***
Питеру стыдно. Боже, так стыдно ему еще никогда не было. Потому что видеть темные глаза, наполненные вековой печалью, усталостью и, черт возьми, разочарованием и укором – это, как минимум, больно. Узкие ладошки до хруста в хрупких запястьях сжимают меч, и старший Пэвенси снова мысленно твердит про себя: «Этот ребенок не создан для войны. Только не он. Нет». Губы сжаты в тонкую линию, едва заметное покачивание головой и такое громкое, оглушающее, режущее не хуже острого меча, что подарил Питеру Отец Рождества: «Знаю. Ты бы и сам справился». Неодобрительный взгляд Сью и высеченное на стене изображение Аслана, с упреком взирающее на двух королей: Сына Адама и тельмаринца. Уже ночью, когда все, кроме дозорных, наконец, видят сны, Питер покидает свое импровизированное ложе и укладывается рядом с Эдмундом, вслушиваясь в едва слышное равномерное дыхание спящего брата, обнимает худощавое тело со спины и утыкается носом в торчащие на затылке темные вихры, целуя основание шеи и медленно поглаживая ямочку солнечного сплетения через расстегнутый ворот рубахи. - Прости меня. Я так виноват перед тобой. Пожалуйста, прости меня, я… - Заткнись, Пит, - прерывает его шепот младший Пэвенси и, повернувшись к Питеру лицом, касается заледеневшими губами адамова яблока и обнимает тоненькими руками его шею. – Кажется, мы уже выяснили, что ты полный идиот. - Боже, Эдмунд, как же я… - и уже во второй раз его грубо прерывают все те же прохладные губы, что наугад тычутся в его собственные, и старшего топит во всепоглощающей нежности к любимому брату, и, не раздумывая, он целует того по-настоящему, по-взрослому, так, как они делали это в далеком прошлом, когда были достаточно взрослыми, чтобы дойти до конца. Эдмунд вздыхает сквозь поцелуй и резко отодвигается от старшего брата, чтобы, нахмурившись, тихо прошипеть: - Просто прекрати вести себя, как я-Питер-зануда-Великолепный-потому-делаю-что-взбредет-в-голову. Научись, наконец, полагаться и на остальных, чтобы снова стать Верховным Правителем, а не сумасбродным выскочкой, берущим на себя сверх меры, - по окончании наставления младший из королей щелкает старшего тонким пальчиком по носу и удобнее укладывается на согнутую в локте руку, любезно подставленную ему заботливым братом. - И в кого ты такой уродился, мудрец, - усмехается Питер в каштановую макушку и кожей шеи чувствует улыбку Эдмунда.***
- Пообещай мне кое-что, Эд, - они прячутся ото всех в одном из немногих оставшихся нетронутым помещении тускло освещенного подземелья, чтобы дарить друг другу судорожные обещания и объятия самых близких людей, коими они не являлись, пока не позволили себе выйти за рамки братских отношений. – Ты будешь держаться рядом со мной, чтобы я мог видеть тебя, чтобы мог знать, что успею вмешаться, чтобы был уверен, что в этот раз я не оплошаю, и ты не будешь расставаться с жизнью на моих руках. - Мы уже это обсуждали, Пит: в первую очередь, мы должны заботиться о нашем народе, а только потом – о себе. В этом и заключалась пара десятилетий нашего прошлого правления, разве не помнишь? И, к тому же, я ведь так и не научился делать то, что мне говорят, так что вряд ли я сдержу обещание, - мимолетная улыбка и чуть шершавая ладонь, поглаживающая ладонь старшего Пэвенси. - Одно другому не мешает. Каспиан, Сью, Лу, ты и я, мы справимся с этим вместе. Но для меня, прежде всего остального, важна твоя жизнь, неужели ты тогда так ничего и не понял? – поднять маленькую ладошку и прикоснуться губами к мозолям, оставленным мечом, не предназначенным для рук двенадцатилетнего мальчика, который уже вырос. - А кто защитит их, Питер? Кто их защитит, кроме тебя? – вскидывается Эдмунд. - У Сьюзен есть Каспиан, который не даст ее в обиду, а Люси...