Персона 4: Сердце всего. Часть вторая

             Богиня была одета броско: нежно-голубого цвета джинсы, без изысков, женские бежевые сапожки на каблучках, с невысоким голенищем по икры, на теле — фиолетовая шифоновая блуза с рядами рюш, напоминающими чашечки цветов, и рукавами по локоть. Образ завершал белый поясок чуть выше живота. Вместе это создавало невероятный контраст, но приятный. Кстати, о глазах. Они у неё были красивыми и невероятно магнетичны: когда Рётаро вглядывался в этот фиалковый омут, огранённый двумя стрелками, лежащими широким пурпурным веером, ему казалось, что она способна видеть не только его мысли, но и Душу. Страшное и волнующее чувство. Вероятно, что-то схожее ощутили и все остальные мужчины, чьи голодные взоры буквально утопали в черновласой Богине. Задай вопрос Доджиме, какую именно сферу она взяла себе на откуп, он бы, не задумываясь, ответил: «Магия». Магия и колдовство…       Её нагловатая спутница была одета совсем иначе: ярко, но её яркость была вопиющей, истеричной. Красно-оранжевое платье: длинное, почти до пола, с несколькими разрезами внизу, лёгкое, но пышное, с широкой юбкой. Рисунок его в точности повторял опадающие по осени листья — приятная какофония красок и оттенков рыжего, красного, жёлтого… На ногах у неё были сандалии апельсинового цвета. Свои непослушные короткие волосы она разгладила и уложила книзу, что придало ей женственность, до того скрывавшуюся и почти незримую. На шее — шнурок, который держал на себе перламутровую блестящую створку ракушки, довольно большую. Но всё ту лёгкость и общую радостность настроения, очарование и привлекательности портили две вещи: нагловатая лыба синих губ и дерзкий взгляд, к которым прилагались тяжёлый слой теней на глазах, ресницы, и выразительные румяна на скулах. Нет, макияж не переходил грань вульгарного и пошлого, но подступил к этой грани очень и очень близко. Её образ точно бы говорил: «Да, я такая. Что, зассал?». Это был самый настоящий и неприкрытый вызов. Вызов, принятый к сведению.       Если бы мужчин в тот момент спросили, кто им больше нравится, они бы, вероятно, не смогли ответить на этот вопрос: красота женщин была разной. Богиня оставляла место для загадки и недосказанности, в то время как её спутница выставляла себя напоказ, говоря прямым текстом: «кто» она и «что» она. Но лично для Рётаро существовала сейчас только Богиня, которая немного неуверенно, немного смущённо, прошла вглубь. Хамка, между тем, ни капли не стесняясь, сразу села подле барной стойки и, достав из района лифа веер, начала им обмахиваться.       — Эй, старуха, есть что покрепче? — полицейские дружно сглотнули. Одним из правил, которое они выучивали назубок, являлось то, что мадам Широку никогда нельзя называть непочтительно или вообще каким-либо образом напоминать о возрасте. Иначе можно было получить таких люлей…       — Да она чокнулась… — шепнул кто-то из рядовых, стремительно допивая пиво из кружки.       Между тем, сама хозяйка не торопилась как-то охаживать не в меру наглую красновласку. Только прищурила глаза, покуда её губы изошлись в змеиной улыбке.       — А юная сестрёнка знает, что детям сюда вход воспрещён? — рука девицы с красным веером замерла, в то время как голова неторопливо повернулась вбок. Между взглядами женщин пробежал разряд, пусть и невидимый, но его ощутили все присутствующие. За столиком Доджимы мужчины замерли, стараясь не дышать: не столько от ужаса, сколько от интереса и предвкушения скорой развязки. Взгляд Тору, до того стеклянный, немного прояснился, и он пьяно пробежался по фигурке Серизавы. Икнул.       — Ладно-ладно! Если крепкого нет, мы согласны и на что-то лёгонькое! Да, Ура-чан? — между тем, черновласая не собиралась оставаться в стороне, а, встав справа от своей подруги, примирительно подняла руки, невинно-невинно улыбнувшись. И трактирщица, и грубиянка перевели фокус внимания на говорившую. Та между тем, состроила задумчивую мордашку, после чего поднесла палец ко рту. — Что-нибудь… сладкое, слабо алкогольное. Есть такое вино у вас? Мне один бокал.       — Рё-кун, — Мацуда, усмехнувшись в усы, склонился к уху серебряновласого. — Ты, кажется, говорил, что искал себе богиню?.. Так вот, что-то мне подсказывает, она тебя услышала и явилась, — детектив на эти слова только шумно сглотнул. Между тем, хозяйка и хамка сделали друг другу ещё один синхронный взгляд-предупреждение, после чего рука аловолосой продолжила обмахиваться, в то время как мадам Широку, приняв вид не столь ядовитый, елейно молвила:       — Всё, что пожелает молодая госпожа. Сливовое вино, может быть? — девушка в фиолетовой блузе кивнула, после чего, поелозив пятой точкой, начала болтать ногами, поставив свою женскую коричневую сумку к себе на колени. Перед ней, вскорости, оказался высокий бокал. Между тем, женщина в кричащем платье, явно недовольная отсутствием внимания к своей персоне, снова обратилась к хозяйке:       — Пива. Светлое, самое хорошее, — мадам Широку скосила глаза, после чего нехотя и лениво