосы. Ребенок был нетерпелив и дергал отца за руку, ведя к Торлейв. А жена не изменилась. Та же гордая осанка, та же надменная полуулыбка, лишь взгляд чуть потеплел, когда она посмотрела на него. — Надеюсь, дети не слишком утомили тебя, — сказала она и протянула руки к Скёльд. — Ну же, милая, иди ко мне, отец наверняка устал после тяжелого плавания. — Оставь их, Торлейв, я только-только увидел их. Дай мне побыть с детьми, — покачал головой Валь. — У нас с тобой вся зима впереди. Воительница позволила себе лишь легкую полуулыбку: — Целая зима впереди, — как-то задумчиво пробормотала она, а в голосе её звучала мечтательность. Мысли захватили Валя, он снова представлял нежную и горячую кожу Торлейв под мехами, её поцелуи и жар её тела. Хотел увидеть её радость от драгоценных камений и золотых кубков, что он привез ей в дар. — Ваша мать становится год от года краше, — говорил Валь своим детям. — Лжец, — тихо смеялась Торлейв. — Прохвост не хуже Локи. — И она до сих пор мечтает взять в руки топор и пойти сражаться наравне с мужчинами, — продолжил Медведь. — Уже не мечтаю, — покачала головой воительница. — Но однажды так и будет, когда стану слишком стара, чтобы работать, я возьму топор в руки и найду битву, после которой отправлюсь в Вальгаллу. Нет смерти более обидной для девы щита, чем смерть в постели. Валь цокал языком, он был отчасти недоволен. А был ли доволен Тюр, заковав Фенрира в цепи, но при это лишившись руки? Знали асы, что однажды Фенрир разобьет цепи и убьет Одина, знал Валь Медведь, что возьмет Торлейв однажды вновь меч в руки и уйдет в последний бой. Как знать, может ушла бы она в последний бой рука об руку с ним? Дальше был пир у ярла, проводы павших в Вальгаллу и, наконец, возвращение домой, к теплому и родному очагу. Изменила своему слову валькирия Торлейв, сменила меч — на веретено, броню — на платье и стала ждать мужа у очага после каждого похода. Каждую ночь, проведенную с ним, старалась понять, не был ли он у другой женщины, не предпочел ли другую из-за её уродства. И, наверное, до тех пор, пока не ступила она в Вальгаллу, она так и не поняла, что викинг всегда возвращался к ней. Валь всегда был готов вернуться к ней даже из Асгарда. К ней, к его любимой Торлейв.