Порывы

В этом мире существует множество необъяснимых явлений. И так же много уже давно объясненных и общепринятых, принимаемых на веру истин. Земля вращается вокруг Солнца, вселенная постоянно расширяется, а свет звезд долетает до нас спустя многие века после их смерти. Для того, чья продолжительность жизни едва ли превысит пять десятков лет, пытаться осмыслить нечто, явно находящееся за гранью его понимания — пустая трата времени. М-21 осознает это и предпочитает не изводить себя тем, что ему неподвластно. Франкенштейн — непреодолимая сила, которой он не может противопоставить абсолютно ничего. Даже сравнивать их не стоит - это как равнять астероид с Солнцем. Нет смысла даже бояться: если Франкенштейн захочет, он просто сметет М-21, едва заметив. Поэтому М-21 не тратится на страх, воспринимая Франкенштейна как стихийное бедствие. Любая его воля — непреложная истина, сродни буйству природы. Какова бы ни была погода — дождь, солнце, ураган — М-21 не может на нее повлиять. Франкенштейн выгибается, принимая его в себя, обхватывает бедрами бока, и М-21 толкается вперед, стараясь не думать ни о чем. Тело под ним — горячее, гибкое, совершенное, принадлежит существу, которое когда-то одним движением изящных пальцев располосовало ему руки от плеч до запястий, оставив болящие, незаживающие раны. От воспоминаний становится не по себе, и М-21 снова подается вперед, изо всех сил вколачиваясь в идеальное тело. На бледной коже нет ни одного шрама, все изгибы точно гармонируют друг с другом, а лицо так безотчетно красиво с этими высоко поднятыми скулами, что сами собой появляются недоверчивые мысли о том, как же оно выглядело изначально, до постигших его изменений в результате опытов гениального ученого. М-21, не прекращая мощных толчков, проводит ладонью по бедру, мимолетом ласкает дрожащий член, вырывая судорожный стон, гладит живот, задевает твердый, как вишневая косточка, темный сосок, и останавливается на шее — длинной, красивой и сильной. Лицо Франкенштейна — икона отрешенности, оно не меняется даже когда пальцы с силой сжимаются, сдавливая горло, а затем к пятерне присоединяется вторая. М-21 налегает всем весом, входя во Франкенштейна резко и глубоко, единым рывком оказываясь внутри, и видит, как приоткрывается влажный рот, как дрожат длинные ресницы. Он сдавливает объятия, прощупывая границы дозволенного, и самодовольно думая о том, как завтра Франкенштейн наденет водолазку с высоким воротом, чтобы скрыть синяки. Холеные пальцы вцепляются в запястья, а М-21 улыбается и увеличивает темп, с изумительным удовольствием прислушиваясь к влажным шлепкам и хриплым стонам. Франкенштейн под ним извивается, цепляясь за душащие его руки, как за спасательный трос, но не пытается прекратить пытку. М-21 рычит и резко двигает бедрами, с упоением ощущая, как судорожно сжимается плоть вокруг его члена. Он видит выражение непонимания и гнева в лазурно-синих глазах, и кончает, изливаясь внутрь. Он падает сверху, выпуская горло из захвата, и слышит натужный, хриплый вдох. Франкенштейн громко хрипит рядом, и оттого, как учащенно бьется его пульс, все существо М-21 трепещет в восторге. Двигаться не хочется, но он поднимается, выскальзывая из теплой, влажной тесноты, и, не отрываясь, смотрит, как из ануса меж раскинутых бедер обильными каплями вытекает его сперма — вязкая, молочно-белая. Он отдрачивает Франкенштейну, застегивает брюки и быстро покидает лабораторию. Происшествие Франкенштейн никак не комментирует. Он действительно надевает водолазку и повыше натягивает воротник, что заставляет кровь М-21 приливать к промежности при каждом взгляде на скрытое тканью горло. Он сомневается. Возможно, он зашел слишком далеко. Не стоило ставить ему синяки, ведь их секс и без того скорее похож на животное совокупление и никогда не был особенно нежным. - Мне больше так не делать? - М-21 осмеливается спросить напрямую. Даже себе в этот момент он кажется слишком дерзким. Рука Франкенштейна касается шеи, по красивым губам пробегает мимолетная улыбка. - Делай все, что считаешь нужным. На следующий день М-21 отказывает Франкенштейну в сексе. Он щупает его стояк, сминая ткань дорогих брюк, но не позволяет раздеться. Франкенштейн стонет, трется о его бедро и призывно разводит ноги, садясь на край лабораторного стола. Дверь открыта, но ему это, похоже, нравится. - Трахни меня, - шепчет он. - Нет. М-21 видит недоумение в пронзительно-синих глазах, и понимает, что оно того стоило. Так может смотреть божество, которому его адепт отказал в подношении. - Ты будешь делать, что я скажу. Становись на колени. В глазах цвета неба все еще непонимание, но в зрачках вспыхивают искры удовольствия. Франкенштейн мог бы впечатать М-21 в стену за такие слова, но, похоже, ему нравится эта игра. Он медленно кивает и опускается на пол. Его идеальное лицо оказывается напротив паха М-21, и тот, вплетая пальцы в шикарные волосы, привлекает его ближе, сквозь ткань штанов касается набухшим членом о нежную щеку. - Расстегни. Молния поддается легко, Франкенштейн с торопливой похотью освобождает возбужденную