Последний путь

Она стоит в септе, кутаясь в меха, и никак не может согреться. Ее рука, с тонкой, словно бумага, кожей, и выступающими венами, предательски выдающими ее возраст, прижата к груди, пытается успокоить загнанное сердце. Женщине исполнилось сорок, но она все еще привлекает взгляды мужчин, хотя в осенней меди волос теперь появились седые пряди, как первый снег ранней осенью на еще не опавшей листве богорощи. Вокруг синих глаз Талли распустились редкие морщинки, которые сейчас были еще более заметны, ибо Санса не спала уже несколько суток. Вздрагивая, она поднимает взгляд к витражному окну септы, через которое пробивается разноцветнымм всполохами столь редкое на севере весеннее солнце. Рядом стоят люди, которых она не замечает. Все они говорят какие-то ровным счетом ничего не значащие вещи, так подобающие случаю, полные благородной, но абсолютно пустой учтивости. Она вспоминает свою юность в Королевской Гавани, то, как за этой учтивостью мог скрываться и миндальный привкус яда, и металлический блеск кинжала или коварство игр престола. Вспоминает и ненавидит этих людей, которые никогда не любили и не понимали человека, который сейчас лежит на возвышении в центре септы. Септон читает над ним молитвы, предвкушая ужин в своих теплых покоях и мечтая о скором завершении службы. Когда-то она верила в богов. Когда-то ходила в богорощу, а потом - исправно, как положено леди - в септу. С тех пор она побывала в настолько глубоком пекле, что уже не боялась ада после смерти. Санса за свою, как ей сейчас казалось, бесконечно долгую жизнь, была и замужем за карликом, который стал внезапно для нее гораздо большим утешением, чем красивый, но жестокий принц-бастард; и в постели человека, отчаянно любившего ее мать, любившего ее все же не больше, чем власть. Она поежилась, вспоминая липкие руки Мизинца на своих ногах, его мятное дыхание и то, как он называл ее именем давно почившей матери. Сколько же лет прошло с тех пор? Все они мертвы. Джоффри, Серсея, Тирион, Петир. Даже маленький принц Томмен, любивший своих котят. И Зяблик, избалованный матерью, но еще совсем ребенок. Как и двое из ее детей. Она пережила их всех. И теперь пережила своего мужа. Того, который метался по ее спальне с дикими звериными криками, когда умер их первый сын, в сжигающем разум бессилии воина, ибо не существовало виновных в смерти мальчика от болезни. Того, кто простоял на коленях у ее постели двое суток, когда она, забывшись лихорадочным сном, не приносящим облегчения, готова была встретиться с богами. Того, который защищал ее всю свою жизнь, того, в чьих сильных объятиях можно было наконец не бояться засыпать, того, кто обещал ее никогда не оставлять. "Даже ты мне соврал, любимый," - пронеслось в ее голове. Люди все шли и шли, нескончаемым потоком принося однообразные соболезнования, словно не замечая отсутствующего взгляда королевы Севера. Ее старший сын, с темными волосами и серыми, как валирийская сталь, глазами, пытался быть истинным наследником Винтерфелла и благородно склонял голову перед лордами и леди, хотя мыслями был далеко. Мать стояла рядом, его маленькая и хрупкая мать, которая едва доставала ему до плеча. Он вспоминал, как отец подхватывал ее на руки и кружил, будто она ничего не весила, когда они с братом были еще совсем маленькими. А она смеялась и обнимала отца за шею. А потом они все вместе садились за стол, и мама, тихо и кротко улыбаясь, корила отца за то, что его манеры так навсегда и остались недостойными лорда. А сейчас она будто не понимала, что происходит. Он покосился на нее, словно боясь увидеть ее слезы, но их не было. Он думал о том дне, когда сын Мирцеллы Таргариен, неприятный мальчишка с бесцветными глазами и белесыми волосами, заявил восьмилетнему Брандону, что не понимает, как его леди-мать могла выйти замуж за такого угрюмого урода, как его отец. Вспоминал, как Санса отчитывала потом сына, обмывая его разбитую бровь, суровым голосом заявляя, что не пристало лорду Севера драться с наследником Железного трона. А в его крови кипела совсем не по-северному горячая ярость, когда он обиженно рассказывал ей, почему так поступил. Мать присела тогда на колени, взяла его лицо в свои руки и твердо сказала: "Истинная красота, сын мой - это не белая кожа, правильные черты лица или тонкий стан. Я видела в своей жизни слишком много пустой красоты, за которой скрывалась лишь одна жестокость и ненависть, чтобы разглядеть красоту в твоем отце. Женщина должна принадлежать сильнейшему." Обряд подходил к концу, когда Санса вдруг будто очнулась. Рядом с ней стояли сыновья, совсем взрослые и невыносимо похожие на своего отца. Она отвернулась, сейчас смотреть на них было слишком больно. Через проход стояла ее единственная дочь с рыжими волосами матери и глазами цвета северного неба. Ей с тоской подумалось, что синие глаза Талли были лишь у одного ее ребенка - у маленького мальчика, которому даже не успели дать имя, потому что он умер через сутки после рождения. Не давая себе вновь утонуть в воспоминаниях, она посмотрела на дочь. Совсем взрослая и совсем леди. Анне было 15. В это время Санса уже носила под сердцем львенка, отцом которого был Тирион. Львенка, которому не суждено было родиться, потому что мать упала с крутой винтовой лестницы Красного замка. Ее нашел у подножия всегда злобный рыцарь короля Джоффри, истекающую кровью, и отнес к мейстеру. Она до сих пор помнит боль внизу живота и лязганье его доспехов, когда он почти бежал по пустынным коридорам. Тогда он говорил с ней, не давая провалиться в пустоту, своим резким, хриплым голосом, срывающимся из-за волнения и ей в тот момент впервые подумалось, что двое мужчин, которые были к ней добры - Тирион и он - были уродливы. Лязганье и голос, да его щека, покрытая шрамами и черной щетиной - все, что связывало ее в тот момент с реальностью, отделяло от смерти. Она просто повернулась и вышла из септы. Леди за ее спиной возмущенно шептались о нарушаемых приличиях и еще о том, что королева повредилась умом от горя, но она их не слышала. В конце концов, ее муж всегда смеялся над приличиями. Она поднялась по ступеням в свои покои, открыла шкатулку и нашарила старый кинжал, который она носила с собой в Королевской Гавани, наивно полагая в молодости, что он сможет ее защитить. Перед ее глазами стояли лишь серые глаза ее мужа, когда она вспоминала, как он учил ее, куда нужно бить, чтобы подарить противнику быструю смерть. Назавтра ее сын станет полноправным королем Севера, его жена через месяц подарит ему наследника, которого назовут Сандором. А она. Она так устала быть сильной. Пусть ей простят эту слабость. Последним, что она помнила, закрывая глаза, был голос, горячечный бред, едва слышимый сквозь лязганье доспехов: "Пожалуйста, только не умирай... Я не смогу без тебя жить, пожалуйста... Даже если ты никогда не будешь моей, только не закрывай глаза..."