Послание на небо

Ранним утром до восхода солнца Франкур был уже на ногах. Он всю ночь ворочался и маялся, но, в конце концов решил встать и отправиться на прогулку. Он пригладил шипы на руках, натянул приготовленные ему с вечера жилет, рубашку и шляпу, с бо́льшим трудом – из плотной ткани брюки и вышел через заднюю дверь, очень тихо прикрыв её. Меньше, чем полгода назад он начал выходить на прогулки один. Ровно тогда, когда научился одеваться в людскую одежду сам и в общих чертах понимать, как вести себя на улице, пусть даже и безлюдной. Полгода… для него они проходят как несколько лет. У ближайшей бочки он остановился приткнул поплотнее бардовый шарф, тот свисал до самых колен, очень причудливо оттопыривающихся из-за особенностей строения его ног. И, оглядевшись, затем нагнулся поправить не плотно севший на ногу ботинок. А летний свежий ветер всё равно продолжал приятно щекотать горло. Этот же ветер в такие начинающиеся дни становился простым слушателем тишины богемной жизни и частью полупрозрачных теней, сменяющих просветы залитых теплом улочек. Выглянув из пассажа на открытую улицу, двухметровый силуэт, коим и являлся Франкур, ещё раз оглянулся и, издав тихий странный для людской речи звук, исчез за ближайшими её поворотами. По земле блеснул луч. Строевые улиц – бетонные серые дома забрызгались солнечными зайчиками луж с переулков и мостовых. Световые зигзаги зарябили в зелени - травах, кустарниках и деревьях, с которых ещё не исчез иней, и пропадали в тягучем полумраке череды длинных старых пассажей. Потихоньку открывались первые лавки. Из окон стали показываться хозяйки, чтобы снять с верёвки сухое бельё. Где-то заводились машины. В парках и подворотнях залаяли собаки, а по мостовым, зевая, плелись разносчики со свежей газетой. - Париж медленно протирал глаза. Сам певец Франкур гулял, пряча лицо за высоким воротом. Сегодня он рискнул не одевать свою маску, спрятав её в карман, - всё же хотелось кожей чувствовать порывы прохладного ветра. Хоть раз за долгое время. Он спускался вниз по улице, мимо закрытых лавок и мастерских, как в одной из них его внимание привлекло нечто такое, что он и сам понять не смог. Скорее потянуло его туда интуитивно. Он пошёл к неровному ряду зданий, тот в гротескно-ступенчатой манере ловко умудрился вторить всем артистическим рельефам капризного Монмартра. В этом ряду целью Франкура оказалась витрина букинистического магазинчика за стеклом которого стояла доска, обтянутая зелёной тканью, а на ней… смерть. У Франкура на какой-то момент вздыбились шипы на спине, чуть не порвав старый прогулочный сюртук. - На ткани лежали, расправив крылья, пришпиленные булавками прямо в тельца, мёртвые бабочки. Их там было много, - все разных цветов и размеров. Яркие дневные и земляных тусклых оттенков – ночные. У самой большой из них отражались от стекла крылья глубокого сине-перламутрового оттенка, как на солнце отливала порой и кожа самого Франкура, только крылья ещё венчала по краям чёрная изящная кайма. У соседней бабочки позолотой желтели крылышки с алым узором. У третьей большие усики…. Как ему было жаль всех их! И по странной противоречивой иронии все они стали жертвами своей внешности. Сам Франкур имел далеко незавидный облик, пугающий. Это однажды чуть не стоило ему жизни. Но эти изящные маленькие создания всё же погибли из-за данной им природой красоты. Тут его взгляд расфокусировался и упал на собственное отражение в витрине жёлтых огромных глаз и жвал по краям челюстей. Он прострекотав потрогал место, где по идее у всех нормальных людей должен находиться нос. «Это Люсиль первая назвала «лицом», остальные это называли «насекомым»». Его взгляд задумчиво скользнул назад к бабочкам и вдруг остановился на одной. Она выглядела блеклой среди своих сестёр - маленькая, как мотылёк, с серебристыми, почти прозрачными крылышками. Как и все, она лежала приколотая под стеклом, застывшая в последнем движении. Маленькое существо, хранимое мёртвым сном. Пока Франкур разглядывал её, ему в душу снова вкралось то самое чувство, которое истязало его всю прошедшую ночь и неизвестно, сколько ещё времени до неё. Он тяжело вздохнул и провёл по витрине твёрдыми пальцами там, где находилась мёртвая бабочка. - Кто-то из моих друзей говорил, что, когда кто-то умирает, то он уходит в небо, обретая другое обличье. - Прошептал монстр ей, припав к стеклу. - Когда ты умерла, интересно - какой ты стала? И каким стану я? Когда... Резкий порыв холодного ветра затрепетал полями шляпы. Франкур интуитивно придержал её двумя левыми ладонями спрятанных в пятипалую светлую перчатку. И, подняв глаза вверх, встретился с бездонным утренним небом. В нём изредка плыли безропотные лёгкие облака, которые этот же ветер, поднявшись, тут же уносил в неведомые дали, - дали известные только ветру и облакам на их безымянной высоте. – Так же я слышал, - продолжал он, не опуская взгляда с рассветного сияния, - что умерший может передать послание тем, кто уже отправился туда, и они внемлют просьбе в помощи живым. Если это так, передай, пожалуйста, моё послание... Бабочка по ту сторону продолжала лежать неподвижно и безмолвно. Никакие стихии не беспокоили её уже много лет. Она давно иссохла и застыла, оставаясь равнодушной ко всему окружающему. Никто не догадывался, что с ней кто-нибудь однажды заговорит. - Я очень люблю мою спасительницу - Люсиль, но не знаю, как мне быть. Я хочу ей только счастья. Но и без неё не могу, я всё чаще пропадаю в какой-то пустоте, точно медленно умираю без неё. Как тогда, в тёмном пассаже, когда весь мир отвернулся от меня и швырнул о каменное дно. А она, хоть и находится рядом и поёт со мной на сцене, но будто, с каждым разом, она душой всё дальше и дальше… - монстр лбом прижался к стеклу, игнорируя взгляды прохожих. К счастью, никто из зевак не оказывался настолько любопытен, чтобы подойти и подслушать его речь, чуждую людскому уху. Франкур воспринимал свои слова, как само собой разумеющееся, но для человеческого слуха это были только звуки насекомого. - Она не подпускает чуждое и поэтому ей очень одиноко. Я хочу быть с ней, быть больше, чем родной сердцу друг. Быть тем, кто сможет укрыть её от всех несчастий и прогнать из её сердца все страхи. Чтобы она не забывала свою любовь к жизни, как не забываю её я. Он замолчал, словно опять задумавшись и постояв так несколько мгновений благодарно добавил – «Спасибо». Рука монстра скользнула вниз. Он оставил витрину и двинулся дальше. Но, как только его шаг затих в конце улицы, серебристая бабочка пошевелила крыльями, оторвалась и выпорхнула в приоткрывшуюся форточку - навстречу бескрайней синеве.