подставила ёмкость и под пиво, наполнила её из краника, после чего одним неряшливым движением поставила прямо перед заказчицей, норовя, видимо, ту облить. Не получилось: та, точно почуяв, совершила резкий скачок назад, смазанный для глаза, в результате чего всё пролилось мимо. Во всех смыслах. Богиня проигнорировала происходящее, слегка сдвинувшись вбок от брызг. Её внимание занимало вино, которое она изучала донельзя внимательно, принюхиваясь и болтая по его по стенкам сосуда. Аловолосая, между тем, громко заматерилась. У Рётаро возникло желание отчитать эту зазнавшуюся девку, точно бы какую-нибудь малолетнюю хулиганку. Впрочем, взгляд его всё равно был зафиксирован на загадочной гостье: осторожно и ненавязчиво он изучал её, чувствуя, как от волнения в горле стремительно пересыхает.       —…гнида недоделанная, что творишь?! — было окончание гневной тирады. Трактирщица всплеснула руками, покуда её лик принял вид совершенной растерянности (довольно театральной):       — Ах, вы меня извините, гостья. Старею, — и ещё так показательно захлопала глазками. Бунтарка и деликвентка прошипела что-то нелестное, сплюнула на пол и уселась обратно, салфеткой протерев стул. А потом, всё-таки, принялась за своё пиво.       — О! Какое замечательное вино! Давненько я не пробовала чего-то настолько выразительного! Скажите, ведь всё дело в сливах, верно? Вы их сами выращиваете? — между тем, весь бар с содроганием сердца пару секунд назад следил, как черновласка сделала малюсенький глоток своей желтоватой жидкости, покатала её по нёбу и лишь только после этого сглотнула. Зрелище донельзя любопытное и очаровательное. Хозяйка расплылась в искренней улыбке.       — О, да у вас хороший вкус, молодая госпожа. Вы совершенно правы: я лично ухаживаю и отбираю сливы для этого напитка. Это прошлого года… оно особенно хорошо по молодости; впрочем, говорят, что даже спустя время оно не теряет достоинств… — женщина прервала свою речь и вылупила удивлённые глаза, уставившись на несдержанную посетительницу.       Между тем, полицейские после первого «номера» сразу могли наблюдать и второй: аловолосая, не церемонясь, одним длинным залпом во множество шумных глотков осушала свою кружку на пинту* пива: как понимаете, подвиг достойный даже для мужчины. Вот, показалось и дно. На её губах осталось немного пенки. С громким стуком она поставила ёмкость на стойку, после чего, мазнув языком по губам, молвила чуть сипло:       — Ещё.       — Это не баба, — в полной, гробовой тишине озвучил кто-то коллективную мысль. — Зуб даю, не баба! — аловолосая, чуть покачнувшись телом, причмокнула губами, после чего выцепила взглядом говорившего. Это был щупленький сержантик, не очень высокого роста, который, сидя за столом представителей младшей касты, тихо (как он думал) переговаривался с приятелями, кивая в её сторону. Он замер и замолк, заметив, что оказался прямо под её очами. Которые, пусть на мгновение, полыхнули пугающей синевой.       Та внимательно оглядела того с головы до пят, показательно поднимая голову снизу-вверх. Затем показала правой рукой большой палец книзу, презрительно скривившись и снова принявшись обмахиваться веером.       — Не в моём вкусе, малыш.       Напряжение, до того навеянное приходом двух дам, оказалось мгновенно разрушенным: грянул дружный гогот, центром которого стал новоиспечённый «малыш», готовый от стыда провалиться под землю.       Майя позволила себе лёгкую улыбку, покуда в её голове пронеслась мысль: «Урара, ты гений!.. Только тебе об этом знать не надо — зазнаешься», — следом возникла другая. Она сделала новый глоток вина, позволяя тонуть своему языку и носу в этой симфонии алкоголя, сладости и аромата слив…       — Ну что, Доджима-сан, дерзнёшь подойти к своей ненаглядной?..       Уже прошло целых десять минут (целых десять!) с того момента, как в их обитель мужественности и разврата залетели две прекрасные нимфы (вернее, Богиня и Мужик), а Рётаро, активно смоля сигаретой, боковым зрением следил за дамами, усевшимися подле барной стойки и сейчас активно разговаривающими. Беседовали, как ни странно, они о всякой бытовой мелочи: Алая жаловалась Майе (именно так она назвала Богиню в процессе разговора) на погоду, на то, что мужчины сейчас пошли уже хлипкие и трусливые (в этот момент он, как и вся остальная часть посетителей бара еле сдержался, чтобы не встрять), на тему модных тенденций в мире… хм, а Майя-то, кстати, говорила не так уж много: больше отвечала, поддакивала, покуда её сиреневые глаза изучали выпивох. Буквально на мгновенье, но она встретилась взглядом и с ним. Серебряновласый почувствовал новый разряд электричества в теле и нарастающий в груди жар; посему поспешил отвести глаза. Мацуда, правильно расценив этот жест, тут же поспешил подколоть приятеля под общий смех.       — Ты уж у нас «неотразимый», ты ж, как сам говорил, «Отшивал недостойных», — Хирогано снова подал в голос приторности и, сложив ладони вместе и подложив под щёку, он продолжал подначивать товарища под общий смех. — А что теперь? Испугался, да? Да-а?..       — Заткнись! — под нарастающий гогот, стукнул кулаком Рётаро, слегка покраснев от смущения. На этот звук девчата обернулись, подарив толику своего внимания их столику. Урара, ухмыльнувшись, пробежалась по мужчинам их компании и что-то шепнула подруге. Та на это рассмеялась, прикрыв глаза. Доджиме стало совершенно неуютно: ему казалось, что весь этот смех, всё это внимание — они все для него и на него. Ему хотелось провалиться под землю. Его же подопечный, полузасыпая, умудрялся, тем не менее, поедать глазами женский пол; вот только его выбор пал, видимо, на более агрессивную красную женщину. И делал он это настолько незаметно и беспалевно, успешно прикидываясь спящим, что только большой опыт и личное знакомство с привычками Тору помогли его шефу правильно расшифровать все эти знаки; когда дело доходило до чего-то… такого, его подопечный проявлял недюжинную изобретательность. Вот как сейчас: положил голову на сложенные вместе руки, а сам, используя маленькую щель, так и подглядывает в этот «глазок». Его бы устремления, да в мирное русло, как говорится…       Между тем, женщины продолжали своё общение, продолжая держать фокус внимания за той же самой компанией; вот, Урара махнула головой в их сторону, после чего повернулась на Майю; Та поднесла указательный палец ко рту, после чего подложила большой под подбородок, покуда её глаза снова пробежались по мужчинам. Спина Доджимы взмокла. Впрочем, остальные ощутили что-то схожее, и, внезапно, они все уселись ровно, расправив плечи и выпрямив спины, задержав дыхание. Инстинкт, мать его! Наконец, черновласая убрала рука ото рта и молвила свой тихий ответ. Урара зашлась в диком хохоте, чуть не расплескала своё пиво, покуда её десница, в порыве веселья, хлопнула товарку по спине. Та на это никак не отреагировала, а только хихикнула, после они отвернулись. Мужчины дружно выдохнули и мигом расслабились.       В это же время Майя решала глубокую мысленную дилемму, на тему того, кто ей именно в этом собрании нужен; как уже было сказано, Амано была человеком странным и, можно даже сказать, талантливым. И все дарования, как на подбор, мистического толка. Например, её внутреннее ощущение, стоило ей подарить серебряновласому (хм, где-то этот цвет она уже видела…) мужчине с отросшей щетиной мимолётный взгляд, тут же подсказало ей, что тот заинтересован в ней. Похожее предчувствие у неё сработало и в тот момент, когда она узнала про Широку от одного из лавочников; буквально на мгновение, но её кольнуло внутри: оно. Что именно «оно» девушка пока ещё не была уверена, но то, что она сейчас находится в нужное время и в нужном месте — чувствовала. Проблема состояла в том, что даже если журналистка знала, где и как она должна оказаться, наступала следующая дилемма: а что ей здесь нужно? Что она должна сделать? Как? Посему, можете понимать, что несмотря на чуткость и интуицию, Майя была слегка растеряна, а потому — задумчива. Словно бы, каждый из присутствующих в зале был набором и ворохом вероятностей, как связанных лично с ней, так и персональных. Но какая же нить судьбы нужна именно ей? Кто тот человек, ради которого она пришла сюда?.. И почему?..       Её взгляд скользнул на притворяющегося спящим полицейского из столика, на которого обратила внимание её подруга. Да, она очень даже различила блеск зрачка в малюсенькую щёлку. И хотя в нём не было ничего такого, что она могла бы назвать «подозрительным» или «зловещим», однако даже мимолётного касания внимания хватало, чтобы её внутренний голос зашептал: «опасность, опасность…». «Хм…» — переместив взор в сторону бара, она снова отпила небольшую порцию вина, которое, кстати, она похвалила, совершенно не покривив душой: уж что-что, а в этой категории напитков Амано понимала. Урара, как понимаете, больше любила «тяжёлые» напитки. «Что-то в этом городе нечисто…» — это была другая часть её внутреннего ощущения, которым она не торопилась делиться с Серизавой. Ибо только спрыгнув с подножки поезда… даже нет, ещё раньше: уже на подъезде она ощутила некоторое… искажение. Да, искажение, иного слова ей не пришло на ум. Точно бы в Инабе было что-то нарушено, какой-то из основополагающих законов бытия. И, к своему же ужасу, оно казалось ей знакомым. «Двенадцать лет спустя, значит?..» — её язык мягко погонял по рту сладкую алкогольную жидкость, позволяя букету ароматов скользнуть в нос.       Урара, тем временем, заскучала. Ну да: ей усидеть на месте более получаса — невыносимая пытка. Поэтому, закинув нога на ногу, она повернулась к хозяйке.       — Эй, здесь можно организовать музыку? — немолодая трактирщица снова прищурила глаза, уставив их на аловолосую. В течение минуты, они просто молча глядели друг на друга.       — Можно, — наконец, молвила она, после немого противостояния. — Но это будет недёшево и недолго. — Амано, уловив в этой сцене ветер нужного ей направления, повернулась в сторону подруги, подложив кулачок под скулу.       — Сколько?       — Пять тысяч иен*.       — СКОЛЬКО?! — Серизава мигом взвилась на ноги, стукнув ладонями по прилавку. Трактирщица осталась недвижимой и невозмутимой.       — Вы должны понимать, что в нашем заведении собираются люди для того, чтобы выпить, а не потрясти задницами. Соответственно, я могу включить музыку, но это будет ненадолго и вы компенсируете мне неудовольствие гостей. Я понятно выражаюсь, сестрёнка?.. — когда взрывная деваха уже собиралась высказать всё накипевшее, оскалившись и посинев от злобы глазами (на последний факт хозяюшка отреагировала ожидаемо — слегка попятилась и побледнела…), скрипя зубами… на её плечо легла холодная ладошка Майи — это привело Урару в чувство, заставив проморгаться.       — Десять тысяч иен, двадцать минут, и вы играете нашу музыку. Такой вариант устроит? — спокойный голос Амано уже не в первый раз разрядил накал собиравшейся грозы. Мадам Широку слегка дёргано кивнула и сглотнула, покуда Урара стукнула кулаком о ладонь, после чего, убрав руку подруги со своего тела, потянулась и немного размялась, а потом вышла в центр зала — небольшую площадку. Мужчины, переглянувшись, дружно сдвинули столы и стулья подальше, освободив пространство и того больше.       — А… — на лице хозяйки так и застыл вопрос. Амано хихикнула и покачала головой.       — О, не беспокойтесь — уверена, ваши гости, Широку-сама, останутся в восторге от того шоу, которое Урара покажет… Где у вас тут можно подключить телефон? — журналистка вытащила из своей сумки кричаще алый сенсорный телефон. Эм… настолько красный, что на него и смотреть было больно. Затем, она помахала им, после чего ткнула в звуковой выход. Мадам Широку некоторое время, соображая, тупо пялилась в одну точку. Потом, её осенило, и, вздохнув, она ушла в подсобку.       Некоторое время царило ожидание. Доджима потушил сигарету, после чего сделал новый глоток виски, откинувшись на спинку стула. Адачи, подняв сонную мордаху, лениво, щуря глаза, наблюдал за Серизавой, которая, в ожидании, обмахивалась веером и постукивала носком своей сандалии. Мацуда, сложив руки в замок, уложил на них подбородок, покуда его взгляд так и бегал по дамским фигуркам. На его устах застыла похотливая улыбка.       Наконец, хозяйка вернулась, притаранив с собой самый настоящий бумбокс: мощную дуру, с колонками, басами, которая по размерам была где-то в треть от объёма самой хозяйки. И вот эту конструкцию, пыхтя и обливаясь потом, она водрузила на стойку с громким «блямс!».       — Переходника нет, — тут же хмуро озвучила она, в то время как Майя легонько скользнула к самому устройству, изучая его возможности и наличие всяких «гнёзд». Вообще, эта штуковина явно была раритетом, поскольку при всех своих размерах, она имела отсек под кассеты и никакого — под CD-диски. А, ну ещё антенка, радиоприёмник… проигрыватель был ярко-оранжевым, под морковь, с большой буквой «I», обрисованной логотипом спереди, ручка под громкость, частоту, мощность басов, рычажок режимов работы, два динамика и сабвуфер по центру.       — А это не проблема, — махнула рукой Амано, высмотрев подходящий вход, после чего, под полное офигевание мужской части, вытащила оттуда самый настоящий переходник, типа «папа-мама», провод. Заметив на себе удивленные взгляды толпы, хихикнула. — Никогда не знаешь, что тебе может понадобиться!.. — после чего споро соединила телефон с бумбоксом. — Пробный пуск!.. — её рука аккуратно выкрутила громкость, после чего включила трек с телефона, наугад.       — ANIMAL!!!* — во всю мощь рявкнули колонки, заставив народ схватиться за уши. Включая саму Амано, которая, правда, быстро обрубила звук… хотя, трек, вроде как, уже закончился?.. Урара просияла на лицо, начав смеяться носом.       — Майя… до этой песни мы ещё дойдём… — еле-еле смогла она вымолвить, перемежая слова смешками. Её глаза, в это же время, словно бы загорелись шаловливым огнём.       — Ты это специально? — нахмурилась журналистка и уставила руки в боки. Та, продолжая фыркать, покачала головой. Брови Амано поднялись выше. — Ладно, что будем ставить?       — Фламенко давай. Разомнусь немного, — наконец, аловолосая смогла принять хотя бы немного серьёзный вид.       — Ха-ай… ам, свет можно притушить слегка?.. — руки Майи снова скользнули к управлению громкостью, покуда она обратилась к Мадам Широку. Та кивнула головой и снова исчезла в подсобке: освещение по центру исчезло, осталось только по бокам, нагнав, тем самым полумрак в центре. Урара набрала полные лёгкие воздуха, слегка согнула ноги в коленях, сомкнула веер в палку и отвела руку с ним к себе за спину.       Майя ткнула пальцем, заводя мелодию. И, как только динамики издали первые такты, начался и сам танец: Серизава вторила музыке, выстукивая ритм, не меняя местоположения. Музыка и женщина замерли одновременно. Тишина после оглушительного сападеато* казалась осязаемой. Всего на миг. Вскоре тишь сменилась новыми ударами-перестуками кастаньет на записи, сменившиеся гитарным звучанием. И Серизава, следуя музыке, одним слитным движением распахнула свой алый веер, подхватив правой рукой подол платья.       