с ней весь народ Нарнии, и, конечно же, она единственная, кто видит Аслана, он всегда с ней, малышка в полной безопасности. А ты? Кто у тебя есть, кроме меня? А у меня? Кому, по-твоему, я доверю прикрывать свою спину? – Питер буквально взрывается, крепко стискивает плечи брата, впиваясь узловатыми пальцами в бархатную ткань рубахи, и, сжимая зубы, яростно вдыхает спертый воздух, отдающий почвенной гнилью. – Ты хотя бы на секунду, на гребаную секунду, задумывался когда-нибудь, что я буду делать, если тебя не станет?! Хотя бы раз твою голову посещала мысль, как я буду жить дальше, если ты исчезнешь?! Почему ты никак не поймешь, что я боюсь! Без тебя мне страшно, идиот! Эдмунд, в свойственной только ему манере, на мгновение замирает, словно бы прикидывая что-то, а затем мягко касается кончиками белоснежных пальцев вздувшейся венки на лбу потерявшего терпение старшего брата, тихо посмеивается своим собственным мыслям и покачивает головой. Гнев бесследно исчезает, оставляя после себя непередаваемое чувство стыда за свою вспыльчивость, и Питер, резко одергивая руки с онемевших от насильственных действий плеч, отводит расстегнутую горловину рубахи в сторону и громко выдыхает, едва видит проявляющиеся уродливые синяки на коже цвета сухих сливок. Эд тихо стонет, едва чувствует нежные поцелуи-извинения в пострадавшие участки кожи, и вплетает пальцы в длинные светлые волосы на затылке брата, чуть отстраняясь и прогибаясь в спине для большего доступа. А Питер с ума сходит, вылизывает сумасшедше прекрасные, натянувшие снежную кожу костные бугорки на плечах брата, и мысленно убивает себя, потому что: «Господи, остановись, Питер, он еще ребенок, малыш. Хватит, Пит. Ну же. Стоп!» А потом Эдмунд громко стонет, тянет его за волосы и прижимает к себе, отчего старший тычется носом аккурат в ямочку между цыплячьими косточками ключиц и просит, просит, умоляет Питера ни в коем случае не останавливаться. - Нет…нет…нет-нет-нет, - хнычет младший, едва чувствует ледяной поток воздуха, обволакивающий его полуобнаженное тело, и отчаянно цепляется за рубашку старшего брата, подтаскивая отстранившегося Пита, вынуждая того закончить начатое. - Что же ты делаешь? – шепчет старший Пэвенси, качая головой, и кусает возбужденного младшего в посиневшие от холода губы. – Потерпи, пожалуйста. Мы не можем де…ч-чер-рт…- рычит парень, когда ловкие пальчики поглаживают его возбужденную плоть, скрытую грубой тканью тренировочных штанов. - Ты же хо-очешь, что тебе мешает? – дразнится Эдмунд, облизывая тонкие губы, и дерзко улыбается, продолжая водить ладонью по члену Питера, и тот задыхается, умирает в тысячный и последний раз, проклиная и себя, и маленького развратника, перенявшего опыт совращения у прошлого, взрослого и искусного в обольщении Эдмунда Справедливого. - Нет, - выходит слишком резко, грубо и так по-питеровски, что Эд лишь усмехается, когда его брат, в ужасе распахивая глаза, наконец, в полной мере осознав, на что его разводил двенадцатилетний мальчик, поспешно ретируется, ибо ему немедленно нужно подрочить на светлый образ маленького братишки, которого он поклялся не трогать до шестнадцатилетия. - Вот и поговорили, - улыбаясь самому себе, говорит младший, медленно вышагивая в комнату для собраний. В следующий раз, Эд ставит галочку, Питер обязательно проиграет ему, так просто Эдмунд Пэвенси еще не сдавался, а значит, и оставлять этот мир он пока не собирается. Ведь столько всего еще не сделано.