плоть, трется о головку носом. - Возьми в рот. Он округляет губы с такой готовностью, словно у него никогда не было иных желаний. Когда головка оказывается в плену мягких губ и умелого языка, М-21 не сдерживается и протяжно стонет сквозь сжатые зубы. Какое-то время он позволяет Франкенштейну делать все, что заблагорассудится, наслаждаясь его искусными ласками, но потом сжимает в пальцах золотые волосы и с размаху начинает вбиваться в горло. Он слышит хлюпающий звук и сдавленный кашель, но не прекращает движения. Горло иногда сжимается от спазмов, но Франкенштейн не протестует. Смотреть на то, как мокрый от слюны член трется о набухшие красные губы просто изумительно. Из глаз под пушистыми ресницами текут слезы, чертя нестройные дорожки по гладким щекам, и М-21 стирает их, чтобы попробовать на вкус. Они оказываются солеными. М-21 набирает темп, то вынимая член изо рта, давая Франкенштейну время отдышаться, то похлопывает головкой по щекам, тут же вгоняя обратно, и думает о том, что будь у Франкенштейна тушь на ресницах, она бы уже давно потекла, как у шлюх из дешевого порно. Эта картинка заставляет его возбудиться еще сильнее. Он вжимает лицо Франкенштейна себе в лобок, заставляя его проглотить на всю длину, и с удовольствием изливается ему в горло. Когда он достает член, тот все еще извергает из себя сперму, и несколько брызг ложатся на раскрасневшееся лицо. Попытки ее вытереть М-21 пресекает. - Вставай. Франкенштейн все еще возбужден. Его лицо испачкано, из глаз и носа течет, он болезненно напряжен, но все еще прекрасен, будто статуя эпохи возрождения. М-21 толкает его животом на стол и сдирает штаны, заставляя отпятить зад. В голову приходят мысли о том, как чудно было бы его отшлепать, чтобы ягодицы покраснели, чтобы они стали горячими и болезненно чувствительными. Он только что кончил и не может вставить Франкенштейну в ближайшие десять минут, как бы того ни хотел, но изнывающий от желания мужчина, лежащий на столе перед ним с раскинутыми ногами, сгорает от томления. М-21 берет первое, что попадается под руку: чистую пробирку — одну из тех, в которые обычно собирают на анализ кровь. Он облизывает округлый кончик, отлично зная, что уж о смазке Франкенштейн наверняка позаботился заранее, и пристраивает его ко входу. Франкенштейн явно удивлен, но молчит, ожидая продолжения. М-21 толкает пробирку внутрь, поражаясь тому, как легко она входит. Он ищет взглядом что-то побольше и натыкается на колбу — длинную, сантиметров тридцать, по диаметру сравнимую с горлышком бутылки. Пробирка летит в сторону, и Франкенштейн вскрикивает от проникновения холодного стекла. М-21 удерживает его на месте за шею, прижимая к столу, и вводит колбу глубже. Сквозь прозрачные стенки он видит, как плоть уступает под напором его силы, и тянет колбу обратно. Франкенштейн болезненно возбужден, он пытается добраться до своего члена, чтобы получить, наконец, рязрядку, но М-21 заламывает ему руки, и он протяжно стонет, чувствуя, как чужеродный предмет проникает все глубже, задевая крайне чувствительную сейчас кожу. Трахая Франкенштейна колбой, М-21 улыбается: ему чудится в этом какая-то своеобразная справедливость. Он ускоряет темп, одной рукой сжимая ослабевшие запястья, а второй руководя движениями. Он вгоняет колбу глубоко — так, что становится немного страшно, а Франкенштейн вскрикивает от боли. Но стоит ему податься навстречу огромному дилдо, как М-21 становится смелее, вспоминая, что перед ним вовсе не невинная овечка, а существо, прожившее более восьми сотен лет. Уж за такое-то время он наверняка испробовал вещи поизвращенней тридцатисантиметровой колбы в заднем проходе. М-21 меняет частоту и направление движений, внимательно следя за реакцией. В какой-то момент Франкенштейн вскрикивает и закатывает глаза, его тело обмякает, а из члена вырывается короткими всплесками сперма. М-21 вынимает колбу и со странным удовольствием наблюдает за тем, как сокращаются мышцы сфинктера, а тело вздрагивает от последствий оргазма. Он осознает, что снова возбужден. Франкенштейн пытается подняться, возится на своем столе, но его ноги дрожат, и М-21 решает воспользоваться этим. Он пристраивается сзади, легко входя в сжимающееся тело. Франкенштейн протестует, но оказывается слишком расслабленным, размякшим после пережитого. М-21 пользуется им как куклой, легко насаживая на свой член. Он кончает быстро, разгоряченный зрелищем, притягивает Франкенштейна за бока, врезается в него и изливается, мысленно представляя, как его семя растекается внутри этого совершенного тела. - Я хочу выпороть тебя. Я хочу сделать с тобой столько грязных, извращенных вещей, что ты себе даже не представляешь, - шепчет он и, собираясь с духом, озвучивает ту единственную мысль, что терзает его: - Почему ты мне все это позволяешь? Чего ты хочешь? Франкенштейн улыбается расслабленно и счастливо. Он не отвечает. Стихия не объясняет своих порывов. Земля вращается вокруг солнца, вселенная постоянно расширяется, а Франкенштейн позволяет М-21 делать с ним что угодно. Некоторые явления просто не имеет смысла объяснять.