Фламенко — это страсть. Фламенко — это ритм. Фламенко — это, прежде всего, ноги. Вслед за компасом танца и танцовщица должна дробно отстукивать каблуками, пятками (ибо, в оригинале, он исполнялся босиком). Топоток, топоток, топоток — закружиться, взмахнув веером и платьем, точно бы раскрывая два крыла — малое и большое. Быстрее, быстрее, нарастить темп, уже перемещаясь по площадке, вслед за мелодией, вслед за ритмом. Фламенко — обнажённая душа. Фламенко — точно бы последнее свидание любимых: такое же жадное, вольное и быстрое.       В полумраке питейной изгибающийся стан Урары в платье цвета опавшей листвы смотрелся точно бы мельтешение живого оранжевого огонька: вот он точно согнётся, готовясь погаснуть, вот он напротив — разгорится и возвысится, норовя поглотить всё, до чего может дотянуться. Подол, подол, подол… топот, топот, веер, веер… и клац! Гитара затихла, остались только медленно удаляющиеся перестуки, которые скоро стихли. Огонёк-танцовщица стих вслед за ним, напоследок одарив зал сверкающими в сумраке глазами-сапфирами. Тишина.       Всё произошло так быстро, так мимолётно, так легкомысленно, оставив после себя привкус страсти и желания. Серизава, стоящая в центре, переводила дыхание. И только звуки её вдохов и выдохов нарушали уединение. Раздались робкие первые хлопки. Потом ещё, ещё, ещё… в скором времени аплодировал весь зал. Хозяйка, уже думавшая вернуться и дать свет, была остановлена жестом Майи:       — Это была только разминка, — повернулась на подругу. — Да, Сери-чан?       — Хорошо… — выдохнула из себя аловолосая.       — Что ставить дальше?       — Пусть оставит нас практически в полной темноте, — Урара, между тем, смогла унять прилив адреналина в кровь, обратившись к Амано. — А следующая… — её губы расплылись в опасном оскале, кровожадном и зверином. Язык мазнул по губам. — Поставь-ка мне… «Ночь».       — Какие женщины… а, Рё-кун? — Мацуда ткнул приятеля в бок, заставив выйти из оцепенения, порождённого танцем этой хамки… которая, как оказалось, умеет танцевать… блин, умеет, мать его! — Думается, надо тебе поторопиться, покуда паровозик под названием «Свободные девочки» не уехал в чужое депо… — в этом месте, Хирогано, довольный своим остроумием, вновь издал свой фирменный мерзкий смешок. Доджима сглотнул, после чего дрожащей рукой начал поправлять галстук, воротник рубашки, натягивать на себя пиджак. Адачи, кстати, выглядел не менее нервно: после танца его так и трясло, правда, не совсем понятно, почему: продрог, что ли?..       Тем временем, композиция начиналась. Темени, как и просили, добавилось: теперь была практически полная темнота, нарушаемая лишь несколькими слабыми источниками света; такую тьму в пору назвать «интимной», когда ты ещё можешь видеть и различать, но, в большинстве своём, наблюдаешь только силуэты. Музыка заводилась с толчков, точно бы топота, но быстро сменилась гитарными проигрышами.       — Ура-чан, жги! — гости, предчувствуя что-то… м… представление, начали подбадривать. Между тем, Серизава пробежалась глазами по мужчинам.       — Мне нужен партнёр!.. — и, прежде чем кто-либо успел вызваться, она ловко метнула веер; тот пулей полетел прямо в сторону стола Доджимы, но, немного не долетев, оказался перехвачен Тору, среагировавшему, видимо, на одном инстинкте. — Ты!.. — аловолосая оказалась подле Адачи, который, зелёный, растерянный, вообще… эм, не в теме, скажем так, оказался вытянут за руки в центр танцпола. Раздался свист, то ли одобрительный, то ли нет… Вот так, черновласый мужчина оказался подле Урары, которую он тайно пожирал глазами весь вечер; в мелодию вступила скрипка и другие инструменты. Урара, притоптывая, подарила насмешливую улыбку-вызов детективу. Внутри него точно бы разгорелся ответный огонь, и он тоже начал, но только с движения тела и рук, продолжая сжимать веер в левой руке, плавно перейдя на ноги. Заметив это, та оскалилась только того больше, после чего, внезапно, прильнула к нему, схватив за руку и положив свою ему на талию.       ~The day is the wife whom I elude / The one to whom I should be right…*~       Из колонок, точно бы нетопырь, донёсся мягкий, с приятными обертонами голос, низковатый и бархатный. В ту же секунду начался настоящий танец.       Они вальсировали?.. Нет! Они вспоминали ча-ча, фокстрот и румбу?.. Нет! Они, подобно этой мрачной композиции, дышавшей нотами кабака, настоящего и пропитого, смешанного с готической сказкой и кабаре, предавались греху танцевального разврата, прижимаясь друг к другу так, словно бы каждый из них хотел выдавить все соки из партнёра. Повороты, резкие движения, хаотичные шаги, Урара, скользящая в объятьях Адачи как вёрткая змея, сам Тору, внезапно (внезапно!!! Ну, для его коллег) обнаруживший недюжинный танцевальный талант и чувство ритма. У Рётаро захватило дух: он еле-еле вспоминал о том, что необходимо дышать.       Вот, мужчина еле успевает выскользнуть из-под её ножек, низких каблучков, которые так и норовили отдавить ему пальцы, притоптывая ритм; а вот уже она была закручена вокруг своей оси и едва-едва не упорхнула. Подарив партнёру насмешку, та с силой ударилась в него телом, прижавшись гораздо интимнее, чем требовалось бы. Ну и подарив тому толику неприятных ощущений, конечно же!       Между тем, певец плавно перешёл на припев:       ~ The night, she calls me… She calls me… She calls me… ~        Аловолосая легко высвободилась из рук партнёра, после чего, дразнящая и манящая, поманила его руками и облизнула губы, сверкнув потусторонним огоньком сини. Мужчина, ухмыльнувшись в безумном оскале, протанцевал за ней, поигрывая плечами.       ~She sways in her velvet dress /And pulls me towards her in the dark…~       Урара, точно бы подчиняясь тексту песен, сделала поворот вокруг своей оси, после чего словила Тору за край галстука и рывком притянула к себе, вернувшись в первоначальную позицию. Вот только теперь вела она, а не он. Теперь её воля решала кто и как… Шаг, шаг, и его толкают, едва подхватывая у самого пола, крен невероятен, и они оба вот-вот упадут… но в последний момент пара выравнивает равновесие, а её крепкая, хрупкая и когтистая лапка стискивает того, точно бы желая вырвать шмат мяса, после чего закручивает в новом па…       Внезапно, женщина подхватила его и закружила, оторвав от земли; в этом месте бывалые служители закона, все как один, повскакивали с мест, распахнув рты: как хрупкая, миниатюрная на вид и телосложение дамочка умудрилась поднять мужчину, казавшегося больше её раза в два как минимум. На лице Адачи, впервые с начала танца, появился намёк на страх. Ибо она была близко… сверкая льдисто-синими очами, холодная, точно рептилия, пугающая и… демоническая. Её лицо, как ему показалось, на мгновенье стало мордой белой змеи, кобры, которая прищурила на его свои хищные глаза-щели… И так же облизнулась, раздвоенным языком! Его крутили и крутили, точно бы пушинку, точно бы балерину посреди танцевального рисунка. Даже успел несколько позеленеть. Веер отлетел куда-то на пол, выпав из кармана брюк, куда успел отправиться ранее.       Впрочем, Адачи вскорости вернули на землю… но это ощущение встречи с чем-то потусторонним до сих пор колотилось в такт сердца: взмокла вся спина и похолодели руки. А песня продолжалась:       ~Heed the call the time has come / For all you children of the night~       Теперь они танцевали на некотором расстоянии друг от друга, соблюдая дистанцию: Урара двигалась резко, то притопывала на месте в деми-плие*, то вновь кружилась и обманчиво плавно вела плечами, маня; в танце Тору же, совершенно ином по стилю, движения сливались в бесконечный поток выпадов, прыжков и взмахов рук, не забывая конечно же, подавать ими танцевальные знаки: пальцами, положением рук, изгибая их в немыслимые положения, точно бы там не имелось не одной кости; иллюзия, но насколько вдохновляющая!       ~Gather 'round like suckling dogs / Mother's come, she is the night… Come with me to the other side…~       Пение прервалось, в то время как Адачи бухнулся на колени, пальцами подманивая к себе женщину; та, расхохотавшись, отмахнулась от протянутой к ней ладони, после чего отанцевала вокруг него полный оборот на полной скорости.       ~Make the girl in black your bride!~       И вот, они снова сцепились, точно бы две противоположности, точно бы два голодных и алчущих любви существа. И снова те же слова в припеве:       ~night, she calls me …She calls me…~       Демоника. Вероятно, владей кто-либо из них латынью или древнегреческим, он бы так и назвал это: Пандемониум. Сборище демонов. В их танце имелось что-то настолько нечистое, настолько похотливое и страждущее, что это было впору назвать прекрасным; прекрасным в извращённой и тёмной красоте. Зрители замерли, зачарованные действом: почти не дышали, даже не думали шелохнуться или прикоснуться к напиткам. Казалось, стоит сделать хотя бы одно маленькое неловкое движение и вся магия, пусть и страшная, тёмная, будет нарушена.       Теперь закруженной оказалась Серизава, которую, болезненно стиснув, вращали в воздухе; ей не было больно. Вернее, боль никуда не подевалась, сменившись заместо того, правда, дьявольским наваждением и удовольствием, которое вырывалось из неё хохотом; взамен, своими короткими, но острыми ноготками впилась в спину, что вызвало встречную волну веселья со стороны Адачи.       Майя, наблюдавшая за этим действом со стороны, кстати, оказалась совершенно не подвержена магии момента: она просто цедила вино, маленькими, почти незримыми глотками, и давала волю глазам, наблюдая невероятное по красоте зрелище. В её сознании всё выглядело так, словно бы столкнулись два одинаковых тёмных чувства: но вместо того, чтобы, как говорят физики, оттолкнуться, они устроили резонанс, взаимоусилившись. Теперь не это два раздельных страстных желания, а одно всепоглощающее чувство, демон сладострастия. То самое, что зороастрийцы назвали, а европейцы восприняли как «Асмодей». Это не просто страсть — это адов пламень, сжигающий дотла во имя мимолётной шалости и случайной искры… Глаза Серизавы не просто сверкали — они пылали синим огнём, воистину Дантовского ада льда — льда вечного холода. Казалось, её мимолётный взгляд мог проморозить до самого основания существа.       Но, всё имеет свойство подходить к концу. Этот шабаш мужчины и женщины, связанных мимолётным танцем.       ~While the others rest… While the others rest… While… the others… rest…~       Гитара и скрипка спели в унисон в последний раз, затихая. И вот, снова наступила тишина. Два тела — Урары, обессиленное, будто потерявшее стержень, и Тору — прижавшийся к ней и клонивший её к падению. Но, когда магия музыки окончилась, они снова стали теми кем и были до этого: он — растяпой-копом, перебравшим со спиртным, она — хамоватой пацанкой, всё норовящей молодиться в свой достаточно серьёзный возраст. И поэтому совершенно неудивительно, что они отпрянули друг от друга как черти от ладана. Между тем, раздались овации. Самые настоящие и громкие, искренние… Адачи внезапно почувствовал, что его желудок начал выворачиваться наружу… пискнув что-то неуместное, он, под свист, аплодисменты и хохот выскользнул в уборную, не разбирая дороги.       Урара же слизнула с губ пот, который не просто тёк — она вся промокла, с головы до пят, так, что платье начало липнуть к телу в самых… неудобных, скажем так, местах. Вроде спины. Лодыжек. Попы… Женщина, дыша как загнанная лошадь, наклонилась и подняла веер, который выпал в порыве тёмной страсти и сразу стала создавать им турбулентность вокруг себя, после чего, усталая и истощённая, плюхнулась на прежнее место подле бара. Мадам Широку покосилась на Майю. Та развела руками, после чего молвила:       — Девять минут, Широку-сама. Можете пока отключить музыку и подать свет?.. Думаю, Урара потом ещё станцует… если захочет, мы ещё продлим! — заметив долю скепсиса на лице трактирщицы, поспешила добавить девушка, сложив ладони вместе перед собой в жесте просьбы. Та фыркнула носом, после чего, ещё раз бросив взгляд на загнанную аловолосую, всё же сжалилась над ней, после чего взяла кружку с пивом и наполнила её до краёв хмелящей янтарной жидкостью.       — За счёт заведения, — бросила хозяйка, прежде чем скрыться в подсобке под удивлённый взгляд Амано и не менее офигевшую Серизаву… последняя, впрочем, не стала сомневаться, а просто приложилась к живящей влаге, просто опустив лицо в ёмкость, без помощи рук, точно лошадь. Журналистка на это хихикнула…       В это время, свет, померцав, снова вернулся в обитель пития. Сразу стало шумно…       Доджима крепился. Ну и курил чёрт-те какую сигарету за сегодня — обычно он столько не позволял себе, всё же, стараясь держать некоторую меру; однако, обстоятельства, нервозность, обстановка — сегодня всё играло против него и его здоровья. Алкоголь только распалял его, нарушал контроль и того более. Но всё это не отменяло простого факта: сколько бы он ни выпил, сколько бы Рётаро ни старался, его внутренняя хватка на эмоциях, на чувствах, на, собственно, боеготовности, не нарушалась; позвони начальник полицейского департамента ему хоть сейчас, посреди гулянки — и он поднимется, готовый к бою и труду. Но именно этот «внутренний полицейский» и мешал ему сейчас просто расслабиться и получать удовольствие от жизни: что-то внутри него так и говорило, покуда его серые глаза внимательно следили за двумя дамами, пришедшими расслабиться: дело нечисто. И пусть ему очень, невообразимо сильно хотелось подойти к ним, познакомиться, приятно провести время… но мистер «Я всегда на страже» обрывал эти порывы на корню. Со стороны детектив смотрелся довольно своеобразно: хмурые брови, постоянный дым, валящий от лица, и очень собранное и мрачное лицо… насколько оно может быть у человека, который выпил чертовски крепко. Его левая рука, в размышлениях, перебирала пальцами по поверхности стола.       Итак, две дамы. Некие Урара и Майя, фамилий они не называли. Одна из них — явная алкоголичка и дебоширка со стажем — такие вещи он выучился примечать ещё будучи самым простым постовым. Но да — танцует зверски зажигательно. Даже у него что-то отозвалось внутри, как она отплясывала с Адачи… вот ведь чертяка — а говорил, что с трудом попадает в ритм…       Но если с этой красной фурией всё понятно — будет весь вечер задирать, искать неприятностей и провоцировать, постепенно уничтожая запасы спиртного… то вот с её подругой всё было непросто. Для начала — Доджима своим, пусть и подпитым чутьём и профессиональным взглядом, не мог выцепить в ней признаки её рода занятия. Любое занятие, дело, образ жизни, положение — каждое из них оставляет в человеке специфический след. В его мимике, жестах, речи — везде можно было найти нечто характерное. И именно такую зацепку детектив не мог найти: она ускользала от него.       Майя не подходила не под один из известных шаблонов. Она не была похожа на домохозяйку: слишком… м… лёгкая?.. Да. Учительница, полицейская, журналистка, тайный агент правительства… перебрав многие личины и специфику, Рётаро смог найти нечто схожее: мико*. Служительница культа, отданная ему телом и душой. Впрочем, и эта мимолётная мысль, пришедшая спьяну была отогнана. Вот и получалось: она — совершенная загадка. Манящая, прекрасная и очень желанная.       Между тем, к их компании подошли немного осмелевшие полицейские низкого ранга. Доджима наклонился вперёд и навострил уши. Мацуда, впрочем, тоже… да в принципе их стол приготовился слушать.       Сержант, которого Урара давеча именовала не иначе, как «малыш», помявшись, наконец выдал:       — Мы не согласны!.. — аловолосая, уже немного пришедшая в себя после адовой пляски, подняла бровь. Икнула. Майя скосила недовольный взгляд на подругу.       — И с чем вы конкретно не согласны… мальчики?.. — слегка хмельная на вид женщина склонила голову набок и растянула уста в змеиной улыбке.       — Мы не согласны с тем… что… — парень замялся под насмешливым взором Урары, которая, хмыкнув, сделала новый глоток пива. Большой глоток. За задохлика продолжил его более крупный приятель, толстощёкий и веснушчатый:       — Вот ты говорила: «Все мужики — задохлые хлюпики, неспособные заставить женщин даже напрячься…»       — Было дело. Я не отрицаю этого, — женщина лицом изобразила нечто вроде ленивого интереса.       — Мы не согласны! — хором озвучила вся подошедшая компания. Урара стала сама задумчивость… невинная и почти что оскорблённая… разве что Амано, тихо приложившая ладонь к лицу, как бы намекала, что это сцена проигрывается перед её глазами далеко не впервые.       — И чем докажете? — на этот, в общем-то, невинный вопрос повисло молчание. Между тем, женщина схлопнула веер, громко, заставив всех вздрогнуть от звука, после чего довольно бодро встала. — С вас бабло и бухло, и я вам докажу, почему я считаю всех мужчин… — оскалившись предвкушающе, она спрятала веер в район лифа, после чего потёрла ладони. — Армреслинг, идёт? Делаем ставки на бойцов. Кто победит — забирает всё себе. — Ни капли не церемонясь, она чуть ли не потащила собравшуюся компанию обратно к ним за стол. Те ещё только осознавали сказанное… а она, между тем, уже уселась к ним, после чего прямо из горла бутылки хряпнула виски. Рётаро… кхем. Присоединился к жесту Майи, которая, как ему показалось, бубнила под нос себе одну и ту же мантру: «Она не со мной. Она не со мной. Она не со мной…» Аловолосая поставила руку наизготовку. — Что? Зассали?! — окинула она взглядом всё помещение, после чего сдавленно, но достаточно громко вымолвила свою провокацию: — …и вы ещё смеете говорить, что тут собрались настоящие мужчины с хреном и яйцами?! Ха! Да вы все — импотенты!       Если до этого ситуация ещё могла как-то отыграться назад, то теперь, после такой… обидной провокации (усиленной возлияниями спиртного), вокруг стола мигом образовался аншлаг, готовый «показать этой наглой сучке её место!». Ребята не учли только одного — змеиные щёлки, которыми стали глазки бестии, её язык, облизнувший губы и эта насмешка, так и запечатлённая во взгляде…       Доджима остался один. Именно этот факт он обнаружил, когда отнял руку от лица. А так же шум, гам, какие-то вопли, которые исходили от толпы мужеполых ревнителей порядка и закона (которые, вот незадача, сейчас занимались тем, что его активно нарушали). Хозяйка, кстати, пробралась куда-то внутрь, прорезав толпу как ледокол, став кем-то навроде рефери в соревновании армреслинга.       — Она невыносима… — серебряновласый мужчина вздрогнул, после чего обернулся. Справа от него находилась… Богиня. Которая, закинув нога на ногу, сидела на пустом стуле, ранее занимаемом Тору, держа в руках бокал с вином. — Вы… не возражаете? — она перевела свой взор на него. — Я… не люблю. Шум. Ну, вы понимаете… — черновласая казалась столь невинна, столь смущена, столь… Доджима помотал головой, прогоняя из мыслей эхо гормонов.       — Не возражаю.       Повисла неловкая тишина. Девушка, внезапно, хихикнув, полезла к себе в сумочку, дабы вытащить оттуда… пластиковую трубочку? Э? Которую она воткнула в бокал, после чего, приложив свои розовые губки, сделала глоток. Стоит сказать, что бокал, который ей подали, был обыкновенным стеклянным цилиндром, миллилитров на триста — именно в нём в баре Широку подавали этот напиток. Причина — он был слабым молодым вином, где-то на грани с простой бражкой, но пошедший всё-таки глубже. Готовили его много, уходило оно хорошо, притом не собственно как алкоголь, а как охлаждающий напиток. В любом случае, Доджима Рётаро, вдовец и детектив с многолетним стажем безукоризненной работы (почти), выпучил свои глаза, глядя на то, как Богиня… пьёт вино из трубочки. Как какой-то коктейль или сок. Её сиреневые глаза заморгали, встретившись со взглядом Доджимы.       — Амано. Амано Майя.       …и улыбнулась, прикрыв глаза и наклонив голову набок. Протянула ему для знакомства руку. Совсем как тогда, когда, столкнувшись на улице и упав, он, молодой и полный надежд, встретился со своей любовью всей жизни: Мей.       Его сердце пропустило удар. Другой. Третий…